Птичья песня - Яна Ветрова

меня чёрными глазами из-под тёмных бровей. Я кивнула, и начальник полиции сунул мне в руки миску и захлопнул окошко.

– Эй, дежурный, быстрее давай! – окликнул Роминора звонкий голос, и тот пробасил что-то в ответ.

Мой медитативный настрой как ветром сдуло. Мозг, изголодавшийся по информации, принялся перетряхивать стёклышки в калейдоскопе, а я, прихрамывая, мерила камеру шагами. Значит, Сет не успел осуществить свой план и с Джеем всё в порядке! Другое дело, что из-за меня ему снова придётся столкнуться с Советом. Я села на кровать и схватилась руками за голову. Сколько же от меня вреда! Голосов в голове больше не было. Я приняла эстафету от язвительного голоса из глубин подсознания и сама отвешивала себе едкие комментарии.

К вечеру напряжение достигло пика и лопнуло, как натянутая струна. Накатила такая безысходность, что я не могла и не хотела шевелиться. Закутавшись в псиное покрывало, я смотрела в одну точку, позволив обжигающей кислоте разливаться в грудной клетке.

Утром в дверь постучал дежурный, обругал меня за то, что каша не съедена, и не принял миску, сказав, что вернётся через полчаса, и это будет моим последним шансом получить сегодня еду. Я не чувствовала голод, но впихнула в себя склизкую субстанцию с комочками картошки.

Через полчаса дверь распахнулась.

– Екатерина! – выкрикнул высокий охранник, как будто я была в камере не одна. – На выход!

Я вскочила и на неслушающихся ногах вышла из камеры. Надев на мои запястья наручники, охранник долго вёл меня по коридорам, пока мы не пришли к общей камере.

Лохматая старуха Эйк замахала мне рукой, как старой знакомой, и подвинулась, освобождая место у стены. По всей видимости, завтрак сначала развозили по одиночным камерам, поэтому вскоре жизнерадостный человек в сером, под цвет каши, фартуке, подкатил огромную кастрюлю к отверстию в решётке. Я не хотела вставать, но Эйк потащила меня в очередь, заставила взять порцию варева и просяще заглядывала мне в лицо. Намёк понят, бабуля. Я отдала ей миску, а она протянула мне оба куска хлеба, которые я положила рядом с собой на пол и снова завернулась в покрывало, надеясь, что хотя бы перестанут дрожать руки. Но дрожь рождалась где-то глубоко внутри и не собиралась отступать. Я смирилась, закрыла глаза и провалилась в заросшую мхом дремоту.

Зазвенели ключи, хлопнула решётчатая дверь, и охранник втолкнул в камеру девочку лет одиннадцати. Я аккуратно потянулась, распрямляя затёкшую спину и шею. Тело отозвалось болью, а в груди начало плескаться кислотное озеро, но меня хотя бы больше не трясло. Девочка растерянно стояла посреди камеры, вцепившись кулачками в подол скромного коричневого платья. Никто не обратил на неё внимания, как будто наличие ребёнка в тюрьме было делом привычным. Девочка начала всхлипывать, и я, вспомнив, как я попала сюда в первый раз, движением руки пригласила её сесть рядом.

Девочка села на пол напротив меня, и я протянула ей кусок хлеба. У неё были удивительные волосы – тонкие белые пряди обрамляли узкое лицо и струились водопадом до самой талии. Я снова закрыла глаза, но девочка не дала мне поплавать в кислотном озере.

– Я из дома сбежала, – тихо сказала девочка, сжимая хлеб обеими руками. – Они не хотели отдавать меня учиться в школу, вот я и пошла туда сама. А в школе сказали, что из меня не выйдет толку, и вызвали полицейских, чтобы те отправили меня домой. Но я им не говорю, откуда я! А ты тут почему?

Её светлые глаза, голубые, водянистые, напомнили мне глаза господина О-Ули. Что тут думать, наверняка она из Забережья. В отличие от бледного господина, взгляд у девочки был острый, проникающий до костей. Чёрные точки зрачков выглядели, как направленные прямо в душу стволы пистолетов.

– Я сделала что-то очень глупое, – после небольшой паузы ответила я.

Девочка пожала плечами:

– Все делают глупости, но в тюрьму за это не сажают.

– Это была… очень нехорошая глупость.

Девочка отщипнула кусочек от хлеба и катала его в пальцах, пока не получился круглый комочек, который она бросила на пол.

– Так ты, значит, плохой человек?

Я нахмурилась. Вот и помогай противным маленьким девчонкам! И что она прицепилась?

– Просто очень глупый, – слишком резко ответила я.

Мне не хотелось возвращаться к мыслям о том, почему я здесь. Губы девочки задрожали, а брови сложились домиком.

– Я тоже глупая! – воскликнула она, выронила хлеб и закрыла лицо руками.

На нас стали оборачиваться другие заключённые, а старуха Эйк заворчала.

– Ну тихо, тихо! – прошептала я. – Ты вовсе не глупая!

– Я тебе сейчас всё расскажу, – заговорчески прошептала девочка.

Она потёрла глаза, оторвала руки от лица, но её щёки оставались сухими.

– Это мой учитель виноват. Это из-за него я сбежала.

Я уставилась на девочку.

– Он такой мерзкий, всё время заставляет меня делать то, что я не хочу. Понимаешь? Может, у тебя тоже такой был?

Девочка подняла хлеб, скатала ещё один кусочек в шарик и снова бросила на пол. Колобок-колобок, я тебя съем.

– Нет, – через силу улыбнулась я, стараясь не подать виду, что я что-то заподозрила, – все мои учителя были хорошими.

– У тебя много их было, что ли? – удивилась девочка.

– Да, в школе, – кивнула я и осторожно поставила перед собой защитное зеркало.

Кажется, девочка не заметила появившийся между нами дымчатый контур. Он получился бледный, не такой, как раньше, как будто что-то мешало магии. Пришлось напрячься, чтобы удерживать его и одновременно создавать следующий.

– Хотя если подумать… – протянула я, вырисовывая контур второго зеркала на полу перед девочкой, – был один.

Девочка оставила хлеб в покое и наклонилась вперёд.

– Учитель физики, – медленно продолжала я, чтобы выиграть время. – Такой старый и сухой, что я боялась, что он вот-вот рассыплется на миллион песчинок. Он был очень сварливым, но отлично преподавал оптику.

Последнее зеркало под наклоном, сбоку от неё, так, чтобы в него попадало отражение из зеркала на полу. И… Готово! Я уставилась вбок, а потом с трудом оторвала взгляд от представшего передо мной отражения.

Девочка проследила за моим взглядом, но ничего не заметила. Со стороны могло показаться, что я посмотрела на охранника, который играл с ключами и что-то напевал себе под нос.

– Это непреложные законы вещественных объектов, – сухо произнесла девочка. – А мой учитель – колдун. У тебя такой был?

Я бросила последний взгляд в зеркало, в котором отражалась высокая немолодая женщина. Язык не поворачивался назвать её старухой. Наверное, полсотни лет назад она была восхитительно хороша собой, но даже сейчас сеть тонких морщин не могла скрыть прежнюю красоту. Её узкое лицо обрамляли струящиеся тонкие волосы белого цвета, который ничуть не напоминал седину. Единственной отталкивающей чертой её внешности оставались ледяные, почти бесцветные глаза с чёрными перчинками зрачков. Я стёрла зеркала и неохотно кивнула. У