Радость - Александр Лоуэн

Алису, о которой я как раз недавно рассказывал, нельзя назвать типичным примером «стандартного» панического пациента. Грудная клетка у нее не была раздувшейся, и она испытывала больше затруднений с вдыханием, нежели с выдыханием. Владевший ею страх был гораздо глубже и граничил с ужасом, что являлось реакцией скорее на конкретную враждебность матери, нежели на общее отторжение и заброшенность. Алиса может быть описана как пациентка в пограничном состоянии с сильной тенденцией к шизофреническому расщеплению личности и к диссоциации от собственного тела. Основополагающим, базисным страхом была у нее боязнь оказаться убитой, а не просто отверженной или покинутой. Такого рода страх глубже и интенсивнее, и для его преодоления требуется мобилизация заметно более сильного гнева.

В составе паники присутствует также и страх смерти, но в меньшей степени. Чтобы помочь пациентам соприкоснуться с коренящейся в них паникой, я применяю метод, довольно подробно описанный в главе 3. Вкратце он состоит в следующем. Пациент ложится запрокинувшись на биоэнергетический табурет и издает звук, который выдерживается как можно дольше. В самом конце этого звука он пытается зарыдать. Если ему удается прорваться к рыданию, то он сталкивается со своим страхом утонуть в бездонной печали или оказаться сломленным отчаянием. Чтобы защититься от указанных чувств, тело пытается воспретить процесс дыхания. Стенка грудной клетки становится жестче, и бронхи сжимаются. В этот момент пациент ощущает панику. Лиза, испытавшая подобную панику на себе, описывала свое состояние так: «Я почувствовала, что не могу дышать. И грудная клетка, и горло ощущались как страшно жесткие». Однако она ничуть не распознала, что в этот миг повторно переживала одну свою детскую травму. К сказанному выше Лиза добавила: «Мне знакомо данное чувство (жесткости грудной клетки). Это настолько глубокая рана, что я даже не знаю, только ли я хочу умереть или уже начинаю умирать на самом деле. Это такая тихая боль, маленькая интимная преисподняя». Потом она пояснила, что в детстве была предоставлена самой себе. Ни один из родителей не проявлял к ней ни малейшего интереса и даже не осознавал, что она борется и несчастна. Им был нужен счастливый ребенок, и Лиза натянула на лицо счастливую, улыбчивую маску, которая должна была спрятать гнетущую ее печаль и отчаяние. Позволив себе горько плакать, она ощутила привкус свободы в том, что отбросила, наконец, постылую маску. Лиза никогда не была замужем и не испытала экстаза любви. Она не отваживалась или просто не смела открыть свое сердце любви — слишком много боли скопилось в нем. Но страх перед этими залежами боли может уйти лишь после того, как вся собравшаяся боль будет испытана и прочувствована. В тот период, когда Лиза самостоятельно постигала и даже высказывала эти проницательные суждения, она встретила человека, к которому почувствовала неподдельную любовь.

Салли являла собой пример женщины, туловище которой от головы до самого таза было настолько узким и закрепощенным, что я воспринимал ее облаченной в смирительную рубашку. У нее была крепкая, хорошей формы голова и довольно широкое, приятно выглядящее лицо. Ноги и стопы тоже были вполне изящными и в то же время сильными. Принимая во внимание ее ширококостное лицо и здоровые ноги, узость торса нельзя было интерпретировать как свойственную ей натуральную недоразвитость тела, а следовало видеть в этом результат каких-то травматических воздействий детского периода, которые повлияли на ограничение формирования ее грудной клетки и таза. Указанное ограничение оказалось столь сильным, что стало у Салли причиной сильной стесненности дыхания. Невзирая на пониженную величину жизненной емкости легких, Салли отнюдь нельзя было назвать женщиной слабой. Мускулатура у нее была хорошо развита и вполне позволяла справиться со значительными физическими усилиями. Напряженность торса выполняла особую функцию, а именно служила ограничению любых неистовых или необузданных вспышек, связанных с возможным применением насилия. Заметим, что смирительные рубашки применяются в психиатрических лечебных учреждениях как раз для этой цели. Салли представляла собой даму в смирительной рубашке.

