Сексуальная жизнь в Древнем Риме - Отто Кифер

Все сексуальные сумасбродства и пороки Калигулы можно легко вывести из того, что нам известно о его садистской натуре. Светоний небезосновательно говорит (35): «Поистине не было человека такого безродного и такого убогого, которого он не постарался бы обездолить». Он был не в силах оставить в покое ни одну красивую молодую женщину, которой бы не обладал, – даже своих сестер, с которыми совершал самые шокирующие акты инцеста. Он любил бесчестить высокопоставленных женщин, а потом бросать их, как надкушенные плоды. Наконец, он нашел в Цезонии жену, чья природная чувственность и распутство превосходно соответствовали его собственным склонностям. Цезония держала его на прочном поводке, а ее личные свойства были таковы, что Калигула нередко выводил ее к солдатам в армейском плаще, шлеме и со щитом, а своим друзьям показывал ее голую (Светоний, 25). Девочку, родившуюся от этого брака, он признавал своей дочерью, потому что уже в младенчестве «она доходила в ярости до того, что ногтями царапала игравшим с нею детям лица и глаза» (там же).

Неудивительно поэтому, что его обвиняли и в сексуальных сношениях с мужчинами, и первыми среди них назывались пантомим Мнестер и Валерий Катулл, молодой человек из консульского рода.

Наконец, еще одной чертой его характера была невероятная расточительность. За несколько месяцев он полностью промотал состояние, которое Тиберий скопил за годы экономии. Нам известно о его роскошных прогулочных кораблях, дворцах, загородных усадьбах, безумных стройках и о его обычае кататься по грудам золота (Светоний, 37, 42). Подобно Нерону, он появлялся на публике как атлет, возница, певец и танцор, хотя эти черты были в нем выражены не так сильно. «Своего коня Быстроногого он так оберегал от всякого беспокойства, что всякий раз накануне скачек посылал солдат наводить тишину по соседству; он не только сделал ему конюшню из мрамора и ясли из слоновой кости, не только дал пурпурные покрывала и жемчужные ожерелья, но даже отвел ему дворец с прислугой и утварью» (Светоний, 55).

Рим испытал настоящее облегчение, когда несколько офицеров из личной мести расправились с этим выродком. Светоний отмечает как необычное обстоятельство то, что во время убийства некоторые из заговорщиков пронзали мечами половые органы Калигулы. Возможно, что это выдумка. Но тем не менее несомненно, что Калигула в первую очередь был сексуальным дегенератом. Его жена Цезония и маленькая дочь погибли вместе с ним.

Клавдий

Сменивший Калигулу Клавдий стал императором в пятидесятилетнем возрасте. И современные ученые (например, Мюллер), и античные авторы отмечают, что его нельзя назвать человеком в здравом уме, хотя многое из того, что рассказывается о нем, возможно, преувеличено. Суждение Мюллера основывается на всех дошедших до нас статуях Клавдия и монетах с его портретами: по его мнению, Клавдий временами терял рассудок, а к концу жизни страдал старческим слабоумием в легкой форме. Даже людей, не знакомых с психологией, поражает лицо Клавдия на всех этих портретах – мрачное, недовольное и печальное.

Мы должны упомянуть Клавдия в этой главе, потому что ему были свойственны некоторые сексуальные отклонения, которые, вероятно, указывают и на другие признаки вырождения. Во-первых, мы должны помнить, что по наследству ему достались черты Антония, Юлиев и Клавдиев. Светоний приводит очень важное замечание о его воспитании, – замечание, на которое, как мне кажется, обращалось слишком мало внимания. Вот слова Светония («Клавдий», 2): «Даже после того, как он вышел из-под опеки, он еще долго оставался в чужой власти и под присмотром дядьки, и он потом жаловался в одной своей книге, что дядькой к нему нарочно приставали варвара, бывшего конюшего, чтобы тот его жестоко наказывал полюбому поводу». Итак, слабый и болезненный юноша рос под плеткой. Это многое объясняет в его натуре, особенно его недоверие к другим людям, в первую очередь к женщинам. Кроме того, в юности его тянуло к тихой жизни ученого, и это не могло добавить ему привлекательности в глазах амбициозных родичей.

