Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

Вчера утром ему доставили вызов в главную квартиру, но Волконский не решился объявить об этом Винцингероде, зная о приготовлениях к сражению и считая неудобным покинуть генерала, да и весь корпус, в столь важную минуту. "После, успеется…" Звинь, звинь, звинь! Еще несколько пуль пронеслось над головой. Штаб передвинулся с пристрелянного места. Французская конница ворвалась в замок, окружив две роты солдат, которые сдавались в плен.

***

Поселок Ати превратился в одно большое пепелище: перед тем как уйти, пруссаки подожгли каждый дом, вынеся в сад остававшихся внутри стариков и больных. Ушли они, кстати, недалеко: с покрытого виноградниками холма можно было разглядеть черные шевелящиеся скопища у дороги — не меньше двенадцати тысяч человек пеших и тысяч пять конных. Мармон мог им противопоставить чуть больше четырех тысяч необстрелянных солдат только что из рекрутских депо и два десятка орудий с прислугой из матросов, прежде не сражавшихся на суше. Две пушки он отдал кавалерийскому отряду, прикрывавшему правый фланг, еще одну и пехотный батальон отправил с драгунским эскадроном на левый, приказав полковнику установить связь с императором. Сражение непременно возобновится завтра, а пока… Пока пусть люди отдыхают.

Угли рдели под слоем серого пепла, отдавая ночи последнее тепло. Солдаты бродили среди дымящихся развалин в поисках съестного. Голова еще гудела от дневного грохота и пережитых страхов. Так приятно очутиться в тишине, не нарушаемой даже вороньим граем…

— Ура-а! Ура-а! Ура-а!

Подкравшись в ночной темноте, пруссаки выбегали со всех сторон; французы отбивались от них среди головешек, в садах, за изгородями и канавами; застигнутые врасплох, канониры забыли взять орудия на передки и тянули их за лафеты; пушки соскальзывали, лафеты опрокидывались… Пехота окончательно сбилась в ошалевшее стадо и стреляла друг в друга; французская кавалерия смешалась с прусской, всадники кубарем катились в коварные рвы. Чтобы спастись, рекруты принялись кричать "ура!", тогда пруссаки, выманивая врага, закричали "Vive l'empereur!"

Эскадрон полковника Фавье обогнал бежавшую пехоту, остановил и выстроил на дороге. Разбуженный выстрелами, Мармон уже скакал к ним. Нужно было отходить обратно к ущелью, где корпус провел все нынешнее утро, тщетно вглядываясь в густой туман.

Конница построилась в колонну и шла вдоль дороги, по которой ощупью продвигалась пехота. Неприятельская кавалерия то и дело выстраивалась в линию, перерезая дорогу; голове колонны всякий раз приходилось пробиваться сквозь нее. Следом за французами шли прусские стрелки. В непроглядном мраке раздавались звуки сигнальных рожков, топот ног прекращался, и несколько минут подряд звучали выстрелы, нежданно сменявшиеся тишиной. Потом снова пели рожки, и французы втягивали голову в плечи. Впрочем, пули часто пролетали у них над головой: пруссаки стреляли с плеча, не целясь и не делая поправки на маленький рост — во время последнего рекрутского набора ограничения по росту сняли…

***

"Спасение только в мире; нужно договориться, иного выхода нет; мы стоим на пороге полного развала".

Письмо Жозефа казалось влажным от холодного пота, строчки прыгали, истерично крича: парижская Национальная гвардия отказывается от действительной военной службы! Пятипроцентные бумаги подешевели еще на пять франков! Повсюду жалуются, что весна уже наступила, а полевые работы невозможны, в стране нищета, и теперь ей грозит голод! В столице распространяют неприятные известия о положении армии, тридцать пушечных выстрелов у Дома инвалидов в честь победы при Краоне не вернули доверия к "Универсальному вестнику"… Вскинув голову, чтобы вытряхнуть эти слова из ушей, Наполеон принял рапорт у генерала Жерара, назначенного новым комендантом Суассона.

По улицам города снова брели изможденные, оборванные, израненные солдаты, только теперь это были французы. Хирурги оперировали прямо на голой земле; на Эне возникали заторы из-за сброшенных в нее мертвецов. Хорошо, что холодно, а то бы начались болезни.

Покончив с неотложными делами, император стал диктовать письмо брату.

"Я с горечью узнал, что Вы говорили с моей женой о Бурбонах и о возможном противодействии им со стороны австрийского императора. Прошу Вас избегать подобных разговоров. Я не хочу покровительства от своей жены. Такая идея нас с ней поссорит. Да и зачем держать с ней такие речи? За последние четыре года с моего языка ни разу не сорвалось ни слова о Бурбонах и Австрии. Это лишь нарушит ее покой и испортит ее превосходный характер.

Вы постоянно пишете мне, будто мир зависит только от меня, хотя я посылал вам документы…"

Документы! В январе депутаты Законодательного корпуса потребовали опубликовать без купюр заявления союзников во Франкфурте, в которых говорилось о том, что они желают мира; Наполеон отказался и распустил депутатов. Но теперь союзники заключили в Шомоне договор о продолжении войны, в котором они не сомневаются в победе над Францией и уже делят ее: Голландия присоединит к себе Бельгию, германские княжества составят конфедерацию, Швейцария восстановится в прежних границах, Австрия вернет себе владения в Италии, Англия получит отнятые у Франции колонии… Вот это нужно опубликовать обязательно!

"Если парижане хотят увидеть казаков, они в этом раскаются, но им все равно нужно сказать правду. Я никогда не искал рукоплесканий парижан. Я не оперный герой. К тому же нужно обладать более практичным умом, чем у Вас, чтобы понять дух этого города, который не имеет ничего общего со страстями трех-четырех тысяч человек, производящих много шума. Гораздо проще и надежнее объявить, что всеобщая мобилизация невозможна, чем попытаться провести ее.

Император Франц ни на что не способен, потому что он слаб, им помыкает Меттерних, купленный Англией, — вот и весь секрет".

Перед тем как покинуть Суассон, император распорядился снести жилые дома близ крепостной стены и заложить фугас под каменный мост, чтобы взорвать его, когда сюда вернутся русские.

48

Бордо напоминал разворошенный муравейник: по пересохшему рву и подъездным аллеям к городу пробирались телеги и повозки, нагруженные крестьянским скарбом, в то время как экипажи и кареты горожан стремились покинуть его вслед за префектом и начальником гарнизона: сюда идут англичане! Их несколько тысяч! Они везут в своем обозе куклу, изображающую Людовика XVIII!.. Исход продолжался двое суток, пока утром двенадцатого марта навстречу англичанам не выехал кортеж из нескольких фиакров, набитых городскими чиновниками. На башне Св. Михаила взвился белый флаг.

Солдаты маршировали по дороге, по обе стороны от которой валили толпы крестьян с белыми кокардами на шляпах. Мэр Бордо снял с себя трехцветную ленту и бант ордена Почетного легиона, перекинул через плечо заранее припасенный белый шарф и пришпорил коня.

— Приветствуем ваше высокопревосходительство в городе его величества, нашего короля и вашего союзника! — обратился он к маршалу