Скрябин - Федякин Сергей Романович

Стоит лишь вспомнить про «элевзинские таинства» древности или прикоснуться к учениям эллинских мыслителей, чтобы увидеть исходную основу скрябинских идей. Один из знаменитейших мыслителей Эллады, Эмпедокл, учил, что в «телесной» основе мира лежат четыре стихии, знакомые всем эллинам: земля, вода, воздух, огонь. Каждое тело, каждое существо — это лишь определенное смешение этих начал. Но само смешение возможно при наличии главной силы, которая правит миром и может быть названа парой слов: «любовь — вражда». Почему хорошо философски начитанный Сабанеев, вспоминая частое выражение Скрябина «любовь — борьба», не вспомнил Эмпедокла, сказать трудно, скорее всего ему хотелось откровениям Скрябина придать характер очень странного чудачества. Но Скрябин знал учение эллинов не только по учебнику своего давнего друга и философского наставника Сергея Николаевича Трубецкого, но и через беседы с ним, далеко выходившие за рамки какого-либо учебника. «Любовь — вражда» Эмпедокла точно выражалась и единым словом: «эрос». Это он «соединяет» и «разъединяет» разные начала, разные тела, разные души. И Платон в диалоге «Пир» пропел целый гимн эросу, не столько сочиняя, сколько уточняя ту картину мира, которая для эллинов была очевидностью. «Философия»: уже внутри самого этого слова («любовь к мудрости») обозначен эрос. Платон и рисует образ «восхождения» эроса через разные его воплощения — от самых «плотских» до самых одухотворенных, «идеалистических».

Скрябин через свою музыку услышал в мире то, что «подзабыла» цивилизация: эрос — не только соединение тел, не только соединение душ, но — важнейший принцип вселенной. Печать эроса лежит на всем, что имеет отношение к жизни. И здесь звуковой мир Скрябина часто совпадает с тем, что в слове выразил другой его современник — Василий Васильевич Розанов.

Книги этого крайне оригинального и дерзкого мыслителя рубежа веков для многих современников стали откровением. Центральная точка притяжения его мысли — мистика пола. Розанов временами бывает удивительно созвучен Скрябину. И не только в своих идеях. Ему был дан и дар слова. Некоторые страницы Розанова — словно овеяны теми же «ласками», которые слышатся в звуках Скрябина:

«Ночь для каждого единичного существа играет роль полога, закрывающего его от всех очей и от него самого закрывающего все предметы, кроме самых ближайших. Сочетание полов оживленнейшая, одушевленнейшая минута: итак, минуты и часы ночи отнюдь не есть спускающийся на землю паралич бытия, сонливость, недвижность. Ночь имеет в себе душу, но другую, чем день; имеет жизнь в себе, пульс, но не тот, каким бьется день. Ночь — иное существо, чем день; и в ночь в нас пробуждается иное же существо, чем какое трудится, покупает, продает, хитрит днем. Ночь благоуханнее дня; торжественнее, тише. Цветы очень многие (напр., красивые белые цветы табака) только ночью раскрывают свои чашечки; жасмины ночью испускают сильнейший запах. Словом, вечером, к началу ночи, вся земля точно переменяет одежды: как англичанин, кончивший на бирже дела и вернувшийся домой, в семью. Конечно, возможно, что ночная психология всех тварей приспосабливается или проистекла из самого факта ночи; хотя можно думать и так, что сама ночь есть иной факт в психологии самой Земли: зачем бы Земле перевертываться на своей оси, а не летать вокруг солнца, обращенною к нему постоянно одной стороной, как Луна обращена вечно одной стороной к Земле (показатель, что на Луне никогда не было живых существ, жизни: ибо от жизни неотделимы сон и бодрствование)! Сон и бодрствование, две души в Земле, сновидящая и рациональная, «образом» и «подобием» отражающиеся и на всех тварях — есть не механическая, но метафизическая причина переворачиваний Земли «то на один бок», то «на другой». С ночью для сновидящей души Земли открывается глубь небес, глубины звездных недр, вовсе невидные, неощущаемые, незаметные днем. Ночью внутреннее «я» нашего существа выходит наружу, и оно встречается с внутренним мира, которое в эти только часы открывается человеку. Полог вокруг меня (тьма); но надо мною — свет, звезды, глубина небес, более различимая, чем днем. Только ночью видно лицо неба, выразительность, черты его, сокрытые вовсе за время дня. Я — один в ночи (сокрытость окружающего): но этому одному говорит Бесконечное Единое Небо: «я» конечное и «Я» бесконечное смотрятся одно в другое, может быть постигаются, может быть даже любятся. И вот это же время, часы поэтических грез, горячих молитв (все-нощная, за-утреня), суть вместе и часы, когда одновременно с раскрытыми чашечками цветов теплокровные животные также начинают сильнее благоухать; и, не рассеиваемые звуками слышания или образами — видения управляются этим почти осязательным, матерьяльным чувством. Ибо иногда кажется, что запах есть душа материи; как аромат, наверное, — душа цветка! Матерьяльные души существ начинают осязать друг друга и сливаются — раньше, чем их тела слились! Кровь приводится в волнение, как она не привелась бы образом, звуком: и зажигает тело, как фосфор — предмет, покрытый им. Входит в права свои «разум» тела, логос и Логос организма: невидимая мысль, бегущая по нему, соткавшая узор жил и нерв его, извека ткущая всякую вообще организацию! Семя, ovum… почему это не есть также своего рода «слово» и Слово: но не разлетающееся миражем по воздуху, как слово, уст наших, но слово и Слово творческие, зиждущие, велящие; и веления которых уже суть исполнения…»

