Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию - Дональд Калшед

И что нам это даст, если мы попытаемся найти психологический смысл этой догмы, на чем настаивал Юнг, иначе говоря, если мы найдем свой способ понимания своеобразного соединения невинности и распятия в христианской истории?

В попытках найти ответ на свой вопрос я думал, что за этими ритуалами, возможно, стоит глубокая истина о том, что мы не можем стать полноценными людьми, пока не примем условия человеческого существования, и что это гораздо сложнее, чем может казаться? Возможно, трудность состоит в том, что мы должны позволить нашей невинной (богоданной) части выстрадать опыт, чтобы вырастить свою душу? Это означает, что мы позволяем себя приручать, несмотря на горе и утрату, сопровождающие этот процесс, и, предвосхищая печаль, все равно делаем такой выбор. Выбор в пользу дарителя жизни. При этом мы осознаем то, что так или иначе потеряем все, что любим в этой жизни. Это причина нашей ужасающей скорби, которая требует сострадательного опосредования. Мы делаем это в отношениях, наполненных любовью, переживая красоту произведений искусства. Мы также приходим к пониманию того, почему травмированные люди часто отказываются идти на такую жертву и пытаются сохранить свою невинность, удерживая ее «на другой планете», дрейфующей в вечности.

Джон Таррант написал прекрасную книгу «Свет внутри тьмы» (Tarrant, 1998), в которой снова и снова мысленно кружит вокруг этой сложной реальности. Он пишет об этом:

Мы видим, как в сумерках ребенок бегает среди деревьев вместе со своим другом. Он не обращает внимание на то, что его зовут обедать; он ничего не слышит, ничего не видит, кроме того, как звучит и сияет его счастье, но мы уже знаем, что он умрет от лейкемии, так как видели его медицинскую карту. В такой момент для нас может оказаться невыносимым такое столкновение невинности и грядущего страдания, мысль о том, что его счастье – абсолютно иллюзорно. Трудно сохранять величественный ангельский вид, в то время как душа видит мальчика, который хочет бегать и убежит навсегда. И мы должны признать, что ребенок был счастлив, даже заглядывая в будущее, которого у него нет; мы должны сказать, что жизнь прекрасна сама по себе, а не своим итогом. Все, что мы попробовали, вырвано у смерти; наша ответственность – испробовать жизнь в полной мере. Мы отказываемся от ангельского вида, потому что должны это сделать. Те, кого мы любим, умирают, но мы должны есть, мы должны петь, мы должны как-нибудь их любить – в этом наша задача. Мы можем иметь ангельский вид и быть «как дети», но не за счет этого. А когда мы перестаем петь, приходит наш черед и мы тоже должны уйти во тьму.

Как только мы сможем принять эту двойную реальность – истину, которую в нашей истории в итоге поняли и Маленький принц, и Пилот, нам также станет доступна радость, другая сторона этой реальности: трагическая красота жизни, пшеничные поля и музыка звезд. Христианский миф, так же как и многозначные сновидения Барбары, говорит нам, что если мы сознательно, добровольно и ритуально позволим невинности выстрадать свой опыт (если мы позволим себе, так сказать, «подрезать крылья»), то это приведет к вселению души, а затем и к «воскресению тела»! При условии, что мы «пребываем в лозе».

Мы возвращаемся к идее двух миров, с которой начинали. В ситуации Барбары «божественный» мир с его неземными энергиями, включая невинного ребенка – носителя души, был призван защищать ее от травмирующих жизненных реалий. Это стало соответствовать фрейдовскому описанию: инфляция, злокачественная невинность, инфантильное всемогущество, невротическое страдание. Все это было организовано с помощью системы самосохранения во избежание невыносимого страдания из-за жизни в этой реальности. Однако нуминозная аура вокруг невинного ядра возникла не в результате вытеснения. Божественный ребенок, или наша человеческая/божественная душа, является не артефактом защитного процесса, а как раз тем, что этот процесс оберегает. И он защищает ее, потому что эта самая сердцевина нашей жизненности сакральна.