Можно процитировать некоторые письма Августа к Ливии, касающиеся Клавдия (Светоний. Клавдий, 4): «Я беседовал с Тиберием о том, что нам делать с твоим внуком Тиберием[109] на Марсовых играх. И мы оба согласились, что надо раз навсегда установить, какого отношения к нему держаться. Если он человек, так сказать, полноценный и у него все на месте, то почему бы ему не пройти ступень за ступенью тот же путь, какой прошел его брат?» (Имеется в виду, конечно, его брат Германик – человек совсем иных дарований.) «Если же мы чувствуем, что он поврежден и телом и душой, то и не следует давать повод для насмешек над ним и над нами тем людям, которые привыкли хихикать и потешаться над вещами такого рода». В другом письме Август пишет: «Хотелось бы, чтобы он осмотрительней и не столь рассеянно выбирал себе образец для подражания и в повадках, и в платье, и в походке». В третьем письме Август рассказывает, с каким радостным изумлением он слышал декламацию Клавдия: «Понять не могу, как он мог, декламируя, говорить все, что нужно, и так связно, когда обычно говорит столь бессвязно».

Судя по всему, мы должны видеть в молодом Клавдии тихого, застенчивого, погруженного в занятия юношу, которого в детстве настолько унижали, что он так и не сумел полностью развиться и абсолютно не годился для выполнения обязанностей юного отпрыска императорского дома. Это вполне согласуется с известием, что во время правления Тиберия Клавдий «оставил всякую надежду на возвышение и удалился от всяких дел, укрываясь то в садах и загородном доме, то на кампанской вилле» (Светоний, 5). Но другие замечания его биографа дают понять, что Клавдия нельзя назвать полным идиотом. В правление Калигулы он был консулом, а после гибели Калигулы, избранный солдатами в императоры, проявил много блестящих черт характера. (Мы не можем вдаваться в перечисление его заслуг, так как полная история всех императоров не входит в нашу задачу.)

Клавдия, как и Тиберия, долгое время судили слишком пристрастно, но справедливость в отношении него постепенно начинает торжествовать. Поэтому рассмотрим те стороны его личности, которые с первого взгляда понять более трудно. Не имеет смысла обсуждать, можно ли безоговорочно соглашаться с рассказом Светония о садистских склонностях Клавдия (мы цитировали его в главе о садизме). Наоборот, Клавдий нередко предстает как доброжелательный и гуманный человек – например, как указывалось ранее, он издал указ, по которому больные и брошенные хозяевами рабы получали свободу, а убийство такого раба объявлялось уголовно наказуемым.

То, что нам известно о его сексуальной жизни, – достоверно и сомнению не подлежит. «К женщинам страсть он питал безмерную, к мужчинам зато вовсе был равнодушен» (Светоний. Клавдий, 33). Нам придется целиком привести 26-й параграф из Светония, в котором описываются отношения Клавдия с женщинами: в нем содержится несколько важных фактов.

«Помолвлен он был дважды еще в юности: сначала с Эмилией Лепидой, правнучкой Августа, потом с Ливией Медуллиной, носившей тогда имя Камиллы и происходившей из древнего рода диктатора Камилла. Первую он отверг еще девушкой, так как родители ее были врагами Августа, вторая умерла от болезни в тот самый день, когда была назначена свадьба. После этого он был женат на Плавтии Ургуланилле, дочери триумфатора, а затем на Элии Петине, дочери консуляра. С обеими он развелся: с Петиной из-за мелких ссор, а с Ургуланиллой из-за ее наглого разврата и из-за подозрения в убийстве. После них он женился на Валерии Мессалине, дочери Мессалы Барбата, своего родственника. Но, узнав, что в заключение всех своих беспутств и непристойностей она даже вступила в брак с Гаем Силием и при свидетелях подписала договор, он казнил ее смертью, а сам на сходке перед преторианцами поклялся, что так как все его супружества были несчастливы, то отныне он пребудет безбрачным, а если не устоит, то пусть они заколют его своими руками. И все же он не мог удержаться от помыслов о новом браке – то с Петиной, которую сам же когда-то прогнал, то с Лоллией Павлиной, которая была замужем за Гаем Цезарем. Однако, обольщенный лукавствами Агриппины, которая была дочерью его брата Германика и пользовалась своим правом на поцелуи и родственные ласки, он нашел людей, которые на ближайшем заседании предложили Сенату обязать Клавдия жениться на Агриппине, якобы для высшего блага государства, и дозволить подобные браки для всех, хотя до той поры они считались кровосмесительными. И чуть ли не через день он справил свадьбу; однако примеру его никто не последовал, кроме одного вольноотпущенника и одного старшего центуриона, свадьбу которого он с Агриппиною сам почтил своим присутствием».