Полет мотылька - Алексей Калугин

– Ничего?

– Вчера я встречался с Валентиной. Она сказала, что я работал над какой-то теорией сновидений. А сегодня ночью я неожиданно для себя самого с поразительной легкостью смог создать структуру сна третьего порядка. – Все верно, – качнул головой Юлий Никандрович. – Ты занимался теорией многомерных снов. Мы с тобой часто говорили об этом, когда ты бывал у меня в гостях. Ты утверждал, что сон – это на самом деле что-то вроде окошка, через которое мы, если постараемся, можем заглянуть в иной мир.

– Серьезно? – искренне удивился Геннадий Павлович.

– Ты полагал, что зона перехода кроется где-то на уровне структуры сна четвертого порядка. Честно признаться, я не очень хорошо понимал твои объяснения по поводу этих самых структур…

– Это не важно, – нетерпеливо махнул рукой Геннадий Павлович. – Со структурами я почти разобрался. Что дальше?

– Дальше тебе были нужны деньги на исследования. Ты писал гранты, которые не проходили конкурса, – идеи твои были в высшей степени необычными. И так продолжалось до тех пор, пока твоими работами не заинтересовались государственные структуры.

– Кто? – с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.

– Подумай сам, – усмехнулся Юлий Никандрович. – Догадаться не трудно. Как я понял из твоих же рассказов, их заинтересовала не столько сама по себе теория снов, сколько сообщение, промелькнувшее в одной из твоих статей, относительно ложных воспоминаний, с помощью которых можно кардинально изменить всю систему жизненных ценностей человека. Ты считал, что таким образом можно лечить многие психические расстройства, не связанные с глубокими изменениями в подкорке.

– Да-да, – быстро кивнул Геннадий Павлович. – Про ложные воспоминания я уже слышал. Только я не подозревал, что это моя идея.

– У тебя было много разных идей. Но тем, кто предложил тебе работу, приглянулась именно эта. Ты говорил мне по секрету, что они и сами пытались делать что-то в этом направлении, но не добились больших успехов. Вскоре ты получил в свое распоряжение целую лабораторию, расположенную на территории закрытой базы где-то в Подмосковье, – точного адреса ты никогда не называл. Я пытался сказать тебе, что все это не просто так и рано или поздно за все придется платить, но ты был настолько увлечен своей работой, что и слушать ничего не хотел. Ты радовался, как ребенок, рассказывая, какие у тебя исполнительные сотрудники, какое великолепное оборудование и что каждое твое желание, как в сказке, незамедлительно исполняется. Лабораторные испытания полностью подтвердили твои предположения о том, что, создавая ложные воспоминания, можно управлять поведением не только одного человека, но и больших групп людей. И тогда ты решил провести полномасштабное испытание, избрав себя в качестве подопытного.

– Почему?

– Ты считал, что, зная о том, что являешься объектом исследований, и при этом примерно представляя себе, как все должно происходить, ты сможешь запрограммировать свое сознание таким образом, что во сне будет происходить разделение истинных воспоминаний и ложных. Ты полагал, что таким образом будешь иметь возможность контролировать процесс и в любой момент сможешь остановить эксперимент. Для того чтобы эксперимент был чистым, ты попросил меня помочь создать модель альтернативного варианта реальности, которая должна была послужить основой для разработки полномасштабного сценария твоих ложных воспоминаний.

– Почему я обратился за помощью именно к тебе?

– Во-первых, мы с тобой часто и подолгу обсуждали твою работу, особенно до того, как ты перешел в новую лабораторию, – я был в курсе того, чем ты занимался. Во-вторых, тебе была известна моя теория генетического мусора, которой ты собирался воспользоваться.

– Значит, никакой Международной программы генетического картирования в реальности не существует? – Мы придумали ее вместе с тобой, – Юлий Никандрович откинулся на спинку стула и расстегнул пиджак.

– Но пару дней назад я сдал анализ на генетическое картирование.

– Ложные воспоминания. – Юлий Никандрович еще раз, хотя и не пил пива, промокнул губы салфеткой. – Ты сам объяснял мне, что в твое подсознание будет заложено несколько блоков ложной памяти, каждый из которых будет открываться в ответ на определенный внешний раздражитель. Сигналом может служить все что угодно – вспышка света, случайно услышанное слово, неожиданный жест. Ты, помнится, говорил мне, что для программирования ложной памяти удобнее всего использовать популярные телепередачи, что-то вроде ток-шоу, слушая которые зритель следит за ходом беседы, но не пытается глубоко вникнуть в ее суть.

– А энзимотерапия и нейропластика? Это тоже твоя выдумка?

– Ты хотел максимально усложнить эксперимент, а потому твое второе «я», наделенное ложной памятью, должно было стать старше тебя. Внешность являлась для этого помехой, и я придумал систему омоложения организма.

Геннадий Павлович устало провел ладонью по влажному от испарины лбу.

– Что еще?

– Ты попросил нас с Григоршиным также поучаствовать в эксперименте. Мы, как люди, которых ты давно и хорошо знаешь, должны были служить подтверждением твоих воспоминаний. Нам полагалось раз в неделю встречаться в «Поджарке» и обсуждать «текущие» проблемы, которые мы тоже заранее придумали.

– Я умею играть в маджонг? – непонятно с чего вдруг спросил Геннадий Павлович.

– Умеешь, – ответил Юлий Никандрович. – Мы иногда играли. А что?

– Да так, – махнул рукой Геннадий Павлович. – Кто такой Алекс Петлин?

– Ты познакомил нас незадолго до начала эксперимента, представив его как наблюдателя, который будет присутствовать при наших встречах. Для пущей убедительности была придумана легенда, в соответствии с которой он также являлся нашим школьным другом.

– Это понятно. – Геннадий Павлович взял в руку стакан с пивом. – Я не могу понять того, каким образом на ваших с Анатолием местах оказались незнакомые мне люди, которых я принимал за вас?

– После начала эксперимента мы, как и договаривались, раз в неделю встречались в «Поджарке». Но состоялись только две встречи. Накануне третьей с нами связался Петлин. Он сказал, что в дальнейшем нашем участии в эксперименте нет необходимости. Сам понимаешь, спорить с этим было бы по меньшей мере глупо. Я все же поинтересовался, в чем дело. Он весьма уклончиво ответил что-то насчет того, что эксперимент перешел в новую фазу.

Рядом со столиком, за которым сидели друзья, вновь замаячил официант с манерами дворецкого. Он старательно делал вид, будто его совершенно не интересует, что происходит за обслуживаемым им столиком, но по всему было видно, появился он здесь не просто так, а потому, что в стаканах на столе уже почти не осталось пива.