Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

Между тем ночь сгущалась. Сколько же времени она провела в телеге? Ведь выезжали они совсем еще засветло, когда ничто не предвещало метели и скорых сумерек. Пенни с самого начала решила не паниковать и не радовать своих похитителей слезами и мольбами об освобождении. Она даже сделала вид, будто спит, и, похоже, в какой-то момент заснула по-настоящему, потому что остановивший их отряд разбудил ее.

Впереди замаячил черный силуэт. Кто-то двигался ей навстречу. Пенни решила на всякий случай не сбавлять хода. Одинокий путник всегда успеет посторониться. Так и вышло. Конь промчался мимо, обдав отшатнувшуюся фигуру тучей снежных брызг. И только через несколько мгновений что-то внутри Пенни екнуло и заставило изо всех сил натянуть уздечку. Удивленный конь послушался и, раздраженно мотая головой, перешел на ходьбу, а когда она потянула его обратно, насмешливо заржал. Вероятно, он тоже слышал немало историй про женщин-наездниц…

— Бабушка, — вырвалось у Пенни, когда они нагнали продолжавшую нелегкий путь фигуру.

Фигура остановилась и обеими руками подняла край капюшона.

— Доченька! Ты сбежала! Какое счастье! Тебя спасли мерги? — Последний вопрос старуха прошамкала уже в крепких объятиях соскочившей в снег внучки.

— Меня спас Бриан, бабушка. А мерги сейчас гонятся за ними. Часть мергов они уже побили, а часть собирается перестрелять их всех из луков. Мы как-нибудь можем этому помешать? Потому что Каур не виноват. Тот человек заставляет его так поступать.

— Я все знаю… Каур… он, считай, что заколдован… А братья вынуждены помогать ему просто потому, что он их отец.

— Заколдован?! Я думала, колдовство бывает только в сказках…

— В жизни есть вещи и посильнее колдовства. Откуда у тебя такой конь?

— Веселка погибла, бабушка. Главный всадник подарил мне его.

— Эх, Веселка, Веселка…

— Но он велел мне спешить обратно и рассказать, что видела. Его зовут Хафган.

— А я шла за помощью в Обитель Матерей. Если где и могут справиться с недугом Каура, то только там. Если, конечно, еще не слишком поздно.

— Мы можем попробовать поскакать туда вдвоем. Седло мне велико…

— Я думаю…

— Они будут стрелять в Каура стрелами, издалека, чтобы не приближаться…

— Глупости! Глянь вперед. Много ты видишь в такую темень?

— Да, не очень.

— У Каура и его сыновей есть возможность и во второй раз уйти от верной гибели. Но они не будут свободными до тех пор, пока матери не снимут с Каура заклятие. Ты правильно заметила, что тот человек, которого я, старая дура, подобрала на дороге, управляет им. И он может не отпустить его от себя, когда доберется до дома. Или того хуже: прикажет убить сыновей и покончить с собой.

— Что ты такое говоришь!

— Говорю, что знаю. А еще я знаю, что нам лучше поспешить. В Обители Матерей нас примут и выслушают в любое время.

— В Обители Матерей! А как же друзья этих воинов? Им ведь нужно помочь.

— Сомневаюсь. Сколько их было? Человек десять?

— Ну да, ровно десять…

— Значит, никакой подмоги у них там нет. Десяток, он десяток и есть. В крайнем случае один какой-нибудь из их начальников остался дожидаться остальных. Кажется, я даже знаю почему.

— Из-за раненого, которого мы нашли?

— Умница! Именно. А тот, который отдал тебе коня, вспомни, разве просил он тебя звать помощь?

Пенни задумалась.

— Пожалуй, что нет. Говорил, что сам всех разгромит.

— Ну вот видишь. Полезай-ка обратно в седло.

— А ты?

— Пристроюсь сзади. Авось не свалимся.

