Машина снов - Максим Бодягин

— Я знаю, кто стал виною вашей болезни, повелитель, — безжалостно сказал он. — Молока Чёрного дракона не хватило…

— Молчи! — почти крикнул император, попытавшись выпрямиться, но слабость отбросила его назад на подушки. — Об этом не должен знать никто. Слышишь? Никто.

В эту минуту Марку до смерти хотелось выпалить всё: и про отравление тебетца, и про сговор с лисами, про все тайны, открывшиеся ему в минувшую ночь, но… Та же холодная жилка, что пульсировала глубоко в сердце, мешая ему снова оказаться во власти мальчишеского преклонения перед Хубилаем, остановила этот бессмысленный порыв. Он коснулся ковра правым кулаком в церемониальном поклоне и сказал:

— Сотник Кончак-мерген, недавно уволенный из ночной стражи и находящийся во дворце на положении заложника, бесконечно предан вашему величеству. Он стал жертвой интриг своего командира Тогана. Я дал ему возможность доказать свою преданность, поручив найти двух людей, которые распространяли тайну, о которой идёт речь, среди ваших врагов, повелитель.

— Двух людей? — странно произнёс Хубилай. Полупарализованные мышцы лица не давали возможности чётко различить его интонацию.

— Да.

— Много ли они успели наболтать? — брови богдыхана связались в один узел надо лбом в знакомой гневливой маске.

— Это мы и узнаем, повелитель, когда Кончак-мерген доставит их к вашему трону.

Хубилай неразборчиво кхекнул. У Гуань-ци крикнул в глубину покоев, переводя кому-то его хрип. Из-за колонны неслышной тенью выполз начальник протокола, чьё имя Марку никак не удавалось запомнить. Что-то слишком простое, не то Мау, не то Хуань. Сухонький старец в огромной, наползающей на глаза чиновничьей шляпе времён Сун, почти неслышно подкрался к трону и что-то зашептал в ухо императора, мелко кланяясь в сгорбленной униженной позе. Потом он повернулся к Марку и слащаво пролебезил:

— Мы помним Кончак-мергена. Мы окажем ему содействие в поисках. Если он выполнит свою задачу, ему будут возвращены звание сотника, пайцза, соответствующая его рангу, и должность. Чем мы ещё можем помочь?

Марко поднял голову. На лице начальника протокола не читалось абсолютно ничего, кроме застывшей приторной улыбки профессионального прилипалы. Как, должно быть, он рад, что болезнь императора возвысила его. Раньше эти дела решались бы кем-нибудь из военных, командиром Золотой сотни или кем-то из нойонов ночной стражи. Но бегство Тогана изменило равновесие дворцового закулисья. Это неприятно. Катайцы умеют украдкой прибрать к себе власть лучше, чем кто-либо другой. Тысячи лет интриг. Опасные противники.

— Я служу престолу Юань не из корысти, — с демонстративной гордостью ответил Марко, с удовлетворением отметив, что его неприкрытый жест подобострастия вызвал доброжелательное шевеление на лице богдыхана.

— И всё же? — с неподобающей настойчивостью, словно пытаясь отмахнуться от юноши, спросил начальник протокола.

— Когда-то Великий хан даровал мне меч. Он считается драгоценным, но мне он дорог исключительно как знак высочайшей милости со стороны императорского двора, — стараясь подражать слащавости придворного, проговорил Марко. — Недавно, из-за моего недостойного поведения и интриг, посредством коих мне пытались придать чуть ли не образ какого-то бунтовщика, он был изъят на временное хранение. Я очень просил бы вернуть мне его. Либо забрать у меня символ императорской власти и наказать сообразно воле Великого хана.

— Мы думали, ты в первую очередь поинтересуешься судьбой своих родных, — с некоторым удивлением полувопросительно-полуутвердительно ответил старый катаец.

— Моя судьба, а стало быть, и судьба моей семьи целиком находится во власти императора, — ответил Марко, низко склонив голову. Чувяки начальника протокола шевельнулись. Сверху послышался быстрый шёпот, в котором Марку удалось лишь различить слова «преступно» и «опасно». Трон скрипнул.

— Б-б-будет так, как ты сказал, м-мальчик, — раздался слабый хрипящий голос Хубилая. Марко поднял голову и увидел, как начальник протокола задом вкатывается обратно в тень колонны, совершенно сливаясь с нею своим бесформенным чёрным одеянием. — Но тебе п-пока нельзя… входить в мои покои с оружием, как… раньше.

— Повинуюсь вашей воле, государь, и благодарю за милость, — сказал Марко.

