Ритуальные услуги - Василий Казаринов

— Ну, мне, наверное, пора. Надо идти в этот кошмарный морг. Договариваться о похоронах и вообще… У него… — Ее взгляд на мгновение затуманился. — У него, в сущности, никого не осталось из близких. Первая его жена живет где-то в Испании и снова замужем. А сын в Австрии, но он болеет. Выходит, одна я у него и осталась.

Она поднялась с лавки, окинула больничный двор медленным взглядом, уронила плечи и качнулась в направлении траурного зала.

— Постой, — поймал я ее за руку. — Ни к чему тебе все это. Морг, мертвое тело на столе. — Я достал из кармана пиджака визитку нашей похоронной конторы, протянул ей. — Позвони. В этом заведении тебя избавят от всех хлопот. Его фирма оплатит расходы, а ты просто в нужный день заедешь на кладбище. Простишься и обо всем забудешь.

— Правда? — мгновенно ожила она и, порывисто порхнув ко мне, поцеловала в щеку. — Спасибо, милый. А я и не знала, что теперь так можно.

— Можно, — кивнул я, — Ну, лети, тебя, кажется, ждут.

Возле серебристой машины нервно прохаживался симпатичный малый лет тридцати пяти в светлом полотняном костюме, то и дело бросая косые взгляды в нашу сторону. Она потопталась на одном месте и виновато глянула на меня.

— Мне нужны чьи-то руки.

— Я знаю.

— Он хороший, — пробормотала она и застыла в нерешительности.

— Хочешь спросить, завидую ли я ему? — улыбнулся я. — Нет. Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что ему будет хорошо с голубкой за пазухой. И в то же время плохо. Он будет опасаться выпустить ее на волю. Но в конце концов все-таки не сможет удержать ее в руках.

Она задумчиво сузила глаза и тяжело вздохнула.

— Лети. Удачи тебе, — сказал я.

Она приподнялась на цыпочки и снова меня поцеловала.

— Ты хороший. Я тебя люблю, — она встрепенулась, словно стряхивая с себя путы мучительного сновидения, развернулась спиной ко мне, вскинула свои муаровые крылья, готовясь вспорхнуть в небо, и так, с распахнутыми руками, понеслась к серебристому автомобилю, а я помахал рукой Люке, стоявшей возле «кадиллака» со скрещенными на груди руками, а потом она медленно кивнула — она все понимала, — и я отметил про себя поразительно покойный смысл вдруг наплывшей на ее лицо улыбки, красноречивость которой была подчеркнута приглушенным, почти телесного оттенка, тоном ее губной помады.

Эпилог

Вторая половина июля и весь август выдались смутными, неустойчивыми: короткие грохочущие ливни сменялись недолгой жарой, а потом опять лили дожди, однако сентябрь успокоился наконец в ровном тепле бабьего лета, дни стояли ясные, прозрачные — в один из таких спокойных, растворенных в желтоватом свете теплой осени дней я наведался к Соне, она привела мою бороду и отросшую шевелюру в надлежащий вид, а из салона по уходу за внешностью джентльменов мы направились в пивной ресторанчик и прекрасно провели там время.

Добыть в нашем городе настоящий кусковой сахар оказалось делом непростым, но в конце концов мне удалось сговориться с одной звонкоголосой хохлушкой, торговавшей мясом на Киевском рынке, и ее партнерша по прилавку, регулярно мотавшаяся в столицу с товаром, доставила мне массивную сахарную голову, похожую на кусок белого мрамора. Дядя Ваня пришел в полный восторг от такого подарка, мы протрепались весь день на веранде его загородного дома, и напоследок он, провожая меня у калитки, напомнил о необходимости соблюдать принятые в приличном обществе манеры и предостерег от поползновений «кинуть» его прошлых партнеров по бизнесу.

Гладколицый менеджер бутика, в который мы наведывались с Мальвиной, узнал меня и с готовностью экипировал — в полном соответствии с тем стилем, про который мы когда-то толковали в его примерочной.

