Короли и капуста (сборник) - О. Генри

– Я интересовался природой с первозданных времен, – говорит Энди, – и я верю, что нами правит рука Провидения. Фермеры были созданы с определенной целью; а именно, обеспечивать нас с тобой хлебом насущным. Иначе зачем нам даны мозги? Я уверен, что эта самая «манка», которой израильтяне сорок лет питались в пустыне, – это древнееврейское наименование фермеров; и традиции седой старины живы по сей день. Короче говоря, – говорит Энди, – я намерен доказать верность своего постулата, что «Фермер – это судьба», какой бы наносной лоск не обрушила на него лживая цивилизация.

– Тебя ждет провал, как и меня, – говорю я. – Этот уже давно растерял все свои цепи. Он забаррикадировался от нас в башне из электричества, науки, литературы и интеллекта.

– Попытка – не пытка, – говорит Энди. – Против Законов Матушки-Природы никакие «Книги – почтой» не попрут.

Порывшись в гардеробе, Энди появляется наряженным в желто-коричневый клетчатый костюм, причем каждая клетка на нем – размером с ладонь. Под ним проглядывает красный жилет в синий горошек, а на голове у Энди высится атласный цилиндр. Кроме того, его усы утратили привычный пшеничный окрас после явного контакта с синими чернилами.

– Растопчи меня слон! – говорю. – Ты просто вылитый цирковой наперсточник!

– Так, – говорит Энди. – Экипаж запряжен? Жди меня здесь. Я скоро.

Два часа спустя Энди заходит в номер и швыряет на стол пачку зелени.

– 860 долларов, – говорит он. – Докладываю. Он был дома. Смерил меня с головы до ног и давай подначивать. Я в ответ – ни слова; достаю две ореховые скорлупки и начинаю гонять шарик по столику. Вначале я как бы себе под нос насвистывал, а потом перешел к заклинанию.

– Подходим – не проходим, господа хорошие! – говорю. – Смотрим на шарик. За посмотреть денег не беру. Раз – есть шарик, раз – и нету! Кто угадает, фортуну поймает! Ловкость рук и никакого мошенничества!

Я украдкой поглядываю на фермера. Вижу, он уже аж взопрел. Потом идет, запирает дверь, и снова ко мне. Посмотрел-посмотрел и говорит: «Ставлю двадцатку, что я угадаю, где шарик».

– Ну а дальше, – продолжает Энди, – ты все и сам знаешь. У него в доме всего 860 наличными было. Он даже проводил меня до ворот и пожал руку со слезами на глазах.

– Приятель, – говорит он, – спасибо тебе от всей души. Меня уже много лет так никто не радовал. Сразу вспомнились старые добрые времена, когда я был фермером, а не аграрием. Дай тебе Бог здоровья.

Здесь Джефф Питере умолк, из чего я заключил, что повествование окончено.

– То есть вы полагаете… – начал я.

– Вот именно. Пусть фермеры балуются политикой на здоровье. Жизнь на ферме одинокая. А к наперсткам им не привыкать.

Рука, которая терзает мир

– Многие великие люди, – сказал я (вспоминая множество примеров), – признавали, что своими достижениями обязаны помощи и поддержке какой-нибудь умной женщины.

– Да, я знаю, – говорит Джефф Питере, – читал по истории и мифологии про Жанну д’Арк, и про мадам Йейль[241], про миссис Кодл[242] и про Еву, и про других выдающихся женщин прошлого. Но, по-моему, от современной женщины хоть в политике, хоть в бизнесе – никакого толку. Ну, на что она годится? Лучшие повара, шляпники, сиделки, слуги получаются из мужчин. Лучшие стенографы, парикмахеры и прачки – тоже мужчины. Пожалуй, единственное, в чем она сильна, – исполнять женские роли в водевиле.

– А все-таки, сдается мне, – говорю я, – что в… э-э э… том деле, которым вы занимаетесь, женский ум и чутье могут оказаться очень даже кстати.

– Вот-вот-вот, – Джефф энергично закивал головой, – всем так кажется. А на самом-то деле для чистого мошенничества женщина – партнер абсолютно ненадежный. В самый ответственный момент, когда от нее все зависит, у нее вдруг случается приступ честности, и – все дело провалено. Как-то раз мне довелось испытать это на собственной шкуре.

Однажды моему старому приятелю по имени Билл Хамбл, с которым судьба свела меня на Диком Западе, втемяшилась в голову этакая мысль, что неплохо бы ему сделаться шерифом Соединенных Штатов. А у нас с Энди тогда как раз был бизнес честный и легальный – мы продавали бамбуковые трости с набалдашником. Эдак, открутишь набалдашник, поднесешь трость к губам, и – целых полпинты отличного ржаного виски выльется тебе прямо в рот и приятно прополощет горло – в награду за сообразительность.

