Бог-Император Дюны - Фрэнк Герберт

— Они испытывали тебя?

— Нет, — ответила Хви, — но я слышала, как молодые девушки рассказывали об этом. Они говорили, что их заставляли пройти через неслыханные муки и не потерять при этом чувства собственного «я».

Айдахо перевел взгляд на Монео и заметил, что у того дергается левый глаз.

— Монео, — проговорил Айдахо, который внезапно все понял. — Он же испытывал тебя!

— Я не хочу обсуждать это испытание. Мы собрались здесь не для этого, а для того, чтобы решить, что делать с ими.

— Разве это не наше личное дело? — спросил Айдахо, Он почувствовал, как вспотела ладонь Хви.

Это л ело Бога-Императора, — сказал Монео,

— Даже если Сиона не выдержит испытания?

— Особенно в этом случае!

Как он испытывал тебя? — спросил Айдахо.

— Он показал мне лишь небольшую часть того, что значит быть Богом-Императором.

— И?

— Я увидел столько, сколько смог.

Хви судорожно сжала руку Айдахо.

— Значит, это правда, что когда-то ты был мятежником, — произнес Айдахо.

— Я начал с любви и молитвы, — заговорил Монео. — Потом пришли гнев и восстание. Я стал тем, кого вы сейчас видите перед собой, когда понял свой долг и стал исполнять его.

Что он сделал с тобой? — не отставал Айдахо,

— Он произнес мне молитву моего детства: «Я отдам свою жизнь во славу Нога», — сказал задумчиво Монео.

Айдахо заметил, что Хви оцепенела и внимательно смотрит в лицо Монео. О чем она думает?

Я при жал, что это действительно была моя молитва, — сказал Монео. — Тогда Бог-Император спросил меня, что и отдам, если будет недостаточно одной моей жизни. Он крикнул мне: «Что значит твоя жизнь, если ты получишь куда больший дар?»

Хви кивнула, однако Айдахо почувствовал лишь растерянность.

Я смог ощутить истину в его голосе, — сказал Монео.

Ты — Вещающий Истину? — спросила Хви.

Когда во мне просыпается сила отчаяния, — да, — ответил Монео. — Но только тогда, Я клянусь вам, что он говорил мне правду.

— Некоторые Атрсйдесы обладают Голосом, — пробормотал Айдахо.

Монео отрицательно покачал головой.

— Нет, это была истинная правда. Он сказал мне: «Я смотрю на тебя и если бы мог плакать, то плакал бы. Пусть же твое желание станет твоим поступком!»

Хви поджалась вперед, почти коснувшись стола.

— Он не может плакать?

— Песчаный червь, — пробормотал Айдахо.

— Что? — Хви обернулась к нему.

— Фримены убивали песчаных червей водой. Когда червь тонул, он выделял Пряность, которую использовали для религиозных оргий.

— Но Господь Лето еще не совсем Червь, — сказал Монео, Хви снова села на подушку, продолжая во все глаза смотреть на мажордома.

Размышляя, Айдахо сжал губы. Запрещал ли Лето плакать, следуя фрименской традиции? Как ненавидели фримены такую бесполезную трату воды. Отдавать воду мертвым,

Монео обратился к Айдахо:

— Я наделся, что ты сможешь все понять. Так сказал Господь Лето. Ты и Хви должны расстаться и никогда больше не встречаться.

Хви высвободила руку.

— Мы знаем.

Айдахо заговорил с горьким возмущением:

— Мы знаем силу его власти.

— Но ты не понимаешь его, — сказал Монео.

— Я не хочу большего, чем есть, — сказала Хви и положила руку на плечо Айдахо, успокаивая его. — Нет, Дункан, нашим личным желаниям здесь нет места.

— Может быть, тебе стоит умолить его, — сказал

Дункан.

Она обернулась и долго, пока он не опустил взгляд, смотрела на него. Когда она заговорила, в голосе ее прозвучали баюкающие интонации, которых он раньше не слышал в ее речи

— Мой дядя Малки говорил, что Господь Лето никогда не отвечает на молитвы. Он говорил, что Господь Лето смотрит на молитву, как на принуждение, как на попытка насилия по отношению к избранному Богу, как на желание распоряжаться волей бессмертного. Дай мне чудо, Боже, иначе я перестану в тебя верить!

— Молитва, как хубриз, — поддержал Хви Монео. — Молитва-требование.

— Но как он может быть Богом? — в отчаянии спросил Айдахо. — Он же сам признался, что смертен.

— По этому поводу я процитирую самого Бога Лето, — сказал Монео. — Я воплощение Бога в том, что доступно лицезрению человеком. Я слово, ставшее чудом. Я — это все мои предки. Разве это не достаточное чудо? Чего еще вы можете хотеть? Спросите себя, где вы найдете большее чудо?

— Пустые слова, — зло произнес Айдахо.

— Я тоже злился на него, — сказал Монео. — Я бросал ему в лицо его же слова из Устного Предания: «Дайте для вящей славы Божьей!»

Хви судорожно вздохнула.

— Он посмеялся надо мной, — сказал Монео. — Он смеялся и спрашивал, как я могу отдать то, что и без того принадлежит Богу?

— Ты был зол? — спросила Хви.

— О да. Он увидел это и сказал, что расскажет мне, как дать что-то во имя славы Божьей. Он сказал: «Ты можешь увидеть, что ты — в каждой своей части такое же чудо, как и я», — Монео повернулся и посмотрел в левое окно. — Боюсь, что мой гнев оглушил меня, и я оказался неподготовленным.

— О да, он умен, — пробормотал Айдахо.

— Умен? — Монео посмотрел на Дункана. — Я так не думаю, во всяком случае, речь идет не об обычном уме. Мне кажется, что в этом отношении Господь Лето не более умен, чем я.

— К чему ты оказался не готов? — спросила Хви.

— К риску, — ответил Монео.

— Но ты рисковал, проявляя гнев, — сказала она.

— Не так сильно, как он. Я вижу по твоим глазам, Хви, что ты понимаешь меня. Его тело продолжает вызывать у тебя протест?

— Уже нет, — ответила она.

Айдахо заскрипел зубами от отчаяния.

— Он внушает мне отвращение.

— Любимый, ты не должен говорить таких вещей, — произнесла Хви.

— А ты не должна называть его любимым, — поправил женщину Монео.

— Ты бы предпочел, чтобы она любила кого-нибудь более толстого и злобного, чем барон Харконнен! — выкрикнул Айдахо.

Монео пожевал губу, потом заговорил:

— Господь Лето рассказывал мне об этом злодее вашего времени, Дункан. Я не думаю, что ты понял своего врага.

— Он был жирным, отвратительным…

— Он был охотником за сенсациями, — перебил Дункана Монео. — Жир был только побочным эффектом, это было нечто вроде средства самоутверждения. Его вид оскорблял людей, а ему только этого и было надо. Он наслаждался, оскорбляя других.

— Барон поглотил лишь несколько планет, а Лето поглотил всю вселенную.

— Любимый, прошу тебя, перестань, — запротестовала Хви.

— Пусть говорит, — сказал Монео. — Когда я был молодым и невежественным, таким, как моя Сиона или этот бедный глупец, то тоже говорил подобные вещи.

— Именно поэтому ты позволил своей дочери пойти на смерть? — спросил Айдахо.

— Любимый, это жестоко? — сказала Хви.

— Дункан, одним из твоих недостатков является склонность к истерии, — сказал Монео. — Я предупреждаю тебя, что невежество произрастает пышным цветом на истерии. Твои гены делают тебя энергичным, и ты сможешь внушить истерию некоторым из Говорящих Рыб, но ты плохой руководитель.

— Не пытайся меня разозлить, — ответил Айдахо. — Я не нападу больше на тебя, но не заходи слишком далеко.

Хви попыталась взять его за руку, но он с силой вырвал ее.

— Я знаю свое место, — сказал Айдахо. — Я полезный последователь. Мое дело нести знамя Атрейдесов, на моей спине зеленые и черные цвета!

— Желание незаслуженного порождает истерию, — сказал Монео. — Искусство Атрейдесов состоит в умении править без истерии, умении брать на себя ответственность за использование власти.

Айдахо откинулся назад.

— Когда это ваш проклятый Бог-Император отвечал за свою власть?

Монео посмотрел на заваленный бумагами стол и ответил, не поднимая головы:

— Он отвечает за то, что сделал сам с собой, — Монео взглянул на Айдахо, глаза его были холодны, как лед. — У тебя просто не хватает духу, Дункан, узнать, почему он это сделал.

— У тебя хватает?

— Когда я был очень зол, он посмотрел на себя моими глазами и сказал: «Как ты осмеливаешься оскорбляться моим видом?», — Монео судорожно глотнул воздух. — Именно тогда я понял весь ужас того, что он видит. — Слезы потекли по щекам Монео. — Я был только рад. что не принял такого же решения, как он, а остался простым последователем.

— Я растрогала его, — прошептала Хви.

— Так ты поняла? — спросил у нее Монео.

— Даже не видя этого, я все поняла, — ответила она.

— Я едва не умер от этого, — произнес Монео тихим голосом. — Я… — Он содрогнулся и посмотрел на Айдахо. — Ты не должен…

— Будьте вы все прокляты! — крикнул Дункан, вскочил на ноги и ринулся вон из кабинета.

На лице Хви отразилась мука.

— О, Дункан, — прошептала она.

— Ты видишь, — спросил Монео. — Ты была не права. Ни ты, ни Говорящие Рыбы не смягчили его. Но ты, Хви, именно ты, приблизила время его уничтожения.