Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Манфреди

Леонид говорил так решительно, что Александр не смог отказать ему в этом моменте славы. Он отправил послов на корабле со знаком перемирия, чтобы договорились о сдаче города, а сам уединился в своем шатре на краю мола и стал тревожно ждать исхода их миссии. Но часы шли, а ничего не происходило.

К полудню вошел мрачный Птолемей.

— Ну? — спросил Александр. — Что они ответили?

Птолемей знаком предложил ему выйти и указал на самые высокие башни на городской стене: на этих башнях стояло пять крестов с пятью прибитыми окровавленными телами. Тело Леонида было легко отличить по лысой голове и тощим, как у скелета, конечностям.

— Их пытали, а потом распяли, — сказал Птолемей. Александр остолбенел. На небе сгустились черные тучи, и его взгляд потемнел еще сильнее, а левый глаз превратился в темную бездну.

Потом царь вдруг издал крик. Этот нечеловеческий вопль словно исходил из самого нутра. Безумное бешенство Филиппа и варварская свирепость Олимпиады одновременно взорвались в его душе, высвободив слепую опустошающую ярость. Однако Александр тут же взял себя в руки, и им овладело мрачное тревожное спокойствие, какое бывает на небе перед бурей.

Подозвав Гефестиона и Птолемея, он приказал:

— Мои доспехи!

Птолемей сделал знак оруженосцам, и те ответили:

— Повелевай, государь!

Они принесли самые роскошные доспехи и начали облачать его, а тем временем доставили царское знамя со звездой Аргеадов.

— Трубы! — снова приказал Александр. — Сигнальте: всем башням — на штурм!

Протрубили трубы, и вскоре над заливом разнеслись удары колотивших по стенам таранов и свист снарядов из катапульт и баллист.

Царь обратился к своему адмиралу:

— Неарх!

— Повелевай, государь!

Александр указал на одну из штурмовых башен, что была ближе к стене.

— Доставь меня вон туда, а тем временем вели флоту выйти в море, ворвись в порты и потопи все попавшиеся навстречу корабли.

Неарх взглянул на продолжавшее темнеть небо, но повиновался и приказал подать царю и его товарищам флагманскую пентеру. Тут же он передал приказ спустить паруса и снять мачты со всех кораблей, потом поднял боевой флаг и вышел в море. Со всех ста кораблей донеслись ритмичные звуки барабана, и воды закипели пеной под ударами тысяч весел.

Флагман подошел к платформе под градом летевших со стены снарядов. Александр в сопровождении товарищей спрыгнул с палубы, и все устремились в башню и стали подниматься по лестнице с этажа на этаж, в оглушительном шуме бьющих по стенам таранов, под пронзительные, протяжные, ритмичные возгласы солдат.

Когда царь выбежал на самый верх башни, почерневшее, как смола, небо прорвала ослепительная молния, на мгновение осветив призрачную бледность распятых, золоченые доспехи Александра и алое пятно его знамени.

На стену перекинули мост, и Александр во главе своих товарищей бросился на штурм. Рядом с ним были Леоннат с топором, Гефестион с мечом, Пердикка, орудовавший огромным копьем, и Птолемей с Кратером, покрытые блестящей сталью. Тут же узнанный по сияющим доспехам, по белоснежным перьям на шлеме и красно-золотому знамени, царь сделался целью для лучников. Один из штурмовиков, линкестидец по имени Адмет, бросился вперед, стремясь проявить отвагу на глазах у царя, и был убит, но Александр тут же занял его место, размахивая мечом и разя врагов ударами щита, в то время как Леоннат освобождал пространство на правом фланге сокрушительными ударами своего топора.

Оказавшись на стене, царь сбросил одного из нападавших, другого разрубил от подбородка до паха, а третьего столкнул с бастиона на крыши стоящих внизу домов. Четвертого Пердикка пронзил своим копьем, поднял в воздух, как рыбу на остроге, и метнул в противников. Александр кричал все громче, увлекая за собой солдат, и его ярость достигла пика, словно усиленная молниями и раскатами грома, который потрясал небо и землю до самого Тартара. Царь неудержимо продвигался по стене. Неуязвимый для града стрел из луков и стальных стрел из катапульт, он устремился к кресту с распятым Леонидом. Защитники Тира встали стеной, чтобы отразить этот натиск, но Александр опрокидывал их, как кукол, одного за другим, а Леоннат тем временем с неудержимой энергией, не глядя, рубил всех своим топором, высекая каскады искр из щитов и шлемов, ломая на куски мечи и копья.

Наконец Александр оказался у креста, рядом с которым находилась катапульта со стрелками.

— Захватите катапульту и направьте ее в другую сторону! — крикнул он. — Снимите этого человека! Снимите его!

И пока товарищи отвоевывали площадку, он увидел рядом с машиной ящик с инструментами, уронил щит и схватил клещи.

Один из врагов прицелился в него из лука с двадцати шагов и уже натянул тетиву, но в этот момент у самого уха царя раздался крик — его позвал голос матери, полный тревоги:

Александрос!

Чудом заметив угрожавшую ему опасность, царь выхватил из-за пояса кинжал и метнул его в лучника. Клинок вошел точно между ключиц.

Товарищи сдвинули щиты стеной, и он один за другим вытащил гвозди из истерзанных конечностей своего учителя. Александр обнял голое костлявое тело и уложил его на землю. В это время перед его внутренним взором явилось голое тело другого старика, которого он видел золотистым вечером в Коринфе, — Диогена, мудреца с безмятежными глазами, — и душа его смягчилась.

— Дидаскале…— прошептал Александр.

В ответ на это еле теплившаяся в Леониде жизнь, уже угасающая, вспыхнула в последний раз, и учитель открыл глаза.

— Мальчик мой, мне не удалось…— И он обвис в объятиях Александра, бездыханный.

Небо разверзлось над городом и бурным морем — вдруг разразилась гроза с ветром и градом. Но это не охладило ярости битвы: вне порта, среди бушующих волн, тирский флот сошелся в отчаянной схватке с мощными пентерами Неарха, а внутри города защитники сражались за каждый дом, за каждую улицу, бились у дверей своих жилищ до последней капли крови.

К вечеру, когда проглянувшее между туч солнце осветило мертвенно-синие воды, разбитые стены, дрейфующие обломки кораблей и трупы утопленников, последние очаги сопротивления уже были подавлены.

Многие из спасшихся бежали в храмы и там цеплялись за изображения своих божеств, и царь приказал пощадить их. Но невозможно было остановить жажду мщения македонян, обращавшуюся на всех, кто попадался солдатам на улицах.

Две тысячи пленных были распяты на молу, а тело Леонида положили на костер, и потом его прах отослали на родину, чтобы захоронить под платаном, в тени которого летом он обычно давал ученикам свои наставления.

ГЛАВА 56