Немезида: От полуночи до часа кошмаров - Вольфганг Хольбайн

— Без сознания? — с сомнением переспросила Юдифь.

— Мигрень, — ответил я, пожимая плечами. — С тех пор как мы сюда приехали, то и дело случаются приступы. За всю мою жизнь у меня еще никогда не было таких головных болей. А в кабинете Зэнгера они меня просто вырубили, понимаешь? Мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, прямо как…

— Как что? — спросила Юдифь. Недоверие в ее голосе лишь слегка ослабло.

— Как и сейчас, — ответил я и стыдливо отвел глаза. Только теперь я осознал, что я лишь один виноват во всей этой катастрофе. Это я вырвал нашу импровизированную подпорку и устроил таким образом обрушение нескольких квадратных метров потолка. Только я был виноват в той крови, которая теперь текла из ее правого предплечья на футболку, которую я заметил только тогда, когда случайно провел тыльной стороной ладони по ране. — Ты ранена, — испуганно сказал я.

— Всего лишь небольшая царапина. Кровь уже перестала сочиться. И снова потекла только, когда я встала, — ответила Юдифь. Потом она с облегчением вздохнула. — Мне очень жаль, — сказала она. — Мне следовало просто спросить тебя вместо того чтобы переносить на тебя все свои страхи… А вот насчет головной боли… — неуверенно добавила она, — у меня тоже что-то подобное. Но не так сильно.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня тоже болит голова с тех пор, как я приехала в Грайсфельден, — сказала Юдифь, смутившись. — Я ничего не говорила, потому что просто не хотела показаться хныкающей маленькой девочкой. Но у меня еще никогда в жизни не было головных болей.

— Таких сильных у меня тоже никогда не было, — уточнил я. — Я привык к приступам мигрени, насколько вообще можно к такому привыкнуть, но…

— Но я до этого даже не знала, как чувствуют себя люди с головной болью, — прервала меня Юдифь. — У меня никаких болей не было. И даже тогда, когда я возвращалась утром вместе с подружками на бровях и блевала в ванной. До сих пор я считала головную боль только женской отговоркой, если им наскучили мужья, и они не хотят с ними спать. Или мужской, если какому-то молодцу придет в голову, что ему просто лень тащить какую-то ношу с восьмого этажа вниз. Это не странно?

Я ничего не ответил, просто беспомощно приподнял плечи. Конечно, это было странно. А что было вообще нормально в этих проклятых развалинах?

— Элен закричала и убежала, когда обрушился потолок, — вдруг почему-то сменила тему Юдифь, как будто внезапно поняла, что сейчас неподходящее время для того, чтобы говорить о головной боли. — Она была в истерике. Я кричала ей вслед, чтобы она помогла мне, но она просто не реагировала. Она была совершенно не в себе.

— А остальные? — осведомился я.

— Я не знаю, — беспомощно ответила Юдифь. — Я все время была в сознании, но не могла я в этой темноте, прижатая кроватью, что-то видеть. Но я слышала шаги. Я думала, что это ты, но раз ты был без сознания, то, наверное, это был Карл или Мария. Или это Элен в панике бегает тут и не замечает в темноте, что бегает по кругу. Некоторое время она искала что-то в карманах своих брюк, потом она вдруг без предупреждения включила зажигалку прямо у меня перед глазами и отошла на один шаг. — Надо их поискать, — сказала она. — Может быть, кому-то из них повезло меньше, чем нам обоим, и он лежит тут где-то, придавленный, и не может позвать на помощь. Карл? Мария? — позвала она, освещая пляшущим светом зажигалки отрезок коридора, но никто не отвечал.

Устроенная мной авария с подпоркой в буквальном смысле доконала то подвальное помещение, где мы находились. Потолок рухнул на протяжении многих метров в направлении входа, так что это граничило с чудом, что мы с Юдифью не оказались погребенными под обломками. У большинства кроватей, который мы установили для подпорки, из обломков торчали разве что ножки или кучи перьев. Но все-таки не вся работа была напрасной, так как две крупные бетонные плиты, упавшие с потолка, уперлись друг в друга и воспрепятствовали полному обрушению потолка. В образовавшуюся нишу все же можно было пролезть, хотя в самом узком месте для этого пришлось бы лечь на брюхо.

Юдифь взобралась на кучу мусора, протиснулась на коленях немного в дыру между потолком и мусором и посветила туда зажигалкой.

— Карл? Мария? — повторила она. — Меня кто-нибудь слышит? Вы ранены?

Никто не ответил, и через несколько мгновений Юдифь вернулась, грустно качая головой.

— Ничего, — со вздохом сказала она. — Если кто-то погребен под этими обломками, мы ничего не сможем для них сделать. Давай поищем Элен.

