Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание - Александр Шевцов (Андреев

Далее идет дикое пояснение с цитатой из Ленина:

«Сознание человека является функцией "того особенно сложного куска материи, который называется мозгом человека"».

Дикое оно потому, что здесь вместо «красивого» слова «форма» используется другое блестящее и яркое иностранное слово «функция». Эта елочная побрякушка тоже используется без понимания, зато очень действенно. Сразу видно — это настоящая Наука! А что такое функция?

Ну, сам Словарь, конечно, определения не дает. Это же не философское понятие. А какое? Пожалуй, математическое. Латинское functio— означало исполнение. В математике так стали называть переменные величины, которые меняются в зависимости от изменений основной величины. Все это похоже на образ источника света с лучами. Все, что в зависимости от главного меняется или исполняет что-то, стали называть функцией.

Понять подобные образные связи можно лишь с помощью намеков из проклятого советской Наукой, но очень живучего вульгарного материализма: сознание — это выделение, секреция мозга, — значит, оно его функция. Примерно так звучит это пояснение, хотя я и огрубляю. Но в целом ясно, что сознание вполне может быть понято из деятельности нервной системы, а значит, является то ли психикой, то ли частью психики, понимаемой как деятельность нервной системы по приспособлению к окружающей среде. Вот суть.

Тогда не понятно, почему сознания не может быть у животных? Возможен только один ответ: да потому, что его нет вообще! Судите сами, если сознание, скажем, высшая форма психики, свойственная только человеку, то значит, это наш выбор — называть эту высшую часть психики особым именем или не называть. Просто так удобнее говорить о человеке, называя его психику особым именем. Но можно было бы и не называть, и тогда сознание растворяется в психике полностью!

Это все при том, что понятие сознания существовало тысячелетиями, а психику Наука придумала только вчера!

Не будем забывать, что в этой главе я исследую не все то, что говорили русские психологи и философы о сознании в советские времена, а само советское понимание сознания, как особое явление, которое было некой основой или струей, обязательно присутствовавшей в любом труде о сознании. Более того, такое понимание сознания, взятое из Сталинского словаря, иногда скрыто, а порой и по-прежнему явно до сих пор проявляется во многих психологических сочинениях. Хуже того, в сочинениях, рекомендованных Министерством высшего и среднего образования в качестве учебных пособий.

Вот, к примеру, «Основы психологии» (для вузов) Л. Столяренко, изданные в 2002 году. Глава, посвященная сознанию, называется не иначе как «Структура сознания». Громко, звучно и очень и очень по-иностранному, значит, научно. А когда будете читать определение, допустите мысль, что я вас обманул, а на самом деле цитирую какой-нибудь философский словарь Брежневской поры:

«Сознание — высшая, свойственная человеку форма обобщенного отражения объективных устойчивых свойств и закономерностей окружающего мира, формирования у человека внутренней модели внешнего мира, в результате чего достигается познание и преобразование окружающей действительности.

Функция сознания заключается в формировании целей деятельности, в предварительном мысленном построении действий и предвидении их результатов, что обеспечивает разумное регулирование поведения и деятельности человека. В сознание человека включено определенное отношение к окружающей среде, к другим людям: "Мое отношение к моей среде и есть мое сознание" (Маркс)» (Столяренко, с. 220).

Не думайте, что это единичный случай. Государственный стандарт на высшее образование в России, очевидно, требует от создателей учебников

психологии для Высших учебных заведений именно такого понимания сознания, которое было создано марксизмом и ленинизмом и закреплено в сталинской философии. Во всяком случае, во всей серии учебников психологии, созданной под редакцией В. Дружинина, сознание попало в раздел с еще более откровенным названием «Структура психики». И здесь четко и однозначно сказано:

«Представление о сознании возникло в философии, является одним из ее основных понятий и означает высший уровень психической активности человека как социального существа» (Психология, под общ. ред. Дружинина, с. 93).

Как видите, здесь не только откровенно заявлено, что сознание — это часть психики, но и еще ярче подчеркнуто, что это лишь добрая воля ученых позволила сознанию существовать вообще. Любопытно, в какой это Философии возникло представление о явлении, которое веками называлось русскими людьми русским словом сознание?

