Тайны морских катастроф - Роман Белоусов

…Снеговой туман, глыбы изумрудного льда — «и вдруг, чертят над нами круг, пронесся альбатрос». Уже первые строки захватили его, увлекли в синие просторы, на корабль, который в сопровождении парящего альбатроса — путеводной птицы — пробивался сквозь шторм. Недаром альбатроса считали птицей добрых предзнаменований.

В этот момент, нарушая закон гостеприимства, Старый Мореход убивает посланца добрых духов — птицу, которая, согласно поверью, приносит счастье:

Как странно смотришь ты, Моряк,Иль бес тебя мутит?Господь с тобой!.. — «Моей стрелойБыл альбатрос убит».

Разгневанные духи проклинают Морехода за совершенное кощунство. Они мстят ему страшной местью, обрекая, как и легендарного капитана «Летучего голландца», на скитания на корабле с командой из матросов-мертвецов.

Картина убийства альбатроса и то, как был наказан за это старый моряк, словно живые возникали в сознании. С тех пор мистический рассказ о судьбе Старого Морехода станет любимым чтением юного Стивенсона, а Колридж одним из почитаемых им поэтов, так же, впрочем, как и Вордсворт. Тот самый Вордсворт, друг Колриджа, который однажды во время прогулки, когда они обсуждали план будущей поэмы Колриджа, предложил описать в ней, как моряк убил альбатроса и как духи решили отомстить ему. При этом Вордсворт сослался на недавно прочитанную книгу, где говорилось о том, что моряки, огибая мыс Горн, часто встречают в тех широтах огромных альбатросов.

Колридж, которого привлекала мрачная фантастика и различные суеверия, в том числе и связанные с морем, внял совету друга. Он поверил на слово, что такое поверье будто бы бытует среди моряков, как, скажем, исстари они верят в то, что встреча с «кораблем-призраком» — судном без экипажа, кочующим по воле волн — к несчастью; не менее дурной знак оказаться в «мертвой воде» — проделке дьявола, когда корабль, несмотря на поднятые паруса, словно замирает посреди волн и может простоять в такой западне без движения дни, а то и недели. Но стоит заметить кувыркающихся морских черепах, и моряки ликуют: плену скоро конец, жди ветра и волн, ибо веселые черепахи-акробаты — предвестники непогоды. А вот голубоватые «огни св. Эльма», вспыхивающие на верхушках мачт, на стеньгах и реях, — добрый знак, возвещающий окончание шторма. Об этом знали еще спутники Колумба и Магеллана, которым не раз приходилось наблюдать волшебное свечение во время ураганов и бурь. Одним словом, таких суеверий за века накопилось немало. Но странное дело, легенда об альбатросе не встречалась среди предрассудков, бытующих с давних времен. Наоборот, в истории мореплавания можно найти как раз обратные примеры, когда моряки питались мясом убитых альбатросов.

О чем свидетельствовал, например, известный мореплаватель XVIII века Джеймс Кук. Случалось, что матросы, заплывая в воды Южного полушария, часто «ради праздной забавы», как писал Шарль Бодлер в своем знаменитом стихотворении «Альбатрос», «ловят птиц океана» при помощи крючка и куска мяса:

Грубо кинут на палубу; жертва насилья,Опозоренный царь высоты голубой,Опустив исполинские белые крылья,Он, как весла, их тяжко влачит за собой.

То же самое говорит и Герман Мелвилл в своем морском романе «Моби Дик, или Белый Кит». Восторгаясь великолепным созданием Природы — царственным пернатым чудом, белым как снег, с огромными архангельскими крыльями, писатель возмущался тем жестоким способом, которым удавалось изловить эту птицу — при помощи крючка и лески.

Откуда же Колридж позаимствовал столь талантливо и убедительно описанную им легенду? Располагал ли сведениями, подтверждающими слова Вордсворта? Известно, что, работая над поэмой, он ознакомился с большим количеством источников — от путевых заметок мореходов до ученых записок лондонского Королевского общества. Может быть, в каком-либо из этих трудов поэт и почерпнул подтверждающие легенду сведения? Однако, как установили исследователи, ни в одном из источников, которыми пользовался Колридж, не было и намека на поверье, что всякий, кто убьет альбатроса, будет проклят и отомщен. Да и сам Колридж писал, что его произведение — это «плод чистейшей фантазии». Выходит,

сам поэт оказался невольным творцом предрассудка, который был воспринят склонными к суевериям моряками. И новая морская легенда укоренилась в умах, зажила, можно сказать, самостоятельной жизнью.

С годами настолько уверовали в легенду об альбатросе, что даже в некоторых энциклопедиях о поэме Колриджа говорится как о порожденной широко известным предрассудком. Так, под словом «Альбатрос» в Американской энциклопедии написано, что «моряки издавна относятся к этим птицам со страхом и благоговением», а в Британской энциклопедии прямо сказано, что «предубеждение моряков по поводу убийства альбатроса было использовано Колриджем в его поэме».

Конечно, от любого суеверия, каков бы ни был его «возраст» и происхождение, пользы ждать не приходится. Но в случае с легендой об альбатросе, рожденной фантазией поэта, дело обстоит несколько по-иному — она спасала от уничтожения замечательных морских птиц.

…Образ птицы добрых предзнаменований многие годы сопутствовал Стивенсону. И случалось, напоминала ему об альбатросе метнувшаяся в мерцающих вспышках маяка чайка; распластанные ветви лохматой ели под окном казались огромными крыльями; причудливый узор на замерзшем стекле был словно гравюра с изображением парящего над волнами исполина. Льюис, по его словам, хранил верность альбатросу, как самому романтическому из сказочных созданий, наделенному к тому же благороднейшим из имен.

Придет время, и он воочию увидит эту удивительную птицу. Произойдет это при плавании его на яхте «Каско». И точно так же, как в поэме Колриджа, когда яхта проходила близко к антарктическим широтам, над ней воспарил огромный альбатрос. Залюбовавшись величественной птицей, Стивенсон невольно вспомнил строки из поэмы о том, что «проклят тот, кто птицу бьет, владычицу ветров». И еще ему тогда впервые показалось, что он, подобно Старому Мореходу, обречен на бесконечное плавание. С той только разницей, что его это скорее радовало, а не угнетало и страшило, как героя поэмы. В душе он всегда чувствовал себя моряком и был счастлив скитаться по безбрежным морским далям. Ведь он знал, что обречен, болен туберкулезом, что и у него за спиной, как и у колриджского Морехода, «чьей злой стрелой загублен альбатрос», неотступно стоит призрак смерти, готовый совершить кару. И скитания, казалось ему, отдаляют роковой конец.