Разведенные мосты - Иван Дроздов

Доктор поднялся.

— Нуте-с, сами пойдёте, или как?..

Горшков оглядел стоявших у его плеча амбалов.

— Сам пойду. Дайте только собраться малость.

Подъехали к больнице, и врачи вышли из машины. И почему-то оставили Горшкова одного и скрылись за дверью приёмного отделения. Горшков посмотрел в окошко и увидел, как и водитель вышел из машины, трусцой побежал на ту сторону шоссе к небольшому дому, на котором красовалась вывеска «Гамбургеры». Фёдор Кузьмич толкнул дверцу, она открылась. И он вышел, прошёл к шоферской кабине. Что ему взбрело в голову?.. Сел за руль. И как раз в эту минуту из приёмной выскочил коротконогий толстяк в белом халате, со взъерошенной копной смоляных волос, а за его спиной бригада медиков, которая привезла Горшкова. Слышалась беготня, кто-то кричал:

— Где?.. Где он, черт бы вас побрал! Сбежал пациент!..

Толстяк распахнул дверцу шофёрской кабины. И — к Горшкову:

— Где?.. Куда он делся?.. Вы с ума, что ли, посходили?

Опять обежал вокруг машины, и опять — к Горшкову:

— Где пациент? Он очень важный!.. Вы можете это понять? С меня голову снимут!.. А?.. Где он?..

Горшков вяло проговорил:

— А вы кто?

— Главный врач я!.. Не видите, что ли?..

— А-а… Так он, больной, туда пошёл. Вон там трамвайная остановка. Туда он и подался.

Главный врач, а за ним и вся бригада кинулись к трамвайной остановке. А Горшков вышел из кабины и, поигрывая своей тростью, направился к метро — в обратную сторону от трамвая.

И вот — приехал; не домой, а к Максиму. Теперь уж он понимает, что стал объектом какой-то серьёзной операции; в противном случае главный врач городской психиатрической больницы не стал бы самолично заниматься его персоной, да ещё так сильно волноваться в связи с его неожиданным исчезновением.

На пути к другу Горшков напрягал всю свою фантазию, изобретая надёжные варианты дальнейших действий. Он понимал: борьба предстоит нелёгкая. И думал больше о том, как бы его семью не выбросили на улицу.

Раздался телефонный звонок. Звонила дочь:

— Папа, за дверью стоят два милиционера.

— Ладно. Впускай их. Спрашивать будут обо мне, ты говори одно и то же: «Не знаю, где он». И всегда говори так: «Не знаю, я ничего не знаю». А когда они уедут, позвони дяде Максиму.

Нам Фёдор Кузьмич сказал:

— Сейчас приедут сюда. Мне надо идти. Позвоню вам из автомата.

И стал прощаться.

Я остался у Максима. И через полчаса в дверь позвонили:

— Милиция! Откройте!..

Вошли двое: капитан милиции и сержант. Капитан, увидев меня, всплеснул руками:

— Иван Владимирович! Вы здесь?..

— Как видите.

Сержант пошёл осматривать комнаты, а мы с капитаном стояли в коридоре, беседовали. Я его знал, он был племянником одного из членов нашей академии, и я, года два или три назад, просил другого академика, бывшего руководителем военного научно-исследовательского института, пристроить у себя вот этого самого офицера-подводника, только что демобилизованного из армии. И мы его устроили, но в институте всё время задерживали зарплату и подводник ушёл работать в милицию. Мне неудобно было его задерживать, и я попросил позвонить мне вечером.

И вот он пришёл ко мне на квартиру. Люция Павловна тоже его знала и в своё время много хлопотала о его устройстве в новой для него жизни. Помогал ему и Саша Моисеев, член нашей академии, а в недавнем прошлом командир бригады подводных кораблей. Нынешний офицер милиции ещё три года назад был флотским капитаном второго ранга. У него была экзотическая фамилия: Горизонтов.

Люция Павловна предложила ему поужинать, и мы за столом вспоминали дни, когда он, Горизонтов, появился на нашем горизонте.

— Я ещё тогда хотел спросить: откуда у вас такая живописная фамилия?

Денис Дмитриевич улыбался, — у него была на редкость обаятельная, располагающая к доверию улыбка, — и отвечал не сразу. Он и вообще в беседе был нетороплив, проявлял желание больше слушать, чем говорить — ответил так, будто стеснялся своей фамилии:

— Это идёт от детского дома — малышам, не знавшим своего родства, часто давали такие нарядные имена и фамилии. Вот и мне она досталась, когда меня в грязном тряпье принесли в детский дом. Это было в Краснодаре.

Мы не стали расспрашивать, как это с ним случилось, что он младенцем попал в детский дом, и как потом сложилась его жизнь. Нам было достаточно и того, что мы о нём знали, что карьера его на флоте складывалась счастливо, он в сравнительно молодом возрасте стал помощником командира подводной лодки, способной снести с лица земли целое ожерелье городов на берегу какого-нибудь океана. Ну, а потом — какая-то дикая нелепость: его и его команду списали в запас, а их грозный подводный корабль пошёл на слом. Мы, конечно, знали причину подобных страшных преступлений, но говорить сейчас об этом не хотелось.

По-прежнему улыбаясь и как-то загадочно нас разглядывая, он говорил:

— Я из бригады Моисеева, члена вашей академии. И мы, офицеры его бригады, живём здесь, в Петербурге. А один из нас, Гранский Наум Борисович, владеет банком, и он просил Моисеева познакомить его с вами, но вот несчастье — оно потрясло всех нас: внезапно умер Александр Владимирович. Мы осиротели, все бывшие матросы и офицеры его бригады, но теперь, слава Богу, у нас есть человек, заменивший нам Александра Владимировича: это Наум Борисович Гранский.

— Гранский?

— Да, Наум Борисович Гранский. Он тоже служил в бригаде Моисеева, командовал атомным подводным кораблём. Теперь он банкир…

— Банкир? — переспросила Люция Павловна. — Бывший подводник — банкир?..

— Да, представьте. И не просто банкир, а владелец банка. Он располагается тут, неподалёку. Если вы не возражаете, я доложу ему. Он давно ищет случая встретиться с вами.

Люша никак не могла успокоиться. Она пожимала плечами, удивлялась:

— Это что-то новое: банкир и командир подводной лодки. И хочет с нами познакомиться. Много у нас есть друзей и приятелей, за время работы в академии — ого-о, сколько их появилось. Наконец, читатели книг… Нам пишут и звонят, но чтобы банкир!..

— Люша, да ты успокойся, пожалуйста. Будешь принимать и банкира: надеюсь, чаем-то угостить мы его сумеем.

А Денис продолжал смотреть на нас с чуть заметной улыбочкой, и в глазах его светилась лукавая тайна, — он, видимо, что-то знал о банкире и такое, о чём не торопился нам докладывать, а может, и совсем не хотел говорить всю правду. Думал: вот познакомитесь, тогда и узнаете. Однако когда прощался, сказал:

— Вы за Горшкова и за его семью не беспокойтесь: наш банкир ему поможет.