Заблудившийся всадник - Сергей Плеханов

К приходу Варфоломея он смог полностью взять себя в руки. Когда кукуль схимника закрыл вход в пещеру, Ильин придал своему лицу иррационально тупое выражение, говорившее: все равно не уйду, все равно пересижу тебя…

Но монах не придал никакого значения этой демонстрации упорства. Как бы между прочим он поставил перед незадачливым гостем деревянное блюдо с печеной рыбой, по краю которого было вырезано: «На трапезе благословенной кушать братии почтенной».

С трудом разобрав в полутьме эту надпись, Виктор улыбнулся и сказал:

— Чувствительно благодарю вас, милостивый государь.

Спина схимника на мгновение замерла, затем он повернулся к Виктору и непонимающе спросил:

— Кого нас? Я один…

— Эти штуки не пройдут, — весело заявил Ильин, вытягивая из-за спины цепочку с часами. — Мой дедушка имел точно такие же…

Схимник стоял вполоборота ко входу, Виктор не видел его глаз. Но молчание было настолько красноречиво, что Ильин решил не теряя ни секунды закрепить успех.

— Я не представляю для вас никакой опасности. Я тоже оттуда, из будущего…

— М-да, — произнес монах и умолк.

— По одному вашему междометию берусь определить эпоху, из которой вы прибыли. Вторая половина девятнадцатого века.

— А точнее? — слегка повернувшись к выходу, спросил Варфоломей.

Теперь Виктор увидел, что у глаз его собрались веселые морщинки.

— Точнее не рискну.

— Ладно, поешьте сначала. А часы на место положите.

— Не понимаю, зачем вы устроили весь этот маскарад, Виктор Михайлович, — говорил Варфоломей, снимая кукуль. — Нужно было сразу честно рассказать обо всем.

Пришлось Ильину поведать хозяину кельи, что произошло накануне в Киеве. Старик горестно качал головой, слушая рассказ.

— Я знал Григория. Он кое-что говорил мне о своем времени, впрочем, мало и неохотно. Вероятно, бедняга решил, что вы специально прибыли за ним из его родного будущего.

— А из какого года он попал сюда?

— Ваш сосед. Тысяча девятьсот тридцать четвертый.

— Не говорил, из какого города?

— С Соловецких островов.

— Все понятно. — Ильин помолчал, представив себе, за кого принял его несчастный писец, потом продолжал: — Ну вот, теперь вы знаете, кто я и откуда. Мне кажется, я, наконец, вправе спросить вас…

— Да-да, — быстро отозвался старик. — Я попал сюда в тысяча восемьсот семидесятом году, когда работал на Каспии в составе ихтиологической экспедиции Данилевского. Вы слышали о таком ученом?

— Смутно представляю его вклад в науку, — признался Ильин.

— Печально, — вздохнул схимник. — Расскажу как-нибудь позднее.

…Он родился в 1843 году в семье сельского священника Михаила Воздвиженского неподалеку от Твери. По вековечному обычаю имя наследнику дали по святцам — Варфоломей. (Его он принял и в новом веке, постригаясь в монахи.) Затем, следуя по пути, проторенному дедом и отцом, юный Воздвиженский поступил в духовное училище, в просторечии — бурсу. По благополучном окончании ее в начале шестидесятых годов отказался, однако, от принятия дьяконского сана, а отправился в Петербург и определился вольнослушателем в университет.

Время было бурное — неизвестные злоумышленники поджигали в столице жилые дома, гостиные дворы и министерства, по городу распространялись прокламации с призывами «К топору!», студенты освистывали профессоров, вступали в стычки с полицией. Варфоломей Воздвиженский, со всем пылом юности принявший материалистические и революционные учения, был в восторге от рождавшегося на его глазах «освободительного движения».

Как только представилась к тому возможность, молодой разночинец стал членом подпольного кружка. Возглавлял его высокий худощавый поляк, страдавший хроническим насморком — оттого на лице его постоянно была написана великая скорбь.

Но когда III отделение арестовало руководителя доморощенных карбонариев при попытке провезти из-за границы герценовские издания, он сразу же назвал всех своих единомышленников. Они были исключены из университета и отправлены в ссылку. Варфоломею Воздвиженскому определили местом жительства заштатный городишко Красный Яр, расположенный среди камышовых джунглей волжской дельты. Здесь-то и нашел его Данилевский, руководивший экспедицией по изучению рыбных запасов Волго-Каспийского бассейна.

По мере того как старик рассказывал, Ильина все сильнее подмывало перебить его и спросить, сколько лет прошло с момента его Перехода — он быстро прикинул, что это случилось не меньше полувека назад, если судить по возрасту схимника, исчезнувшего из своего времени двадцатисемилетним молодым человеком. Наконец, когда Воздвиженский сделал логическую паузу, Виктор спросил, поперхнувшись от волнения:

— В к-каком году вы попали сюда, в эту эпоху?

— Я же сказал, в семидесятом…

— Нет-нет, я имею в виду здешнюю хронологию.

— А-а… Тому, батенька, уже пятьдесят семь лет…

Ильина словно обухом по голове ударило. В висках застучало, перед глазами поплыли огненные круги.

— Что с вами? — схимник испуганно взял его за руку.

— Пятьдесят семь лет? — едва ворочая языком, повторил Ильин.

— Да, представьте себе. Четырнадцатого сентября годовщина.

— Так еще не исполнилось пятьдесят семь? — дрожащим голосом спросил Виктор.

— Ну что тут какие-то три-четыре недели считать, — пожал плечами Воздвиженский.

Ильин, задыхаясь от спешки, принялся излагать ему свою теорию каналов во времени, открывающихся каждые пятьдесят семь лет. Потом вдруг резко прервал рассказ и сказал:

— Да ведь я и не спросил у вас, каким образом вы сюда угодили…

— Я и сам не понял, — улыбнулся схимник. — Плыл на бударке — так по-местному маленькие лодчонки именуются — по Каспию, в версте от берега. Стояло полное безветрие, теплынь, благодать. Вдруг откуда ни возьмись огромный свищ на воде закрутился, и меня прямо туда потащило… С минуту пытался выгрести — куда там. Я было молитву со страху читать принялся, чего лет десять уже из идейных соображений не делал — как вдруг ухнул куда-то в тартарары. Очнулся среди каких-то скользких извивающихся тел. От отвращения и ужаса обезумел — принялся руками и ногами отбиваться, карабкаться наверх. Вдруг на солнечный свет выскочил, вижу: вокруг меня бьются десятки рыбин осетры, севрюги, белорыбица, сельди. И колотимся мы все вместе на дне огромной ямы с пологими краями. Я, натурально, скорее выбрался из нее. Гляжу: что за диво — море от меня в часе ходьбы плещется, белые барашки по нему бегут. Ну а сам весь в слизи, в чешуе, побежал мыться…