На другой день я ни свет ни заря направился к Вадиму, который, зачем-то раздев меня донага, уложил на металлический стол, казалось стойко хранивший в себе холодок множества перебывавших на нем мертвых тел, и приступил к делу. Не могу сказать, что получил удовольствие от долгих и временами мучительных манипуляций его хирургически жестких рук, что-то подтягивавших, разминавших и сдвигавших в чертах моего лица, однако восстал я с покойницкого стола со смутно знакомым ощущением каменности в тканях обновленной физиономии, а когда заглянул в зеркало, то нашел ее вполне схожей с той, что отпечаталась в эскизах надгробного памятника. Амстердам, куда я отбыл прямым ходом из морга, встретил меня унылым серым дождем, который не прекращался все те три дня, что я провел в этом чудном городе. Господин Хансен оказался милейшим человеком лет пятидесяти, розовощеким и улыбчивым, вот разве что прохладный взгляд серых глаз намекал на характер того бизнеса, которым он изредка занимается, а когда мы закончили наши дела, я купил у него пару деревянных башмаков, но, покинув сувенирную лавку, так и не нашел, что мне с ними делать, и в конце концов бросил их в канал — они поплыли по темной воде и вскоре скрылись из поля зрения под мостом. Джентльмены, навестившие меня в отеле «Winston», были приветливы, предупредительны и корректны, как истинным джентльменам и положено, впрочем, один из них удивил меня рассказом о своем хобби: оказалось, что он заядлый байкер, и я спросил его, где бы можно было обзавестись хорошей машиной, скажем «харлеем». Он наморщил узкий лоб и заметил, что «харлей» стоит очень больших денег, но я сказал, что мне наплевать, сколько он стоит. Он понимающе кивнул и прохладно улыбнулся. Напоследок я забрел в одну из кафешек и выкурил сигаретку с марихуаной. Последний раз я курил анашу уже давно — в тот день, когда мы отдыхали в разгромленной кошаре, где я лежал, облокотившись на оторванную взрывом голову козопаса, — и мне стало дурно. Дочапав кое-как до отеля, я тихо напился в своем номере до полной оглушки — в самолете наутро меня чуть не стошнило. Отар, к которому я явился прямо из аэропорта, тут же вызвался поправить мое здоровье, и мы двинулись на кухню, где я обнаружил возящуюся у плиты Люку.

Она была в фартуке и в этом кухонном наряде, несколько растрепанная, какая-то очень домашняя, в самом деле напоминала курицу. Мы выпили, по паре рюмок коньяка, Люка накормила нас роскошным омлетом с зеленью и спросила, нет ли у меня на примете какого-нибудь парня, способного водить катафальный «кадиллак», только чтоб он был не алкашом вроде меня, не эротическим маньяком вроде меня и не последней сволочью, а впрочем, последнее ко мне, мать мою так, не относится. В этот момент я стоял у окна, глядя в мерно гудящее ложе широкой улицы, железным фыркающим потоком сочившейся мимо Отарова дома. Улица текла, как расцвеченная солнечными блестками река.

— Ты решила выставить меня вон? — спросил я.

— Да нет… Просто я подумала, что теперь ты найдешь себе занятие повеселей, — пожала она плечами.

Я отвернулся к окну и покачал головой.

— Куда я денусь от этой реки.

Поправка моего здоровья затянулась далеко за полночь и завершилась тем, что я заснул прямо на кухонном столе. Люка с Отаром перетащили меня на диван, спал я скверно, мутно, в поту, несколько раз поднимался и, сшибая углы, тащился в туалет, чтобы сунуть в рот два пальца, а утром меня поднял на ноги телефонный звонок. Отар с Люкой куда-то ушли, поставив аппарат у дивана, я поднял трубку, но ничего не услышал и сразу догадался, что это звонит Василек.

— Привет, детка, я вернулся, — с трудом выдавил я из себя и тут же прикусил язык, но не потому, что вдруг муторная одурь нахлынула и отпрыснулась липкой росой на лбу — что ты делаешь, она ведь тебя не может слышать! — а просто молчание ее было оглушительным и- страшным, как крик, и потому я, моментально протрезвев, ринулся на улицу, схватил такси, помчался на «Аэропорт» и у поворота с Ленинградского шоссе на тенистую аллею, ведущую во двор, вдруг тяжко и удушливо, весь разом, от лба до щиколоток, вспотел: возле стены, где происходила, как правило, раздача золотых рыбок, тупо каменели, сцепив руки за спиной, два грузных мента и пялились на асфальт, забрызганный чем-то темным, лоснящимся, и мне не требовалось подсказки, чтобы распознать природу этих темных пятен, как выглядит кровь на камне, я знаю. Растолкав толпу, сгрудившуюся у огороженного красно-белыми ленточками пятачка асфальта, я ничего нового не увидел, повертел головой и заметил стоящую чуть поодаль худенькую девочку, ту самую, что видел ползущей к помойке наутро после возвращения из Казантипа, — глаза заплаканы, губы распахнутого ротика мелко подрагивают, пальцы, ощупывающие лицо, тоже — она-то и рассказала: было ночью, часа в три, клиенты выбирали девочек, подъехала какая-то темная машина, марки она не помнит, открылось окно, оттуда вылетел какой-то предмет, упал на землю, прямо к ногам Анжелы, направлявшейся от подвала к стене, а потом была страшная вспышка и грохот чудовищный, несколько стекол на первом этаже в доме вылетели, но прежде чем полыхнуло, как девочке показалось, Анжела метнулась наперерез предмету, катящемуся к стене, словно стену с девочками от него оберегая. Ну а потом уж и рвануло. Четверо девочек ранены, сейчас в больнице.