Наша Маша (Книга для родителей) - Алексей Пантелеев

— Бери брот.

И тотчас, как бы между делом, пояснила:

— Это по-немецки.

* * *

Третьего дня, отправляясь с мамой на прогулку, взяла с собой лопатку. Лопата большая, неудобная, тащить ее трудно. Мама говорит:

— Ну дай, я понесу.

Машка мрачно ей отвечает:

— Что ты, не знаешь разве, что маленькие дети сами должны носить свои игрушки, а не заставлять взрослых таскать?

* * *

Что-то сказала маме. Та не расслышала, переспросила:

— Что? Не слышу...

— Интересно, о чем ты думала в этот момент,— не без ехидства говорит Машка. И другим тоном поясняет:— Это мне папа так очень часто говорит.

Сегодня солнечный день. Тает. С санками не погуляешь.

7.12.61.

Очень любит “удивлять”.

“Самолюбие, переходящее в тщеславие”,— говорит мама.

Ест вяло, то и дело подхныкивает:

— Не хочу!..

На лице усталость и отвращение. А тарелка еще на три четверти наполнена вегетарианским супом.

— А ну, интересно, успею я сосчитать по-немецки до двенадцати, пока ты съешь этот суп?!

И начинается увлекательное состязание, которое Машка неизменно выигрывает. Правда, не только из “самолюбия, переходящего в тщеславие”, но и по наивности, переходящей в глупость.

* * *

Чаще всего она “удивляет” маму. Меня считает скептиком и циником.

Вчера прибежала на кухню:

— Мама, посмотри, я сама туфли зашнуровала!

Мама вытаращила глаза:

— О-о-о-о!..

Машка сияет. Потом— горькая усмешка и презрительный жест в сторону моей комнаты:

— А его не удивишь никогда!..

8.12.61.

Была тетя Ляля. Играли в лото. Машка уже не в первый раз выступает в роли банкомета; вытаскивает из синего мешочка бочонки и объявляет:

— Шесть! Двадцать четыре! Сорок! Восемьдесят два! Семен Семенович!..

Ошибается редко. И ошибается, главным образом, на числах второго десятка, от десяти до двадцати, почему-то.

* * *

Вчера ночью (то есть третьего дня ночью) оставил записку:

“Дорогие мои спящие красавицы! Прошу разбудить тогда-то”— и так далее.

Машка уже давно читает эти утренние послания совершенно самостоятельно. Прочла и эту и с усмешкой говорит:

— Ты тоже, оказывается, в балерины попала!

Для нее “спящая красавица”, по-видимому, связано только с балетом. Что тут замешано слово спать, ей в голову не приходило.

10.12.61.

Утром забравшись к матери в постель, рассказывала ей сказку:

“Коровы устроили собрание и решили, что нельзя теленочков резать. Нельзя мясо есть.

А лев в Зоопарке захотел мяса и стал клетку ломать. А ему не дают. Он стал вырывать прутья и реветь.

Вдруг видит— идет Лев Толстой. Лев повернулся и ушел в клетку”.

* * *

Сегодня пять градусов мороза. Но снега почти нет. Поэтому вид за окном довольно тусклый. Хочу выйти с Машкой пораньше.

11.12.61.

Гуляли два часа. В Дивенском садике.

Катались с горки.

Машка совершенно не умеет вести себя в обществе детей и очень часто выглядит единицей среди ноликов. И, главное, сама себя так ощущает. Нет, не заносится, не “воображает”, а просто не может найти свое рядовое место в строю. Не видит, например, что на горку очередь. Способна на самой горке, на скате горы, нагнуться и начать поправлять штаны или застегивать ботик, не замечая, что за ней выстроилась очередь. Налетает на ребят. Все это только от недостатка опыта, от той тепличной (да, тепличной, хотя в этой теплице и открываются усиленно “форточки”) жизни, какой она у нас живет.

Достается ей, бедняге. Но без этого нельзя. В этом смысле надо ее муштровать, то есть приспосабливать к тому строевому темпу, в какой ей через год-два придется включиться.

13.12.61.

День зимний, солнечный, морозный. Окна по-декабрьски разукрашены узорами.

Каталась на санках с горки. Поначалу огорчала и даже возмущала меня. Влезет на невысокую горку, втащит туда салазки и кричит на весь сад:

— Папочка! Папсиночка! Дай ручку!

А сзади— очередь.

Я нарочно ушел подальше, не слушая ее жалобных криков.

И помогло.

Через час уже совсем самостоятельно втаскивала санки, самостоятельно усаживалась в них (правда, в не очень удобной позиции) и самостоятельно скатывалась. Даже другим детям помогала: поднимала кого-то, стряхивала снег.

* * *

Вчера вечером сидит в коридорчике на горшке и поет:

Ах вы, милые, кусачие мои!

Вы хорошие, кусачие мои!..

Мама говорит:

— Ты что поешь?

— Это я маленьких людоедиков укачиваю.

— Нашла кого укачивать! Противные, кусачие! Фу!

— Ах, мама! Это для нас маленькие людоедики нехорошие, а для своей мамы они хорошие.

14.12.61.

Засыпала вчера хорошо— отчасти потому, что много была на воздухе, набегалась, надышалась, отчасти же потому, что был выставлен (мамой) ультиматум: “Быстро уснешь— завтра будем вместе стирать: мама— большое белье, ты— маленькое, кукольное”.

Сегодня с утра во власти этой идеи.

15.12.61.

Весь день проторчала дома. Стирала белье. Полоскала, выжимала. Вешала на веревочках сушиться.

* * *

Мороз и сильный ветер. 14 градусов. Солнце. Но что-то безрадостное в этой белоглазой зиме.

16.12.61.

Занимались немецким и арифметикой.

Не перестаю удивляться чуду перевоплощения. Когда мы играем в школу и я наряду с ролью учителя Алексея Ивановича исполняю еще роли всех девочек и мальчиков, учителя Карла Карловича, директора Семена Федоровича и других,— Машка по-настоящему, по-зрительски, по-театральному, забывает, что перед ней стоит или сидит папа.

Есть у нас в классе девочка Ира Снегова, новенькая. Девочка туповатая, расхлябанная. Почему-то с первого дня она возненавидела Машу Пантелееву. Читая письменный текст, Машка прочла вместо ежик— ёмсик. С тех пор Ира Снегова не дает ей прохода, на каждом шагу дразнит:

— Ёмсик, ёмсик!!

Маша краснеет, глаза ее наливаются слезами. Если бы ее поддразнивал папа, ни слез, ни румянца на щеках, конечно же, не было бы.

С этой Ирой у нее очень сложные отношения. Она ее все-таки любит. И оправдывает:

— Просто у нее язык все время чешется. А она вообще хорошая, Алексей Иванович...

И еще призналась мне (то есть учителю):

— Мне тоже хочется ее как-нибудь поддразнить, но я терплю.

Спрашивается, для чего я это делаю, то есть прибегаю к такому “натурализму” в изображении детского коллектива? Сознательно делаю, сознательно прибегаю.

Поскольку игра со мной в какой-то мере заменяет Маше (как суррогат, конечно) настоящий коллектив, я стараюсь “рисовать” этот коллектив таким, какой он есть на самом деле, не идеализируя и не лакируя. Тогда при встрече с коллективом настоящим, не игрушечным, может быть, меньше будет разочарования.