Она обратилась ко мне как к терапевту в надежде научиться, как противодействовать окончательному распаду, который в тот момент угрожал ее супружеству. Брак Салли вовсе не принадлежал к числу счастливых, однако перспектива остаться в одиночестве все равно пугала ее. Своего мужа она характеризовала как ненадежного. Он постоянно менял работу, и Салли к тому же подозревала его в неверности. Он был в большей степени мальчиком, нежели мужчиной. В их семье именно Салли была тем человеком, на ком лежала вся ответственность и кому приходилось зарабатывать деньги, вести дом и заботиться о ребенке. Этот брак не мог функционировать нормально, потому что Салли ощущала себя используемой, а ее супруг считал себя попавшим в западню. На требования Салли более ответственно относиться к жизни он реагировал неизменными обещаниями, которые никогда не сдерживал. Когда они в конце концов разъехались и стали жить отдельно, Салли впала в сильную депрессию, сопровождавшуюся суицидальными мыслями. Она не могла согласиться с тем, что оказалась одна, и при этом не видела для себя возможности найти другого мужчину. Невзирая на то обстоятельство, что мужчин влекло к ней, Салли все равно чувствовала себя покинутой. На глубинном уровне эта пациентка все еще воспринимала себя как отвергнутого ребенка. В то же время на поверхности она продолжала вполне эффективно работать и справляться со своей непростой жизненной ситуацией.

Однако психотерапия занимается вовсе не тем, чтобы «противодействовать» каким-то обстоятельствам, как того ждала Салли. Жизнь должна стать для человека чем-то более важным, нежели просто вопросом выживания. Нам нужно найти в жизни немного радости, в противном случае нам предстоит предаться депрессии, которая может сделать проблематичным даже само выживание. Салли не ощущала ни крупицы радости; жесткая закрепощенность ее тела препятствовала всякому ощущению свободы и легкости. Этой женщине нужно было избавиться от сковывавшей ее мышечной смирительной рубашки, но для того чтобы помочь ей достичь этого, следовало многое узнать. Нужно было разобраться в тех событиях ее жизни, которые привели Салли к тому, что она оказалась обряженной в своего рода психологическую смирительную рубашку, и понять те силы в личности моей пациентки, которые удерживали ее в таком состоянии.

Когда я стал расспрашивать Салли о деталях ее биографии, она рассказала мне историю, которую узнала от своей матери. Салли была последним ребенком из той троицы детей, которыми обзавелись ее родители, причем она была на восемь лет младше следующей по старшинству сестры. В момент рождения — а она появилась на свет в небольшой деревеньке, в скромном доме, расположенном в сельской местности, — Салли выглядела настолько слабенькой и была такой иссиня бескровной, что мать была убеждена в ее неспособности выжить. По этой причине на нее не особо обращали внимание. Но она не только не умерла, но даже оказалась на деле ребенком вполне жизнеспособным и полным витальности. Сама Салли всегда истолковывала свой страх оказаться отверженной именно этими событиями, но по мере углубления в подробности ее прошлого для меня отчетливо проявлялись совсем другие аспекты страха этой женщины перед тем, что ее покинут. Когда девочке было четыре года, то есть во время критического эдипова периода жизни, отец ушел из дома. Мать в очередной раз обвинила его в безответственности и в том, что у него водились другие женщины. В этом плане собственный опыт Салли, казалось, полностью воспроизводил то, что приключилось с ее матерью. Однако отец Салли время от времени навещал семью. Она припоминала, насколько была счастлива и возбуждена тем, что снова видела отца, и как чувствовала себя расстроенной, когда тому снова приходилось покидать их. В процессе терапии она частенько затрагивала эту тему. Во время одного из сеансов я, в частности, услышал от нее такие слова: «В тот миг, когда мужчина оставляет меня, я чувствую себя умирающей. В случае стычки или ссоры с мужчиной я чувствую, что если он сейчас уйдет, то я просто возьму и умру».

Когда в процессе терапии Салли научилась плакать, то нередко сопровождала плач словами: «Не покидай меня, папочка». Она признавала, что ждала от отца любви, поддержки и защиты, которых, как ей чувствовалось, не получала от матери. Когда отец бросил семью, матери пришлось пойти работать, а Салли оставляли на попечении бабушки, вызывавшей у девочки настоящий ужас. Однажды ей приснилось, что она стоит на морском берегу и видит, как к ней приближается бабушка. Салли померещилось, что та собирается ее убить. В этом сновидении у нее было побуждение броситься в море и утопиться. Салли помнила также происшествие, когда бабушка промывала ей волосы в очень горячей воде, из-за чего она стала вопить от боли и пыталась вынуть голову из бадьи. Но бабушка снова затолкала ее голову в кипяток, говоря, что вода должна быть достаточно горячей, чтобы в ней погибли все вши. Старуха обращалась с Салли весьма сурово и вечно угрожала покончить с собой, если внучка не будет «хорошей», послушной девочкой. Чтобы сделать эту свою угрозу более эффективной и правдоподобной, бабуся всегда носила при себе маленькую коробочку, якобы наполненную всякими ядовитыми травами, которые она угрожала съесть всякий раз, когда Салли плакала или протестовала против чего-нибудь. Неспособность заплакать или энергично воспротивиться незаслуженному отношению к себе до сих пор продолжала присутствовать в личности Салли, и причиной тому было серьезное ограничение дыхания, вызванное сильным напряжением в ее грудной клетке и в гортани.