Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этой стороны Рауль и решил устроить засаду. Местность пустынна, лишь вдалеке звенят топоры дровосеков. Со своего места он сверху мог видеть газоны регулярного сада и вытянувшиеся в струнку липовые аллеи, служившие пансионеркам местом для прогулок. Ему удалось выяснить распорядок дня в монастыре, и в частности, часы отдыха его обитательниц. После полуденной трапезы аллея, проходившая над оврагом, предоставлялась в распоряжение «старших».
Барышня с зелеными глазами появилась в аллее только на четвертый день, – видимо, прежде ее удерживала в стенах монастырского дома усталость. С тех пор каждая из старших пансионерок, казалось, не имела иной цели, кроме как завладеть вниманием девушки, которое они ревностно оспаривали друг у друга.
Рауль тотчас заметил, что барышня изменилась; так ребенок, оправившийся после тяжелой болезни, расцветает на солнце и в живительном горном воздухе. Она прогуливалась вместе с девушками, одетая так же, как и они, живая, веселая, любезная со всеми, вовлекающая подруг в различные игры, зачастую подвижные; девушки так шумно веселились, что взрывы их смеха долетали будто бы до самого горизонта.
«Она смеется! – восторженно говорил себе Рауль. – Но не тем наигранным, едва ли не горьким смехом, который она прекрасно изображает, а смехом беззаботного человека, позабывшего о плохом, и в этом смехе вся ее натура. Она смеется… Какое чудо!»
Потом девушки отправлялись в классы, а Орели в одиночестве продолжала прогулку. От ее меланхолии не осталось и следа. Куда бы она ни шла, она постоянно радовалась жизни. Она занималась разными мелкими делами, например собирала сосновые шишки, складывая их в корзину из ивовых прутьев, или рвала букеты цветов и относила их на ступеньки ближайшей часовни.
Все ее движения отличались грациозностью. Она часто вполголоса разговаривала с сопровождавшей ее собачкой или с кошечкой, ластившейся к ее ногам. Однажды она сплела венок из роз и, смеясь, любовалась собой, глядя в маленькое карманное зеркальце. Несмело наложив немного румян на щеки и припудрив носик рисовой пудрой, она вскоре энергично вытерла лицо. Похоже, приукрашивать себя в пансионе запрещалось.
Через неделю она перебралась через парапет и поднялась на последнюю, самую высокую террасу, край которой терялся в живой изгороди.
Назавтра она вернулась на то же место, прихватив с собой книгу. А еще через день, незадолго до часов, отведенных для отдыха, Рауль решился.
Сначала ему пришлось преодолеть густой подлесок, разросшийся на опушке, затем форсировать нечто вроде широкого пруда, куда, словно в огромный резервуар, впадала горная речка Сент-Мари, чуть дальше уходившая под землю. Старая, изъеденная червями лодка, привязанная к воткнутому в берег колышку, позволила ему, несмотря на довольно бурное движение воды, достичь маленькой бухточки у подножия высокой террасы, вздымавшейся над ней, словно средневековая крепость.
Стены, сложенные из плоских камней, поросли травой. Дожди промыли песчаные канавки и проложили тропинки, которые помогали местным мальчишкам карабкаться наверх. Подъем совсем не утомил Рауля. Верхняя терраса напоминала летний зал, окруженный живой изгородью из вечнозеленой аукубы и остатками решетчатого деревянного ограждения, – с каменными скамейками и, в качестве главного украшения, прекрасной терракотовой вазой посередине.
Рауль услышал гул голосов, подсказавший ему, что наступила перемена. Потом воцарилась тишина, а через несколько минут он уловил легкий шелест шагов, направлявшихся в его сторону. Свежий голос напевал мелодию романса. Он почувствовал, как сердце его сжалось. Что скажет она, увидев его?
Хрустнула ветка. Листва раздвинулась, словно портьеры, и появилась Орели.
Появилась – и застыла в изумлении прямо на пороге террасы; мелодия прервалась, книга и наполненный цветами соломенный капор, висевший у нее на руке, упали на землю. Она замерла, оцепенела: недвижная грациозная фигура в простом платье из коричневой шерсти.
Она не сразу узнала Рауля. А узнав, густо покраснела и, отступив, прошептала:
– Уходите… уходите…
У него и в мыслях не было подчиниться ей; могло даже показаться, будто он не расслышал ее просьбы. Он смотрел на нее с нескрываемым наслаждением – ведь еще ни одна женщина не вызывала у него такого искреннего восторга.
– Уходите, – повторила она более строгим тоном.
– Нет, – ответил он.
– Тогда уйду я.
– Если вы уйдете, я последую за вами, – решительно произнес он. – Мы вернемся в монастырь вместе.
Она повернулась, словно действительно собралась уходить. Он подскочил к ней и схватил за руку.
– Не трогайте меня! – возмутилась она, высвобождаясь. – Я запрещаю вам подходить ко мне.
– Но почему? – спросил он, удивленный ее горячностью.
– Вы мне отвратительны, – очень тихо ответила она.
Ответ был столь неожиданным, что он невольно улыбнулся:
– Вы так меня ненавидите?
– Да.
– Больше, чем Марескаля?
– Да.
– Больше, чем Гийома и человека из виллы Фарадони?
– Да, да, да.
– Однако они причинили вам немало зла, а уж без меня, того, кто вас защищал…
Орели молчала. Подобрав с земли капор, она прикрыла им лицо так, что губы ее стали не видны. Вот и объяснение ее поведения. Рауль не сомневался: если она и ненавидела его, то не потому, что он стал свидетелем всех совершенных ею преступлений и бесчестных поступков, а потому, что он держал ее в объятиях и поцеловал в губы. Странная стыдливость у такой женщины, как она… но эта стыдливость была столь искренней, высветившей самые глубины его души и все его инстинкты, что Рауль невольно прошептал:
– Прошу вас забыть об этом.
И, отступив на несколько шагов, он дал ей понять, что она свободна и может удалиться; девушка, однако, не уходила, и тогда он с неожиданной для самого себя почтительностью проговорил:
– Та ночь была ночью отчаяния, и ни вам, ни мне не следует вспоминать о ней. Забудьте о моем поступке. Тем более что я пришел вовсе не затем, чтобы оживить его в вашей памяти, а чтобы продолжить оберегать вас. Случай поставил меня у вас на дороге, и случай же пожелал, чтобы с самого начала я оказался вам полезен. Не отказывайтесь от моей помощи, прошу вас. Опасность, угрожавшая вам, никуда не исчезла, напротив, она лишь возросла. Ваши враги ожесточились. Что вы станете делать, если меня не будет рядом?
– Уходите, – с прежним упорством повторила она.
Стоя, словно перед открытой дверью, на пороге террасы, она избегала смотреть Раулю в глаза и прятала губы. Но не уходила. Он был прав: люди становятся узниками того, кто неутомимо их спасает. В глазах ее плескался страх, но воспоминание о беглом поцелуе уступило место бесконечно более кошмарному воспоминанию о пережитых испытаниях.
– Уходите. Здесь я чувствовала себя