Окончательно сбитый с толку, конь даже не заржал, когда заметно потяжелевшая ноша в четвертый раз вынудила его скакать обратно. Нельзя сказать, чтобы ему было все равно и что он любил ночные скачки в полной темноте, но сейчас его хоть не заставляли мчаться галопом, как при прежнем хозяине, да и метель, пока эти двое о чем-то разговаривали, как будто поутихла. Он задрал морду и увидел справа выглянувшую из-за туч луну.

Сделалось чуть светлее.

Коня никак не звали. Среди мергов считалось, что кони должны быть общими. А потому их обычно звали по имени того воина, которому они принадлежали в данный момент. Так до недавнего времени он откликался на имя Ронан. Хотя много-много зим назад у него было настоящее лошадиное имя, которым его звала мать, старая кобыла, чинно доживавшая теперь свой век в главной конюшне замка. Имя было длинное, и люди не знали его, а если бы и знали, то не смогли бы произнести. Мать дала жизнь и имена многим его братьям и сестрам, и за это люди берегли ее и никогда, насколько он помнил, не покрывали седлом. С него же седло снимали разве что по ночам, да и то не всегда. Как и в этот раз, когда он подставил спину под привычное бремя ранним утром, и вот уже луна взошла, а он все таскает его и даже не помнит, когда ел. Пока они с Ронаном жили в замке, его кормили точно в срок и лишний раз не перетруждали, разве что иногда выводили на то, что называлось ристалищем, и гоняли, почти как сейчас, взад-вперед, изображая поединки между всадниками. Но продолжалось это обычно недолго, а когда поединки заканчивались и коней приводили в стойла, седла снимали и еды оказывалось всегда вдоволь.

Сегодня же все пошло наперекосяк с самого утра. Их с братьями никогда так далеко не заводили от замка. Вероятно, у людей что-то случилось. А теперь случилось и у них, потому что двоих из братьев он увидел убитыми в том месте, откуда опрометью бежал, когда на них напали. Он бежал отсюда так быстро, что не понял произошедшего и почти ничего не видел перед собой. Только чувствовал тяжесть хозяина, неудобно волочившегося за стремя всю дорогу, пока он не домчался до своих. Теперь же, минуя это место, он ясно видел два трупа братьев, припорошенные снегом, и еще один труп невзрачной лошади, худой и явно старой, наверное, еще старее его матери. И зачем только ему велят здесь остановиться? Ронан предупреждающе заржал, но люди не послушались его. Один остался сидеть на нем, а второй неловко соскользнул на снег и некоторое время говорил о чем-то с мертвой клячей. Потом присыпал оскаленную морду снегом и вернулся на прежнее место. Он ждал, надеялся, что его погонят во всю прыть, чтобы потом дать возможность постоять без седла и насытиться сухим сеном, однако нынешние его хозяева как будто вовсе не спешили. Мать предупреждала, что люди часто ведут себя странно и что при этом не стоит им перечить. Если их слушаться, то потом можно получить больше, чем если упираться и требовать свое. Ронан всегда отличался послушанием. Вот и сейчас он скакал рысцой навстречу луне и размышлял о том, что ему совершенно не хочется есть. При этом он так задумался, что не сразу заметил несущегося навстречу брата, гнавшего перед собой сильную волну страха и отчаяния. Брат был один, тоже под седлом, он таращил испуганные глаза, задыхался и надсадно храпел. Его последнего хозяина звали Хафган. Ронан позвал его. Хафган сперва промчался мимо, но спохватился, перешел на шаг. Люди, сидевшие на Ронане, окликнули его, он остановился и повернул голову. Когда он нерешительно приблизился к ним, стало заметно, что он хромает на заднюю ногу. Ронан почуял запах крови, но брат дал понять, что может идти, превозмогая боль. Тем не менее оба человека остались в одном седле, хотя явно собирались разделиться. Значит, тоже заметили, что брат ранен.