Полиция довольно часто мешала работать, и когда Билл рассказал мне о своих карьерных амбициях, я сразу смекнул, что в этом качестве он мог бы быть небесполезен компании «Питере и Таккер».

– Послушай, Джефф, – говорит мне Билл. – Ты человек ученый и образованный, да и вообще имеешь данные и знания не только базовых основ, но и прочих фактов и всяких там аспектов.

– Это так, – отвечаю я, – и я еще ни разу в жизни об этом не пожалел. Я не из тех, кто выступает за бесплатное образование и, в результате, дешевизну знаний. Вот скажи-ка, – говорю я, – что для человечества ценнее – литература или скачки?

– Ну… э… оно конечно… лошади – это… то есть, ясное дело, поэты и всякие там писатели – они тут на два корпуса впереди.

– Именно так, – говорю я ему. – Так отчего же наши финансовые гении и отцы-филантропы берут с нас два доллара за вход на ипподром, а в библиотеки пускают бесплатно? Правильные ли понятия получит наша молодежь, когда придет время выбирать между двумя формами самовыражения и саморазрушения, самообразования и саморазорения?

– Послушай, Джефф, – говорит Билл. – Твоя риторика скачет галопом. Мои мозги за ней не поспевают. Мне от тебя вот что нужно: чтобы ты поехал в Вашингтон и устроил мое назначение на должность шерифа. У меня нет таланта к интригам и всяким сложностям. Я простой и честный гражданин, и я хочу получить эту должность. Вот и все, – говорит Билл. – Я убил на войне семерых, я родил девять детей, я член Республиканской партии с первого мая. Я не умею ни читать, ни писать и не вижу никаких незаконных оснований не назначить меня на эту должность. К тому же мне сдается, что твой приятель мистер Таккер человек с мозгами и может тебе помочь. Не сомневаюсь, что вдвоем вы справитесь, и я буду шерифом. Для начала, – говорит он, – я дам вам тыщу долларов на виски, взятки и трамвайные билеты в Вашингтоне. Если дело выгорит – я дам вам еще тыщу наличными, а еще – гарантию на год, что никто не помешает безнаказанно торговать выпивкой. Я верю, что ты любишь Запад, как люблю его я, и не откажешься протащить это дело через Белый Вигвам Большого Вождя на самой восточной станции Пенсильванской железной дороги[243].

В общем, я рассказал все Энди, и эта идея ему пришлась по душе. Энди – человек импульсивный. Ну не для него это – таскаться по захолустью и продавать доверчивым земледельцам комбинированный прибор, сочетающий в себе молоток для отбивания бифштексов, рожок для обуви, щипцы для завивки, пилку для ногтей, давилку для картошки, коловорот и камертон. Энди – натура творческая, к нему нельзя подходить с чисто коммерческими мерками, как к проповеднику или учителю нравственности. Короче, мы согласились, сели в поезд и помчались в Вашингтон.

Приехали, поселились в гостинице на авеню Южная Дакота, и тут я говорю ему:

– Да-а, Энди, впервые в жизни нам предстоит совершить по-настоящему бесчестный поступок. Подкупать конгрессменов нам еще не приходилось. А ради Билла придется пойти на такую гадость. Я вот что думаю, – говорю я ему, – в делах честных и законных можно позволить себе немного схитрить и чуть-чуть сжульничать. Но в этой грязной и мерзкой затее лучшая тактика – прямота и прямолинейность. Я тебе вот что предлагаю: давай-ка возьмем пятьсот долларов и вручим председателю избирательной комиссии, возьмем у него квитанцию, и – прямиком к президенту. Положим квитанцию ему на стол и расскажем все про Билла. Президент подумает: «Вот человек, который не ищет связей и интриг, а идет к цели напрямик!» – и, конечно, оценит его.

Энди согласился, но потом мы поболтали немного с одним метрдотелем и передумали. Этот метрдотель растолковал нам, что есть только один реальный способ заполучить должность: надо действовать через женщину со связями в конгрессе. Он говорит, что есть одна такая, миссис Эйвери, что она вращается в высоких кругах и сферах, и дал нам ее адрес.

На следующее утро, в десять часов, мы с Энди заявились к ней в отель, и нас провели в ее кабинет. Эта миссис Эйвери была просто свет очей и бальзам для души. Волосы – цвета двадцатидолларовой золотой облигации, глаза голубые, и вся система красоты такая, что любая девица с обложки июльского журнала рядом с ней – просто кухарка с той угольной баржи, что ходит по реке Мононгахела.

На ней было платье в серебряных блестках с глубоким декольте, брильянтовые перстни и тяжелые серьги. Руки были голые, в одной она держала телефонную трубку, а в другой – чашку чая.

Мы немного подождали, а потом она говорит: