Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аэроп медленно повернулся к наместнику.
– Так-то лучше, – улыбнулся тот. – Знаешь, что я сейчас сделаю?
Он умолк. Ему хотелось, чтобы собеседник нарушил молчание, о чем-нибудь спросил или просто заговорил, хотя дочь его была обесчещена, а будущего зятя держали легионеры и время от времени били кулаками в живот, чтобы он умолк и стоял навытяжку – от этих ударов у бедняги перехватывало дыхание.
– Нет, не знаю, – пробормотал Аэроп, догадываясь, что единственный способ приблизить конец истязаний – во всем подчиняться этому негодяю, который разрушил их жизнь. – Я не знаю, что сделает… наместник.
Долабелла был полностью удовлетворен при виде такой покорности.
Ему нравилось наблюдать, как предполагаемые потомки Александра Македонского ползают перед ним, забыв о чувстве собственного достоинства. Некогда его опечалило решение Суллы отправить его в этот медвежий угол, но следовало признать, что он заметно разбогател, одержал военную победу, которая, по всей вероятности, принесет ему триумф, а время от времени, как в этот день, добивался и личных побед над теми, кто считал себя могущественным, но для него был всего лишь жалкой гнилью. Все это, вместе взятое, заставляло его чувствовать себя сильнее остального мира.
– А теперь, старик, я отправлюсь в священный храм Афродиты и разграблю его подчистую: заберу все статуи и увезу в Рим, чтобы они украсили мой большой особняк в срединной части города или одну из моих роскошных загородных вилл. Прихвачу и предметы из золота или серебра, которые там хранятся, и в вашем обожаемом храме останутся лишь старые ионические колонны, на которых он держится. Вот так, старик, – повторил он, произнеся это слово презрительнее, чем прежде. – Вот что я собираюсь сделать.
Долабелла удалился.
Проходя мимо избитого Пердикки, он на мгновение замедлил шаг и прислушался.
– Почему… почему… – пробормотал юный македонянин, за что получил еще один удар в живот, от которого его стошнило.
– Отпустите его, – приказал Долабелла.
Как только солдаты отошли, Пердикка рухнул сначала на колени, затем на бок и схватился руками за живот. Он захлебывался собственной рвотой, изо всех сил раскрывая рот в поисках воздуха. К своему несчастью, он все еще слышал голос наместника, который присел на корточки рядом с ним.
– Почему я это делаю? – спросил Долабелла. Затем покачал головой, наклонился и шепнул Пердикке на ухо: – Все это я делаю, потому что могу. Понимаешь? Потому что могу.
Гней Корнелий Долабелла, римский наместник, встал и обратился к солдатам:
– Уходим.
В доме царило полнейшее отчаяние.
Аэроп увидел, что Пердикка все еще задыхается; он не стал бросаться к дочери, а вместо этого побежал к зятю и усадил его, чтобы тот отдышался. Он принял решение. Одно из важнейших решений, которые человек принимает в жизни. Одно из тех, о которых потом можно жалеть вечно.
– Спа… сибо, – сказал Пердикка, увидев рядом с собой будущего тестя.
Миртала воспользовалась кратким мгновением, снова подкралась к распахнутому окну, вскарабкалась на подоконник, повернулась к возлюбленному, бросила на него прощальный взгляд и воскликнула:
– Я не достойна тебя! Я больше никого не достойна!
Она словно увидела себя со стороны: туника изодрана в клочья, кожа расцарапана, между бедер сочится кровь. Боль беспокоила меньше всего. Перенесенное бесчестье изувечило ее до неузнаваемости. Честь ее отца, ее семьи… все потеряно. Никого не волнует, что ее принудили силой.
– Миртала, Миртала, остановись! – в отчаянии закричал Пердикка. Он все еще лежал на полу, спиной к стене, не успев опомниться от полученных ударов, не имея сил подняться и предотвратить беду. – Остановите ее! – воскликнул он, глядя то на Архелая, вбежавшего в комнату, то на Аэропа.
Оба уставились на стоявшую у края бездны Мирталу – не двигаясь с места, не пытаясь ее остановить.
Миртала посмотрела на отца. Тот был неподвижен.
Она повернулась к пропасти, Фессалоника раскинулась у ее ног. Она сделала шаг. Ее тело устремилось в пустоту. Началось падение, конец всему…
Никто не знал, что там, по ту сторону.
Никто ей этого не объяснял.
Но Пердикка неведомо как собрал остатки сил, вскочил с пола, подбежал к окну, в последний миг схватил Мирталу – сначала за край разорванной туники, потом за руку, наконец за талию – и втянул ее вглубь комнаты.
Когда его цель была достигнута и Миртала оказалась на полу, рядом с ним, юноша снова рухнул на мрамор.
– Не вздумай подходить к окну, – сказал он.
Миртала кивнула. Она не знала, как себя вести, но готова была сделать все, что велит Пердикка. Отец предпочел бы, чтобы она умерла. А Пердикке хотелось, чтобы она осталась жива. Она все еще пребывала в растерянности, но голос любимого, как луч надежды, пробивался к ней сквозь боль и бесконечное горе.
– Она будет достойна меня и всех нас, – сказал Пердикка, хотя слова давались ему с трудом.
Аэроп смотрел на него сурово, как и Архелай.
– И как ты собираешься это исправить? – спросил отец, полагавший, что дочь должна завершить начатое и броситься в пропасть.
– Мы отомстим за оскорбление, – продолжал Пердикка, приложив руку к измолоченному животу. – Покончим с этой римской собакой.
– С Долабеллой, сенатором и наместником? – почти презрительно бросил Аэроп. – Ты не знаешь, что говоришь. Это невозможно.
Но Пердикка покачал головой.
– Это возможно, – настаивал он. – Я найду способ. Долабелла будет мертв. А я женюсь на Миртале. Она наложила на него проклятие Фессалоники, а я позабочусь о том, чтобы оно исполнилось.
XLIX
Четвертое преступление: sacrilegium[58]
Фессалоника, нижняя часть города
Конец 78 г. до н. э., в тот же день
Долабелла, сопровождаемый немалой частью римского гарнизона Фессалоники, вышел из дома Аэропа в акрополе и направился в храм Афродиты, который находился неподалеку от квартала с государственными зданиями и наместнического дворца.
– Перекрыть все подступы! – приказал он начальнику гарнизона. Он хотел спокойно разграбить храм и чтобы ему никто не мешал.
Как только участок с храмом был оцеплен, он направился внутрь святилища, под великолепные ионические колонны, которые веками подпирали его своды. Во избежание неприятных неожиданностей за ним следовал целый отряд легионеров.
Долабелла стоял в середине храма и, медленно поворачиваясь на месте, любовался роскошным убранством.
– Забирайте всё, – сказал он.
Солдаты переглянулись.
– Всё, славнейший муж? – спросил один из них.
– Всё, что можно унести, – объяснил Долабелла, осматривая драгоценные статуи, барельефы, бронзовые курильницы и десятки всевозможных украшений, которые приносили сюда сотни фессалоникийских паломников. – Оставьте только эти проклятые ионические колонны. Все остальное везем в Рим.
Это были не Дельфы и не