Хубилай устало откинулся на услужливо подоткнутое лекарем одеяло, и Марко снова поразился тому, как быстро высохло некогда могучее тело: раньше богдыхан еле втискивался в узковатый трон, а сейчас на сиденье хватало места и для парчового покрывала, и для нескольких подушек. Хубилай шевельнул пальцами, и У Гуань-ци кивком показал Марку на двери, мол, ступай.

Марко, пятясь и кланяясь, вышел вон. За воротами покоев к нему подошёл улыбчивый непалец со знаком Золотой сотни на грудном щитке и коротким кривым мечом у пояса и протянул обёрнутый в парчу длинный свёрток. Сердце Марка дрогнуло от радости, почувствовав, что под драгоценной пеленой поёт сталью покрытый зеленоватой патиной меч. Его меч.

— Контяк-мирген ношоль то, сьто ты велель сыскати, — с сильным акцентом сказал непалец. — Он велель казать, никатории лиуди знают, где ты бываль сиодня ночь. Нузьно осторозьней.

— Я тебя не знаю, — ответил Марко.

— Я просьто письмо. Зивое письмо. Не нузьно знати меня, — ещё шире улыбнулся непалец, настойчиво сунул меч Марку в руки, формально поклонился и быстро ушёл, оставив после себя неприятный беспокойный осадок.

В другое время Марко бы действительно разволновался, попытался бы найти понятное оправдание своим действиям, но сейчас он решил поторапливаться. На треволнения, переживания и прочее самоедство у него не оставалось ни времени, ни сил. Он развернул парчу и потянул на себя знакомую рукоять. Меч блеснул тёплым зелёным отсветом, сердце в ответ стукнулось предчувствием скорого расставания — Марко не верил, что меч снова вернётся к нему, но знал, что с ним делать. И делать это нужно было как можно скорее. Но сначала надобно было б проверить, что произошло с Хубилаем.

«Хубилай», — произнёс он вслух. И вздрогнул от приступа нахлынувшей ненависти.

Дворцовая библиотека в Тайду превосходила свою предшественницу в старой столице не только количеством текстов, которые хранились на её полках. Здание, которое Хубилай отрядил под книгохранилище, сперва предназначалось для проживания некстати забеременевших наложниц, большое, очень светлое, словно бы воздушное. У Гуань-ци сказал, что благотворная ци не должна встречать препятствий, её привольное течение нужно обеспечить отсутствием острых углов, а каждое окно особым образом защищалось амулетами и витражами. В резных ставнях пропилили защищающие орнаменты, и солнечный ливень, хлеставший днём через оконные проёмы, разбивался на множество мозаичных кусочков, играющих и переливающихся золотым ковром.

Но потом старшая фрейлина, госпожа Цао (о которой злословили, что ещё её дед был чумазым кузнецом, а мать стирала бельё в Тайду) сочла помещение неуютным, нажаловалась главному евнуху, разразилась безобразная коллективная истерика, и наложницам начали строить другой павильон, сочетавший в себе черты крепостной архитектуры с удивительной безвкусицей. Его конфетный фасад так резко бросался в глаза на фоне сдержанных обводов остальных дворцовых сооружений, воплощавших державность и высокомерную силу, полную собственного достоинства, что многие придворные из катайцев специально делали крюк, проезжая по дворцовым улочкам, только бы не видеть этот приторный ужас. А уж если и случалась необходимость проехать мимо этого монументального памятника крикливым выскочкам, недобитые катай- ские аристократы демонстративно зашторивали окна паланкинов, брезгливо морщась в сторону лубочно-пёстрого сада, из которого ползли вверх разрисованные стены дурного здания.

Так библиотека переехала в монументальный добротный павильон, словно паривший над десятком ручьёв, чья почти неподвижная поверхность играла всеми оттенками нефрита. В ясный день все окна раскрывались особым механизмом, приводимым в движение длинной бамбуковой оглоблей, а высоченные вертикальные жалюзи таким же образом выставлялись так, чтобы прямые солнечные лучи не вредили свиткам, не желтили бумагу и не высветляли тушь.

Марко легко поднялся на высокое крыльцо, оглянулся на крохотную меленку, вертевшуюся под несильным напором ручья. Издавать приятный стрекочущий звук — единственная цель, с которой её тут соорудили. Стрекотание девяти колёсиков накладывалось на тонкий звук от колокольцев у круглых ворот, рассеивая дурные чары и умиротворяя природную ци, разбивая слишком янскую волну и подкармливая струи инь. Ослепительно белая цапля медленно проскользила над тёмно-нефритовой водой и, не подняв ни единой капли воды в воздух, опустилась на отмель, горделиво распустив снежные крылья.