Я кивнул, еще раз погладил ее по голове, обнял за плечи, и мы пошли так к выходу. На этот раз она не отстранилась. Я почувствовал явное облегчение. Мы сказали друг другу наедине всего лишь несколько фраз, но они сотворили маленькое чудо: если Юдифь все еще не доверяла мне, то в такой незначительной степени, что этого было недостаточно, чтобы закрываться от меня. Мы дошли до помещения, в котором были свалены кровати. Здесь тоже выключился ток, что укрепило меня в мысли, что еще недавно здесь мог быть кто-то, кто ждал, что останется от подвала. Эта электрическая сеть в прошедшие шестьдесят лет пережила минимум два взрыва, и никак не могла остаться неповрежденной. А раз так, она должна была неоднократно ремонтироваться, ведь тот ущерб, который мы только что причинили подвалу (я причинил!) был сравнительно слабым, а предохранители тем не менее вышли из строя.

— Вот! — вырвалось у Юдифи, когда мы уже почти миновали весь проход. Она посветила зажигалкой на что-то, что она обнаружила на пыльном полу между разорванными, мятыми, пожелтевшими лабораторными протоколами, и подняла это. — Это ботинок Марии, — с облегчением вздохнула она. — Таким образом, остается только один, кто может быть погребен под завалом.

— Карл был всего в шаге сзади от меня, когда обрушился потолок, — сказал я, желая ее успокоить. — Он вполне мог успеть отскочить в безопасное место.

Некоторое время мы молча шли рядом по коридору в кромешной темноте, потому что Юдифь освещала проход пламенем зажигалки лишь эпизодически, чтобы не обжечься и не растратить ее раньше времени, что могло бы привести к тому, что выход из этого лабиринта (в наличии которого я уже вовсю сомневался) нам придется нащупывать в полной темноте. И хотя я всегда считал свое умение ориентироваться не более надежным, чем способность отравленного рыбой альбатроса найти выход из стеклянного лабиринта на ярмарочной площади, мои ноги с необъяснимой, жуткой уверенностью сами несли меня по темным подвальным коридорам ко второму пролому. У самого пролома Юдифь вдруг остановилась и взяла меня за руку.

— Я… — нерешительно начала она, запнулась и некоторое время подыскивала слова. — Мне очень жаль, что я была так несправедлива к тебе, — наконец проговорила она.

— Ничего страшного, — ответил я и заставил себя улыбнуться, но получилась какая-то жалкая гримаса. — В такой ситуации это абсолютно неизбежно, — вздохнул я и прижал ее к себе. — Каждый из нас кому-то не доверяет: ты — мне, Мария — Эду, я — Карлу, а Элен… — я пожал плечами, — должно быть, всем нам, — закончил я.

Юдифь энергично потрясла головой.

— Но я так все усложнила, — сказала она. — Было бы гораздо лучше поговорить с тобой об этом. А я думала, что это самое простое объяснение твоего долгого отсутствия. И это же объясняло ту странную тень. Теперь я думаю, что я даже не вполне уверена, что я кого-то видела. Самое простое было на кого-то все это повесить, чтобы просто перенести на него свой страх. Это делало все таким…

— Понятным? — продолжил я.

Юдифь благодарно кивнула.

— То же самое Мария делает с Эдом, — сказал я и постарался широко улыбнуться, чтобы как-то снять напряжение, которое все еще висело в воздухе. — Вот таковы вы, женщины: если у вас критические дни, то мужчины виноваты в плохой погоде, в страданиях голодающих в третьем мире.

— Негодяй! — Юдифь изобразила, как будто она хочет ударить мне кулаком в живот, но не могла скрыть улыбки.

Я еще крепче прижал ее к себе, погладил ее волосы, а она прижалась щекой к моей груди и с облегчением вздохнула. И, несмотря на драматичную ситуацию, в которой мы все еще находились, мы просто крепко обнялись, прижались друг к другу и стояли так несколько приятных, волнующих мгновений. Я вдыхал чудный аромат ее волос и ее теплой, мягкой кожи. И даже пот, от которого намокла ее одежда, казался мне духами, и я даже немного удивился, какими яркими в этот момент были мои ощущения. Может быть, я сам хотел внушить себе, что я в нее не влюблен? Может быть, и нет, продолжал я вполне успешно уговаривать себя и дальше, что вовсе не мешало мне всем моим существом наслаждаться этим интимным моментом. Возможно, это полная темнота, царившая вокруг, усилила все мои обонятельные и осязательные способности, так как потерялась возможность зрительного восприятия. Тут Юдифь взглянула на меня, и в следующую секунду ее нежные, мягкие губы нежно прикоснулись к моим. Я ответил на ее поцелуй и после нескольких мягких прикосновений почувствовал на моих губах кончик ее языка.