«Ночная» картина, звездное лицо неба — словно предвосхищают скрябинского «Прометея». «Теплота» и «аромат» этих строк созвучны солнечной «Поэме экстаза».

Пол, то есть то, что «заряжено» эросом, для Розанова есть величина космическая. Отсюда берет начало все: история, религия, состояние семьи и общества, культура, искусство[108]. Живой мир пронизан полом, его можно обнаружить даже в простейшем «элементе» организма — в клетке, в которой как бы соединяются «оба пола». Беспола же только смерть. С усложнением организма пол находит все более отчетливое и более яркое выражение. У человека пол — это начало личности. Он и заметнее всего в тех частях тела, где отчетливее выражено личностное начало: ладонь — самая живая, самая «индивидуальная» часть руки — это как бы «эмбрион лица», в ступнях заложен «почерк» походки, то есть другая «неповторимость» человека. Само лицо — это наибольшая «концентрация» личности. Но ему противостоит — равная по значению — та «точка пола», которая определяет все: «Фигура человека, «по образу Божию, по подобию», имеет в себе как бы внутреннюю ввернутость и внешнюю вывернутость — в двух расходящихся направлениях. Одна образует в ней феноменальное лицо, обращенное по сю сторону, в мир «явлений»; другая образует лицо ноуменальное, уходящее в «тот» мир…» В строении человеческого тела заложена симметрия. Не только «правого-левого», но и верха-низа. Последняя и раскрывает сущность «точки пола» в ее отношении к человеческой голове: «Там — мышление, здесь — созидание; там как бы мир проектов, здесь — вещь выполненная, или, точнее, мир непрерывного выполнения. Тело мозга создает мысли, пустоты пола создают мыслящие тела». Голова дает возможность говорить. Из нее выходит «затвердевшая» в звуке мысль. «Точка пола» тоже способна, но к другого рода слову. «Осмысленность рожденного слишком твердо говорит о мысли в зачатии: но не нашей мысли, а такой, для которой тела наши суть орудия, как мясистый язык есть орудие нашего слова». Каждый рожденный в земной мир — это Божье слово, «произнесенное» через разницу полов и явленное миру. Поэтому пол — духовен, а сближение мужского и женского начала — «есть озарение пола, минута его гениальности». Через пол явлена изначальная и извечная связь: связь людей, поскольку они происходят от Адама и Евы, связь тела и духа, связь человека с мирозданием. Здесь же — основа творческого начала, поскольку каждый новый человек, появляющийся на свет, тоже творится, и творится «по образу и подобию Божию». Но слово «религия» и значит «связь». И потому Розанов приходит к самому резкому выводу: «рождающие глубины человека действительно имеют трансцендентную, мистическую, религиозную природу». И, соответственно: «Нет чувства пола — нет чувства Бога!»