...Имя сей звезде Чернобыль - Алесь Адамович

Грозит ядер/ная/ война, а человеч/ество/ обьявл/яет/ десятилетие культ/урного/ развития. Всемирное достижение

развития культуры [ЮНЕСКО] (1988-97).

Какая логика? Чем больше технологии, тем ближе погибель. Чем больше культ/уры/, тем отдаленнее.

А ведь, умирая (скоро), расстанешься дважды навсегда. И потому, что ты умрешь, тебя не будет; никогда.

И потому еще, что и мира не будет (может случиться), навсегда расстанешься с тем, чего тоже не будет никогда больше. Не только со своей, но и всею жизнью.

Мы — последние участники последней в истории мир/овой/ войны, к/отор/ые помнят, как это было. Больше таких поколений, в ист/ории/ не будет: или войны больше не будет глобал/ьной/, или некому будет о ней помнить, если случится.

Что может спасти от ядер/ного/ носителя или ядер/ной/ лодки? Контрлодка? Да нет. Книга. Фильм — вроде «На следующий день» и пр. Не спасут? Ну, тогда ничего не спасет:

21.11.1987 г.

Стараниями ученых, п у блиц/истов/, политиков, обладающих «новым мышлением», разумных военных специалистов расчеты на победу хотя бы в «огранич/енной/» эдер-/ной/ войне похоронены.

Угроза ядер/ной/ погибели тем не менее нарастает По мере увелич/ения/ вооруж/ения/ и неизбежности перепоручения компьютерам решать: пора или не пора «нажать». И именно в ответ Возможность сознат/ельной/ атаки почти нулевая в наше время. Зато момент случайности возрастает; становится угрожающим.

Т.е. главным врагом становится само ядер/ное/ оружие н все с ним связанные системы.

Ну, а доктрина возмездия полностью абсурдной и аморальной. Кому и за что мстить? Компьютеру за ошибку-провокацию? Сбегу случайностей? А кто и когда узнает, чей компьютер спровоцировал?

Всегда считалось достоинством воен/ного/ человека — готовность отреагировать немедленно. Грубо говоря, нажать по первой тревоге.

Ну, а те, что не нажали все-таки, хотя какие были тревоги (см. [книгу] «Прорыв») — благодаря чему? Именно сомнению: нажимать ли?

И спасибо им, военным, за это — нашим и не нашим. Что сомневались до послед/ней/ секунды: нет, не будем еще?

Если им можно, то писатель просто обязан не только сомневаться, но прямо говорить от своего и лит/ературы/ (нынешней и прошлой) говорить: я не нажму!

Потому что и возмездие и вся доктрина сдерживания — аморальный абсурд и уж лит/ература/ это чувств/овать/ должна.

Немедл/енно/ ломать ее надо — и доктрину и возмездие — вместе с орудием погибели.

Дурачить себя и др. надеждой, что и впредь может держаться на ней планета — непростительно.

Началось — сокращение. И пойдет, но для этого надо проявить тот народ/ный/ здравый смысл, к/отор/ый выше сегодня любых страстей и доктрин.

В заключение: я отошлю, кто не согласен, к совмест/ной/ кн/иге/ амер/иканских/ и совет/ских/ уч/еных/ «Прорыв»/ [«Breakthrough. Проблемы нового мышления М: 1988»], где всё это доказано встречным движением мысли и тревоги, ихней и нашей.

И именно поэтому, когда его [Дж. Шелла] спросили; нажал бы после удара со стор/оны/ СССР (там «патриоты» считают, что СССР первый ударит), он ответил прямо: нет!

Он почему не ответил? Не патриот? Да нет, а потому что понимает: и в без того перераскаленном мире, опасно недоверяющем, станет еше опаснее, если и публицист, писатель заговорит языком жесткой военной «целесообразности». Уж и писатель!

Вопрос в сущности — о моральности или аморальности доктрины сдерживания, возмездия.

И это так. Если еще вчера речь действ/ительно/ шла о возмездии противнику, то при нынешних арсеналах и при нашем знании о более страшных, чем первоначальные, о вторичных последствиях — речь может идти только о добивании уцелевшей 1/10 живого (если и то останется!)…

…А вот случ/айность/ или компьютер/ная/ ошибка или терроризм. И вот — готовность обрушить на всё живое «оружие возмездия». Мсти компьютеру? Вот абсурд/ная/ докт/рина/ сдерж/ивания/ возмездия. Вот аргумент в пользу немедл/енного/ уничгож/ения/ всего ядер/ного/ оружия!

Ну, а в заключение, как те древние, но только наоборот: «Карфаген не должен быть разрушен!» Я повторяю свое: «Я не нажал бы!» Зная то, что знаю, что все знают, кто знать желает (а не знает, пусть хотя бы загл/янет/ в сб/орник/ «Прорыв»), я говорю — (и не знаю, что будет, если писатели заговорят языком генералов, у них язык свой!), что добивать всё живое человечество — это аморально, запредельно. Как и вся доктрина сдерж /ивания/, возмездия.

Идти, идти до конца в отказе от яд/ерного/ ор/ужия/, от войн — пока не поздно! И кому, как не писателям, деят/елям/ культуры быть смелее в додумывании до конца, что и как и в каком мы мире?.

1988

США. Калифорния. 10–26 января 1988 г.

Сидящие за столом, каждый (ая) — о том, кто он, она, как пришли в организ/ацию/ «Мир без войн»[163], многие по 8 часов работают (бесплатно)… Вот вам и американцы — делатели денег. Нам бы, нашим такого бескорыстия!

Едем в город Фрезно.

Объявил себя безъядерным. Не участв/ует/ в производстве, связан/ным/ с ядер/ным/ оружием.

Человек на год ушел с работы, чтобы работать в организации.

От учителя до миллионера.

Если преодолеет эти 10–20 лет человеч/ество/ — 6 млрд. [лет] ему жить.

Так что же помнить, знать будут они там? Дату откр/ытия/ Америки, рус/скую/ револ/юцию/, что такое капит/ализм/, коммун/изм/. Да это будут самые рядовые факты.

Над всем — начало спасения. 2-е рождение.

Европа «навоевалась вдоволь, наплакалась досыта. С нее хватит». М. С. Горбачев.

И тут не помогут ни миллиарды, ни СОИ. М.б., вклад в организ/ацию/ «Мир без войн» больше даст, чем все СОИ.

И еще убедился: как же мы плохо знаем друг друга. И как нас запугали.

А для себя: очень важно поддерживать именно народ/ное/ движ/ение/ за мир.

Общее [у нас и американцев]: через мысль о детях. Ведь ядер/ная/ война: это война, которую взрослые готовят против детей.

Притом не только чужая — для твоих. Но и твоя собственная/. Где бы ты их ни взорвал: на чужом континенте, в Космосе, вернется — Чернобыл/ем/.

Всё, человеч/ество/ отвоевалось. Даже обычная [война] — 200 [атомных] реакторов. А какое оруж/ие/ можно?

Когда старая американка хотела поцеловать руку (я успел, уклонился и поцеловал руку ей), вот когда захотелось заплакать. А может, вместе заплакать. Какие мы были идиоты, и очень стыдно…

Воевать ради идей, рискуя жизнью тысяч поколений, к/отор/ым никакого дела не будет до наших идей-идеек — преступление против человечества, против рода человеческого.

Американцы чувствуют, что пойманы воен/но/-пром-/ышленным/ комплексом в капкан. А хотели бы вызволиться от… И все спрашивают: а ваш воен/но/-пром/ышленный/ комплекс?

Отвоевались! Из всего, что в последнее время услышал, прочел и что встало в душе ярким столбом согласия, узнавания…

«Всё человечество отвоевалось! Отвоевалось человечество!»

Это и у М.Г/орбачева/ вырвалось, как итог выношенного… Даже по телевизору видно было, как все, кто были там, на пресс-конфер/енции/ именно в этом месте как бы замерли…

… Да, все и навсегда. Хотя и воюют еще. И не согласны (многие), что отвоевались.

Будут еще пробовать. И дай-то Бог, чтобы не слишком. И не сорвалась зацепка. И было у нас всех время разминуться со смертью. Общей.

Новое мышление? Да, но его нет, и не бывает без нового чувствования.

Это я ощутил в Америке. Когда в составе группы из 9 человек — сов/етских/ автор/ов/ кн/иги/ «Прорыв», и встречей — амер/иканских/ авторов, проехали (нет, пронеслись) по север/ной/ и южной Калифорнии.

Я вас люблю, американцы! И хочу это сказать вслух, прямо до неприличия, лично — такими я вас увидел за эти две недели поездки по почти 20 городам и городкам и почти 100 встречам — в домах, в церквях, в гостиницах.

…А потому, что, думаю, щелкнуло, защелкнуло: всё, отвоевались, отвраждовали, и мы — братья. Не по-еванг/ельски/, так по бомбе.

Мы в открытую об этом и даже в церкви: что ж, не уч/ение/ Хр/иста/, так пусть — бомба нас принудит понять: мы все — одно. А иначе — никого!

Но прежде чем встретиться нам, амер/иканцам/ и совет/ским/, они встретились сами, амер/иканцы/… Мы заходим в дом и это повторяется: лежат или уже розданы картонки с фамил/иями/-имен/ами/ и они, не все еще знакомые, сообщают тебе «русскому» и себе, друг другу — что делают в орган/изации/ «Без войн» и кто они, по профессии, какая семья…

Скажу прямо: ничего подобного я не ожидал. Долго еще буду собирать, обдумывать, переживать дальше то, что пережил, казалось, я не впервые вижу американцев. Но одно дело, когда ты ходишь по улицам, в учрежд/ения/ заходишь и другое — в жилища, церкви, когда тебе раскрывается душа народа.