Сон в красном тереме. Том 1 - Цао Сюэцинь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто тебя спрашивает? – грубо закричал Цзя Чжэн, не дав Бао-юю окончить объяснение.
Испуганный Бао-юй попятился назад и сразу умолк.
Цзя Чжэн оглянулся, увидел по обе стороны от домика крытые галереи и направился туда. Домик состоял из пяти комнат, был окружен террасами и навесами из циновок; его окрашенные стены и затянутые тонким зеленым шелком окна придавали всему помещению скромный и строгий вид.
– На этих верандах нет ничего лучше, как кипятить чай да играть на цине, – со вздохом произнес Цзя Чжэн, – здесь даже и благовония воскуривать не нужно. Все устроено прекрасно, и я надеюсь, что у вас, господа, найдется достойное название, которое украсит доску над входом сюда, и нам не придется терзаться от мысли, что мы сделали плохую надпись.
Все заулыбались и сказали:
– Нам кажется, что лучше всего подошло бы название: «Благоуханный ветер и душистая роса».
– Да, пожалуй, такое название было бы неплохо, – согласился Цзя Чжэн. – Но как быть с парной надписью?
– Я уже придумал, – отозвался один из гостей, – только пусть все послушают и выскажут свои замечания.
С этими словами он громко прочитал:
Запах густой орхидей наполняет
двор под косыми лучами;
Благоуханье дужо окружило
отмель под ясной луною.
– Все хорошо! – заявили все сразу. – Но только выражение «косые лучи» не совсем подходит!
В ответ на это гость, предложивший надпись, процитировал древние стихи: «Солнца косые лучи проникают во двор, и я со слезами гляжу на душистые травы…»
– Какое уныние наводят эти стихи! – воскликнули присутствующие.
– Тогда я предложу свою парную надпись, – заявил другой гость, – а вы рассудите, что в ней хорошо и что плохо!
И он прочел:
На тропинках садовых душистые ветры
закружились над яшмовой астрой;
Во дворе одиноком сияющий месяц
светит над золотой орхидеей.
Цзя Чжэн потеребил усы и на некоторое время задумался, намереваясь сам сочинить парную надпись, но потом вдруг поднял голову, заметил стоявшего рядом Бао-юя и сразу отказался от своего намерения, а только прикрикнул:
– Ну чего молчишь, когда пришла твоя очередь? Ждешь особого приглашения?
– В этом месте нет ничего, напоминающего «золотую орхидею», «сияющий месяц» и «отмель под луною», – ответил Бао-юй, – и если подражать древним таким образом, то и двести парных надписей не дадут ничего.
– И кто это вбивает тебе в голову такую дурь! – развел руками Цзя Чжэн.
Бао-юй между тем продолжал:
– Уж если на то пошло, мне кажется, что нет ничего лучше, как сделать здесь надпись: «Чистый аромат ириса», а парную надпись – такую:
Песню пропел об орехе мускатном —
кажутся вкусными строки;
Ночью приснилася чайная роза —
стали душистыми грезы.
– Это же полное подражание! – возразил Цзя Чжэн. – Послушайте стихотворение:
Надпись покрыла банановый лист —
кажется, зелены знаки.
– Но ведь «Башня Фениксов» Ли Тай-бо[68] тоже является подражанием «Башне желтых журавлей»! – заметили гости. – Самое главное, чтобы подражание было искусным! Если разобраться хорошенько, надпись, предложенная вашим сыном, кажется еще изящнее, чем строка «Надпись покрыла банановый лист»!
– Да что вы! – улыбнулся Цзя Чжэн.
Разговаривая между собой, гости вышли со двора и продолжали путь. Еще немного, и взору их предстали величественные палаты, вознесшиеся к небу многоярусные пагоды и связанные между собой крытыми переходами храмы, от которых вдаль убегали извилистые дорожки. О карнизы храмов и пагод стучали сучья раскачивавшихся под ветром деревьев, яшмовые орхидеи ползли по ступеням у входа, а по обе стороны от них оскалились позолоченные морды диких зверей и пестрые сверкающие головы драконов.
– Вот это и есть главное строение, – объявил Цзя Чжэн. – Мне кажется, оно слишком богато украшено.
– Так и надо! – поспешили сказать гости. – Хотя сама Гуй-фэй во всем предпочитает скромность, но при ее нынешнем положении такая роскошь не будет чрезмерной.
Все продолжали путь, пока не подошли к арке, украшенной искусной яшмовой резьбой, с изображением извивающихся драконов.
– Какую же надпись сделать здесь? – спросил Цзя Чжэн.
– Нам кажется, лучше всего подошло бы «Остров бессмертных Пынлай», – ответили ему.
Цзя Чжэн только головой покачал, но ничего не сказал. Бао-юй, увидев это место, задумался. Ему показалось, что точно такое же место он уже где-то видел, но не мог вспомнить где и когда.
Цзя Чжэн снова приказал ему придумать надпись, но Бао-юй, поглощенный открывшимся перед ним пейзажем, пропустил его приказание мимо ушей. Спутники Цзя Чжэна, которые считали, что Бао-юй, подвергаясь принуждению отца, уже исчерпал свои способности и высказал все, что мог, стали уговаривать Цзя Чжэна:
– Оставьте его, остальные названия можно придумать завтра.
Надо сказать, что Цзя Чжэн опасался, как бы матушка Цзя не стала беспокоиться о Бао-юе, поэтому он холодно усмехнулся:
– Эх ты, скотина, вот и настал момент, когда тебе нечего больше сказать! Ладно, даю тебе день сроку, и если ты завтра не сочинишь подходящую надпись, пощады от меня не жди! Место, где мы только что были, – самое главное, и название ему надо придумать как следует!
Цзя Чжэн зашагал дальше, но потом оглянулся и заметил, что, осматривая сад, они прошли от ворот лишь пять или шесть десятых всего расстояния. К счастью, в этот момент подошел слуга и доложил Цзя Чжэну:
– Господин Цзя Юй-цунь прислал человека засвидетельствовать вам свое почтение.
– Жаль, что нам не удалось осмотреть все, – проговорил Цзя Чжэн, – но все же мы выйдем на другую сторону и хоть мельком осмотрим остально́е.
Он повел гостей дальше. Подошли к мосту, под