Для моей пациентки Барбары и для всех нас нормальное терапевтическое напряжение требует, чтобы божественный (архетипический) мир был освобожден от использования его в качестве защиты и смог выполнять свою подлинную функцию – освещать ее и наше земное страдание своим искупительным присутствием. В процессе этого наше невротическое страдание постепенно изменяется не в сторону обыденного несчастья, как предполагал Фрейд, а превращаясь в то, что Вордсворт назвал «тихой и грустной музыкой человечности» (Wordsworth, 2004b: 61). Мы принимаем на себя и несем по жизни часть тьмы этого мира. Это ведет к про-свет-лению. Вдруг появляется смысл, радость и благодарность. Маленький принц спускается в пустыню нашей жизни и говорит: «Нарисуй мне барашка!».

Глава 8. Разделенное я Карла Густава Юнга

Наука жить «между мирами»

Дух человека – светильник Господень.

Введение и связь с предыдущими главами

В предыдущей главе мы исследовали представления о невинности и то, как она отражена в романтической поэзии, в психоанализе и в материале клинического случая – и все это было на фоне сказки Сент-Экзюпери «Маленький принц». Мы отметили, что невинность обычно тесно связана с девственным, ничем не загрязненным, детским ядром жизненности. Если нам повезло, то мы переживали эту жизненность в раннем детстве, создавая и открывая миры во взаимоотношениях, наполненных любовью, с матерью или с тем, кто заботился о нас, а позже просто в детской игре. Невинность очень близка к нашему спонтанному, богоданному истинному я, поэтому ее можно назвать «главной составляющей нашей духовной природы», по выражению Гротштейна. Она тесно связана с человеческой душой и является высшей ценностью, составляющей сердцевину жизни любого человека независимо от того, как эта жизнь протекает. Как правило, в сновидениях она проявляется в образе ребенка, иногда ребенка-сироты, а иногда этого ребенка «окружает сияние славы» иного мира, как сказал Вордсворт (Wordsworth, 2004a: 159).

В предыдущих главах этой книги мы противопоставили нормальную, здоровую ситуацию, когда невинность опосредуется «достаточно хорошей» материнской заботой и опыт накапливается постепенно (по Винникотту, этот процесс приводит к «вселению»), и травматическую ситуацию, когда боль невыносима и два мира, которые представляют собой целостность опыта, диссоциированы, что затем приводит к разделению я. Когда это случается, дотравматическая невинная детская часть психики отщепляется диссоциативными защитами и инкапсулируется «на другой планете». Затем возникает шизоидное состояние – крайняя форма интроверсии. В своем «неземном» существовании ребенок сохраняет себя в состоянии «приостановленной» оживленности до тех пор, пока он не сможет еще раз рискнуть и отправиться в путешествие в этом мире.

Такое путешествие всегда предполагает усиление способности чувствовать непережитую боль, которая наводняет собой «пространство между мирами», если они сближаются. Эта задача невозможна без наблюдающего другого, без того, чтобы он выполнял функцию контейнера, а также без того, что Уилфред Бион (Bion, 1962) называл «альфа-функцией» психики, то есть без символообразующей трансформации сырых чувственных впечатлений (бета-элементов) в картины или образы, которые могут быть использованы для мышления и сновидения. По Юнгу (Jung, 1953: par. 289), этот внутренний процесс происходит автоматически. Бессознательное, по самой своей природе, создает образы, и это часть его мифопоэтической функции. Созданные символы в сновидениях, в искусстве и фантазиях помогают преодолеть болезненные моменты на пути от всемогущества к реальности, так же как «пшеничные поля» помогали Лису и Маленькому принцу переживать боль, связанную с отношениями («приручение») и их прекращением.

В предыдущей главе мы стали свидетелями болезненного и искупительного путешествия Барбары. Странные формы жизни на ее «другой планете» постепенно вступали с ней в отношения и ее усилиями спустились на Землю. Аналогичным образом Маленький принц был все-таки вынужден рискнуть и войти в «этот мир». Ему пришлось сделать это, потому что на его планете начался разрушительный процесс (баобабы), который угрожал превратить все в руины, поэтому ему был нужен барашек. Его можно было добыть только в этом мире.

Но самая важная причина, по которой Маленький принц был вынужден покинуть свою планету, состоит в том, что ему было нужно прожить настоящую человеческую жизнь и умереть человеческой смертью. Для этого ему пришлось отказаться от поддерживающей иллюзии бессмертия, он заключил трагическую сделку со змеей, что он умрет и отправится «домой», туда, откуда пришел. Однако он смог сделать это, только когда научился любить и прощаться с теми, кого полюбил, иными словами, выстрадать абсолютную утрату и научиться ее оплакивать. Пилот прошел через аналогичный процесс, который он увидел с точки зрения своего земного существования.