Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948 - Генрих Айнзидель

Людям, которые рассказали мне все это, самим пришлось стать жертвами террора. Некоторые провели в концентрационных («исправительно-трудовых». – Ред.) лагерях, в ссылке или «под семейным арестом», когда за одного члена семьи отвечали все его родные, двенадцать лет. Другим довелось потерять отца, мать, братьев или сестер. Их приговорили к смерти или многим годам заключения судом так называемых «троек», трибуналом в составе трех человек, которые выносили приговор без официального судебного разбирательства. Пункты обвинения зачитывались по бумаге, обвиняемым не предоставлялось права защищать себя. Бывший учащийся немецкой школы в Москве рассказал мне, как попросил своего отца, видного члена итальянской секции Коминтерна, заступиться за трех из десяти учителей школы, которых отстранили от преподавания и арестовали. Было невозможно поверить, что все эти старые товарищи были предателями. Отец мальчика ответил, что в Советском Союзе не арестовывают невиновных. Спустя шесть недель и он сам стал жертвой волны арестов. В последний раз сын видел его, когда он под присмотром двух сотрудников тайной полиции с пистолетами наготове в спешке собирал те немногие вещи, которые ему было позволено взять в тюрьму. Отец назвал сыну имена нескольких советских чиновников, которых тот должен был попросить о защите. «И я ответил отцу, – продолжал сын, – что в Советском Союзе невиновных не арестовывают». Разумеется, он сделал все, что мог, пытаясь помочь. Но те высокие чиновники, которых назвал отец, либо сами вскоре были арестованы, либо притворились, что никогда не слышали о своем старом товарище по борьбе. Отец так и пропал без следа. И только после войны сын узнал от одного из тех, кому невероятно повезло оказаться на свободе после того, как машина террора по какой-то неведомой причине случайно застопорила работу, что его отец умер от голода после семи лет заключения в лагере на принудительных работах. Сын до сих пор молится на Москву и является фанатичным партийным функционером. Для него, как и для многих других жертв, все это было лишь «несчастным случаем», как случайное попадание в окоп снаряда, выпущенного своей же артиллерией.

– Существует ли свобода вообще? – спросил меня сын одного из основателей Коммунистической партии Германии Хуго Эберлейна, пропавшего в России.

Этот человек провел десять лет в сибирской ссылке, где совершенно обрусел.

– Нет, абсолютной свободы не может существовать, – отвечал он сам себе. – Существует лишь осознанная необходимость.

Все это было логическим результатом выработки собственной точки зрения, которую разделял и я и которую довел до своих собеседников в памятной дискуссии, которая так не понравилась сотрудникам НКВД. В теории все может быть гладко. Но если собственными глазами посмотреть на людей, ставших жертвой этого постулата, тебя невольно охватывает ужас. Что же общего все это имеет с коммунизмом?

По словам Ленина, диктатура пролетариата не признает законов, за исключением тех, которые устанавливает сама. Но он, несомненно, имел в виду, что все эти законы будут основаны на принципах демократических свобод, по крайней мере для рабочего класса и его союзников, то есть для большинства населения. Еще в далеком 1905 году он писал, что социализм без демократии приведет к самым ужасным результатам. И разве мы сейчас не видим эти результаты? Разве не верно то, что партия, государство и аппарат НКВД (в описываемое время МГБ. – Ред.) сами не соблюдают законы, которые сами же принимают произвольно, ни с кем не советуясь? Все мы оказались в руках почти безымянной группы высших руководителей, навязывающих свою волю миллионам коммунистов во всем мире, отдающих членов партии в Советском Союзе в руки своей же тайной полиции, а там, куда не доходят ее руки, передающих непокорных полиции классового врага.

Мы не должны обсуждать даже цели закона о налогах, производительность труда в фермерских хозяйствах или даже состав лиги футболистов. И как тогда может член партии, который не принадлежит к маленькой по численности кремлевской группе, выразить свои взгляды на любые важные политические события, например на германо-польскую границу, переселение миллионов людей, отношение к социал-демократам или к плану Маршалла? Мы должны выполнять распоряжения правительства, которое даже не знаем. Хотел бы я видеть члена партии, который мог бы внятно ответить на вопрос: где на самом деле принимаются решения партии? В Политбюро партии большевиков? Возможно. Но где это Политбюро? Где, когда и при каких обстоятельствах все эти люди были избраны? Свободны ли они сами в своих решениях или должны, так же как и мы, бояться тайной полиции? И у кого тогда находится власть принятия решений? У Сталина и его клики, или у Берии, или у совершенно незнакомого человека по фамилии Иванов, который попал в Политбюро по воле НКВД (МГБ и т. д. – Ред.)!

«Осознанная необходимость». Очень хорошо. Я могу представить, как кто-то, управляя автомобилем, сознает необходимость повернуть направо или налево. И в этом случае эта осознанная необходимость позволяет ему достичь далеко идущей свободы в транспортном потоке. Преступник, возможно, иногда сознает необходимость признать свою вину и сдается полиции. Но как кто-то может дойти до мысли, что пришла необходимость ему претерпеть от государства и общества огромную несправедливость только потому, что кому-то пришла в голову мысль сосредоточить все в своих собственных руках?

И что случилось с революционной элитой, той самой, что развязала войну против существующего порядка во имя справедливости для всех и установила «диктатуру пролетариата», ту самую, что должна была обеспечивать эту справедливость? Они утомили сами себя во внутренних междоусобицах. В конечном счете они сами стали жертвами той гротескной справедливости созданного ими государства. Их наследство перешло в руки группы деспотов, провозгласивших, что только им известна та спасительная правда, что позволит построить рай на земле. Во имя этой вымышленной правды они потребовали абсолютного повиновения всех остальных людей, которых при самой благоприятной интерпретации фактов они решили силой и против их воли сделать счастливыми. Эти люди могут сохранить власть только с помощью страха и осуществляют ее только с помощью силы. Ведь, по их словам, для того, чтобы построить коммунизм, все должны принять то, что в их руках сосредоточена неограниченная власть, которой они пользуются тоже без ограничений. И один лишь Бог знает, когда общество свободных коммунистов сможет пробиться сквозь эту прочную оболочку этой диктатуры. Может быть, через пять или даже десять поколений, когда, подобно животным в зоопарке, люди забудут, что такое свобода, когда станут настолько непритязательными в своих потребностях, особенно в духовных, что смогут действительно жить, следуя коммунистическому принципу: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям».