Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Директор качает головой.

— М-да, жаль, да, с другой стороны и не жаль, это всегда могло плохо кончиться, столько заключенных, никогда из этого ничего бы путного не вышло. А что вы сейчас делаете?

— Собираю подписку на здешнюю газету «Сельский вестник», господин директор.

— И этим вы живете?

— Я зарабатываю не менее двухсот в месяц, господин директор, — с гордостью произносит Куфальт.

— Так-так! Я слышал, будто эта газета на грани банкротства. Никогда не читал, а вы решили всучить мне подписку?

— Нет-нет, господин директор, — торопливо и немного обиженно произносит Куфальт. — Мне это в самом деле не нужно, я и так наберу подписчиков.

— Тогда что же?.. — спрашивает директор. — Старые долги?.. Зимнее пальто? Кстати, ваше еще в очень хорошем состоянии. Чего же вам тогда не хватает?

Куфальт действительно немного обижен. Разве нельзя прийти к начальнику, не прося что-нибудь для себя, а просто так, чтобы повидаться с ним, только из чувства благодарности, по дружбе… Но нет, ему приходит в голову, что и ему кое-что нужно от директора, наверно, сюда без нужды не ходит никто.

— Итак, Куфальт? — Директор повторяет вопрос.

— Брун, — произносит Куфальт. — Господин директор, вы ведь знаете Бруна?

— Бруна? — пытается вспомнить директор Греве. — Я что-то не припоминаю, у нас здесь много Брунов. Который из них сидел в вашу бытность?

— Эмиль, господин директор, такой маленький, с круглой головой, он сидел за убийство с целью ограбления, господин директор, но это было убийство не с целью ограбления…

— Ах, да, — говорит директор, — теперь вспомнил, одиннадцать лет или что-то в этом роде, освобожден условно. — Он морщится. — А не тот ли это Брун, который, освободившись, напился в стельку, пошел к девицам и учинил драку? Вы сейчас с ним живете, Куфальт?

— Нет-нет, я живу отдельно, снимаю комнату. Но я иногда вижу его, господин директор, он действительно хороший парень и работник прилежный…

При этом Куфальт думает: «У директора память куда лучше моей. Ты никогда не спрашивал Эмиля о том, что случилось в день освобождения, ты напрочь забыл об этом».

— Во всяком случае, — произносит директор, — то, что натворил Брун, выйдя из тюрьмы, было не очень красиво. Сбросили хозяина с лестницы, пастору пришлось шесть или семь раз ходить и просить, чтобы забрали назад заявление. А иначе условное освобождение вашего приятеля Бруна аннулировали бы…

— Об этом я ничего не знал, господин директор, — говорит Куфальт.

— Ну да ладно, а теперь рассказывайте, что с Бруном?

И Куфальт рассказывает, какой Брун умелый, талантливый столяр, как все эти годы в тюрьме он только и занимался что столярным делом и как он теперь на воле не имеет права заниматься им, потому что не сдал экзамена на звание подмастерья. И как он, Куфальт, подумал, что, может, удастся послать Бруна учеником к столярных дел мастеру, ведь и мастеру не худо будет, если у него учеником бесплатно будет работать прекрасный подмастерье, а тогда у Бруна была бы настоящая профессия и он мог бы работать дальше…

Куфальт рассказывает все это с жаром, а директор внимательно слушает. При этом он расхаживает взад-вперед по комнате и один раз говорит «да» и вздыхает, между делом угощает Куфальта второй сигаретой.

Но когда тот закончил, директор остановился и сказал:

— Во-первых, надо найти сначала мастера без предрассудков, которого не остановит убийство с целью ограбления. А это очень и очень нелегко. Да-да, я знаю, вы скажете, что все было не так, но в бумагах записано убийство с целью ограбления, и срок он тоже отсидел за него, и кассационную жалобу он тоже никогда не подавал… А дальше нужно обеспечить его деньгами на все время обучения, когда он почти ничего не будет зарабатывать. Нужно получить деньги из фонда соцобеспечения на три-четыре года, минимум по пятьдесят марок в месяц. А это еще труднее, потому что мы ведь не знаем, сколько денег получим в следующем году, и не будут ли они нужны кому-нибудь больше…

Куфальт хотел было возразить, но директор продолжал:

— Нет, подождите. А потом я должен буду представить этот вопрос на обсуждение собрания надзирателей, и, не говоря уже о других трудностях, нужно будет и там добиться, чтобы все надзиратели сочли Бруна достойным отличия и помощи. И здесь, дорогой Куфальт, я настроен очень пессимистически, потому что уже одна эта история в день освобождения…

— Но, господин директор, — возразил Куфальт. — Ведь господин директор сам знает, что в день освобождения все ходят как ненормальные. Будто с цепи срываются, когда выходят на волю. Я тоже.

— Ну да, — согласился директор, — все это нам известно. Поэтому мы и заступились за него, чтобы забрали заявление из полиции. Однако согласитесь, Куфальт, это не лучшая рекомендация.

— Но в тюрьме Бруна ни разу не наказывали! Он всегда был самым примерным работником.

— Ну что же, надо навести о нем справки, — ответил директор. — Если он действительно был таким примерным… может быть… но нет, собственно, никто не согласится потратить столько денег на одного человека…

— Но он действительно этого заслуживает, господин директор, он хороший парень!

— Да?..

Неожиданно директор произносит это очень протяжно и громко и при этом пристально смотрит на Куфальта.

— Да?.. Хороший парень? Кстати, у вас есть девушка, Куфальт?..

Куфальт медленно заливается краской.

— Да, есть у меня девушка, господин директор. А то, о чем вы думаете, господин директор, этого нет. Я ведь не хочу врать, четыре или, вернее, пять лет назад было, пару раз, но с тех пор ни разу. Совершенно точно ни разу, господин директор. Я не потому прошу за него, что он мне друг.

— Ладно, ладно, — говорит директор, — а почему вы тогда за него просите, Куфальт?

«Да, почему он просит за него?» — торопливо спрашивает себя Куфальт, он этого не знает. Что же это такое?

Но тут директор сам приходит ему на помощь.

— Вы больше не староста третьей зоны, Куфальт, — говорит директор, — теперь каждый отвечает за себя. Брун может сам прийти ко мне. Ведь я понимаю, что ему нужно, пусть даже он говорит не так складно, как вы, Куфальт.

И, видя, что Куфальт пристыжен, добавляет:

— Ну ладно, я ведь вам верю, вы сделали это не только чтобы себя показать, а по дружбе. Теперь передайте Бруну, чтобы он в ближайшие дни заглянул ко мне. Среда или четверг в двенадцать. До свидания, Куфальт. Хотите еще сигарету? До свидания.

Брун сидел, положив голову на руки, в своей комнатушке, этой гнусной дыре, за неструганым деревянным столом и ревел.

— Да, да, — приподняв голову, сказал он в ответ. — Добрый вечер.

Не стыдясь льющихся слез, своего красного, зареванного лица, он продолжал плакать.

— В чем дело? — удивленно спросил Куфальт. — Где горит?

Но в глубине души он, честно говоря, даже испугался, вспомнив, что за пять лет тюрьмы ни разу не видел, чтобы Эмиль плакал, напротив, тот всегда был веселым, всегда бодрым, а тюрьма — одно название чего стоит — это тяжкий крест.

Эмиль тихонько всхлипывал, слезы текли по лицу, рукава рабочей робы защитного цвета вымокли, он плакал навзрыд, совсем как ребенок, слезы катились по щекам, но ему было все равно.

— А-а! — плакал он. — О господи, а-а-а!

— Что случилось, Эмиль? — спросил Куфальт. Никакого ответа, плачет, и все.

— Они выгнали тебя с фабрики?

Рев, и ничего больше.

— Что-нибудь с девчонкой?

Опять только слезы.

Куфальт задумался, присел на краешек кровати рядом со столом, положил свою ладонь на руку Бруна и сказал:

— Сегодня я заработал кучу денег, пойдем в кино?

На секунду рыдания прекратились, а затем возобновились с новой силой.

Куфальт испугался.

— Брун, Эмиль, ты заболел?

Никакого ответа, ни слова.

Куфальт встал, с достоинством сказав:

— Вот что, если не хочешь со мной говорить, так я пойду…

Пауза, ничего не произошло, никто не возразил.

— …А я как раз хотел рассказать тебе о своей встрече со стариком…

Это подействовало. Плач прекратился неожиданно, перейдя в сморкание. Брун выпрямился, поморгал веками, его светло-рыжие брови покраснели, он выдохнул:

— Ты был у него? Он это сделает?

— Спокойно! Спокойно! — произнес Куфальт. — Ты думаешь, такое можно сделать за полчаса? Вначале он должен все обдумать.

— Значит, не вышло, — произнес Брун безучастным, как прежде, голосом. — Если директор решил подумать, ничего не выйдет, я знаю это по вызовам. — И он снова ткнулся головой в ладони.

Куфальт едва успел схватить его за рукав.

— Стой, Эмиль, не начинай все заново. Ты должен в среду или в четверг в двенадцать быть у него, он хочет сам с тобой переговорить.

— Да ведь не о чем больше говорить! — заупрямился Брун. — Либо сделает, либо не сделает. Что болтать попусту.