К чему я привожу эти примеры? Думаю, вы уже поняли: если исходное утверждение показывает, что под сознанием подразумевается психика, то есть работа нервной системы, то чистить нечего. Сознание, понимаемое как часть психики или приспособление к выживанию в общественно-исторической среде, не может быть предметом очищения. А при этом язык определенно знает — очищение сознания возможно.

Значит, есть еще какое-то сознание, кроме того, что описывает классическая советская Психология. И его придется поискать. А советское понимание сознания — отбросить как не соответствующее сознанию! Может быть, это прозвучало резко, но вдумайтесь: если существуют два вида сознания, как утверждают разные люди, то, вероятней всего, кто-то из них ошибается, а существуют в действительности два разных явления, одно из которых действительно сознание, а второе называют так лишь по ошибке или умыслу. Ну и какое же не есть сознание?

Думаю, именно то, про которое сами же его хозяева сказали, что вообще-то наше сознание не совсем сознание, оно даже совсем не сознание. Оно — часть психики. Значит, психика.

Кстати, это не значит, что они не правы. Это означает лишь то, что очищение невозможно. Я с этим не согласен, поэтому поищу еще — нет ли какого-то сознания, которое можно чистить. А если нет такого сознания, то что есть? Что-то же во мне очищению доступно.

Глава 2. Марксистское сознание

На самом деле даже в советской Психологии все было вовсе не однозначно, и многие психологи видели сознание отнюдь не только как часть психики. Впрочем, намеки на это я уже приводил. Но чтобы их рассмотреть, придется освободиться от политического ядра советской Психологии, а для этого его описать и рассмотреть.

Марксизм прорвался в Психологию вовсе не только на силе политического давления на ученых сверху, со стороны Властей. Это они сейчас так объясняют, когда хотят оправдаться в том, что делали подлости: нас вынуждали, попробовали бы вы сами говорить в ту эпоху иначе! Что ж, их можно понять. Но и понять тоже политически, а не научно. Научно это объяснение не принимается, потому что эти психологи и философы не просто отрекались от своих воззрений на природу действительности, чтобы потом крикнуть: и все-таки она вертится! Нет, эти люди как-то так безоговорочно были марксистами и сращивали Психологию с Марксизмом.

Впрочем, тут я не прав. Никто из советских психологов этого не делал. Не было для них никакой психологии, которую можно было бы срастить с новой идеологией. Они честно положили жизни, чтобы вырастить новую Психологию из тех немногих и не очень глубоких психологических наблюдений, что были сделаны классиками Марксизма. Они не сращивали, они взращивали.

Как же так получилось, что при этом советская Психология так совпадает с зарубежной, точно не было железного занавеса и разрыва в 70 лет?

А вот это заслуга не ее, а как раз классиков Марксизма. Когда они делали свои высказывания, они размышляли о той силе, которая скрывается в только еще подымавшейся тогда естественной Науке. И классики ее чуяли и понимали, что эту силу ни в коем случае нельзя ни упустить, ни оставить врагу. Ее надо запрячь, как бешеного быка, рвущегося к власти, и его порывом разбить ворота вражеской крепости. Потом быка можно будет поставить в его научное стойло, а самим занять тронную залу. Но потом. Вот почему классики Марксизма очень ратовали за то, чтобы выглядеть творцами Науки или хотя бы научной революции. На западе, как вы понимаете, хотели того же, откуда и сходство.

Маркс, из которого в первую очередь и выводили психологическую теорию, психологией глубоко не занимался. С. Л. Рубинштейну, который постарался раскопать у него все, что хоть как-то можно было подтянуть к психологии, удалось написать лишь две статьи, в общей сложности на пятьдесят страниц. И это была не простая работа, потому что, как он сам пишет в 1933 году: «Мы не найдем, как известно, в собрании сочинений Маркса специально психологических трактатов. Но в различных его работах, как бы попутно, этим гениальным умом разбросан ряд замечаний по разным вопросам психологии» (Рубинштейн, Проблемы психологии в трудах Маркса, с. 19).