Оляна. Игры с Артефактами - Ольга Пашнина

Этот вид поразил меня. Я сидела на пляже и не могла справиться со своими чувствами. Маленькая девочка из деревни никогда не видела такого солнца. Взрослая никта никогда не думала, что, умерев, попадет в такое чудесное место.

— В Тригоре теперь тоже так будет.

От низкого женского голоса я вздрогнула и вскочила на ноги. Инстинктивно поклонилась Хранительнице, одетой в длинную серебристую мантию. Но та лишь отмахнулась, скидывая капюшон. Седые волосы были убраны в аккуратный пучок.

— Я не думала, что окажусь здесь, — призналась я.

— А где ты думала оказаться? — с интересом спросила женщина.

И жестом предложила мне сесть за небольшой столик. Я могла поклясться, что его здесь не было, но это Предел, чему я удивляюсь.

Едва я присела, на столике появилась еда и напитки. Я удивленно посмотрела на Хранительницу.

— Еда — одна из главных потребностей живых существ, еда же одно из главных удовольствий. Глупо заставлять исстрадавшиеся души отказываться от таких минут радости. Ешь, Олианна, не волнуйся ни о чем.

— Спасибо, — вздохнула я и до боли сжала прохладный стакан с соком.

И вспомнила первые слова Хранительницы.

— В Тригоре так будет? И солнце будет?

— Будет, если кто-то уничтожит остатки магии Артефактов. Часть ее еще есть в Дарнарде, Оляна.

Меня передернуло от имени отца. Я даже про себя старалась его не называть, оно было полно темной магии.

— Ваши тучи, ваши грозы — души, заключенные в Артефактах. Вы уничтожили почти все, что связывает их с Тригором, остался лишь Дарнард. Тригору повезло, что Виктор тебя нашел.

— Виктор уничтожит Тригор, — вырвалось у меня.

Хранительница довольно рассмеялась:

— Нет, дорогая, если хочешь знать, не уничтожит. Виктор не самый лучший правитель Тригора, но к вопросам воспитания детей они с королевой Сеславией относятся с должной ответственностью. Их сын Дмитрий вполне достойно будет править Тригором.

— Вы знаете будущее? — встрепенулась я.

— Ты кушай, креветки очень даже ничего, — вместо ответа улыбнулась Хранительница.

К собственному удивлению, я действительно чувствовала голод. Всегда считала, что мертвые не хотят есть, но крупные нежные креветки под сладковатым соусом оказались просто восхитительны.

— Так вы видите будущее?

— Я же Хранительница, милая, а время это штука сложная. Будущее, прошлое — какая разница?

— Тогда скажите, что будет с Альдредом? Он… У него будет семья?

Я затаила дыхание, а Хранительница внимательно рассматривала меня с ног до головы.

— Прости, Олианна, не могу сказать, — наконец ответила она. — Ты беспокоишься о Тригоре, это похвально. Но будущее твоих близких должно остаться тайной. Поверь мне, те, кто пытается менять будущее, кончают плохо и много страдают. Позволь случиться тому, что должно.

— Он умрет? Что должно случиться?!

Я должна знать! Или нет… Если я умерла, а Дарька, Сомжар или Альдред погибнут, все зря. Тригор, души — ничто не стоит этой боли. Наверное, я так и осталась эгоистичной нечистью, но лучше на войне, но с ними, чем победа такой ценой.

— Знаешь, — хмыкнула Хранительница, — твоя главная беда в том, что ты не умеешь расслабляться. Ты везде ищешь сложности! Вспомни время, когда ты не мучилась проблемой выбора или делала то, что тебе действительно хочется?

Я промолчала. Пожалуй, таких моментов было немного, разве что месяц в деревне, с Альдредом. Я ворчала, что меня заставляют тренироваться, но все же получала от этой размеренной жизни несказанное удовольствие. И до сих пор вспоминала наши тренировки с теплотой.

— Значит, креветки ты не будешь? — спросила Хранительница. — Будем решать вопрос с туманным и светлым — в перспективе, конечно, — будущим?

Я немного нервно кивнула. Отголоски чувств после случившегося никак не хотели отпускать. И все вокруг хоть и казалось пределом мечтаний, словно мне не принадлежало.

— Будущее неоднозначно, — туманно изрекла женщина. — Сейчас оно одно, а в следующую минуту — другое. Оно, конечно, не такое непостоянное, как вы, люди, его представляете, и от того, съела ты на завтрак клубнику или сливу, ничего не изменится. Но, скажем, твоя смерть может изменить многое.

Она умолкла и многозначительно поглядела на меня. Я ожидала продолжения, но, когда его не последовало, спросила:

— Для кого?

— Для всех, Олианна. Для тебя, для твоего Альдреда, для Виктора и Сеславии, для Дарьки и Сомжара, для Айбиге и Эртана, для Гаерта и… Так, стоп. Я, кажется, сболтнула лишнего.

Айбиге и Эртан? Я определенно хочу узнать подробности!

— Вот только ты не знаешь, как именно. То, что хорошо для одного, другому смерть. Ты не знаешь, как изменятся их жизни. И как изменится твоя. Но я, дорогая, буду откровенна. Проще и легче для тебя уйти со мной, остаться за Пределом. И восполнить все годы темноты, в которой ты жила.

— Так у меня есть выбор? — Я медленно подняла взгляд на Хранительницу.

Она кивнула:

— Ты еще не мертва, девочка, а значит, можешь вернуться. Я лишь чуть подтолкну твое сердце. Но я не знаю, сколько еще боли ждет тебя впереди. Я должна уговорить тебя вернуться, потому что еще далеко не все кончено, но я наблюдала за тобой с рождения, я жалела тебя, иногда даже помогала. И не могу не предоставить тебе выбор. Что бы ты ни решила, это все, — она обвела рукой пляж, лесок вдалеке, море, — останется.

— Я хочу вернуться! — выпалила я, не дав Хранительнице закончить. — Я хочу знать, что с ними будет! Не могу быть здесь, не зная, что там происходит, а вы ведь не скажете.

— Верно, — согласилась она. — Мертвым не нужно знать, как живут живые. И наоборот. Тогда иди, Олианна, задерживать тебя я не буду. Рано или поздно все равно встретимся, а я так давно живу, что уже и не замечаю, как проносятся десятки лет.

— А… куда идти?

Вместо ответа Хранительница махнула рукой в сторону Предела. Столик и стулья сами собой исчезли, а я осталась стоять в одиночестве на берегу. Первый шаг в прохладную воду дался с трудом, но потом стало легче. И чем ближе оказывалась лиловая призрачная завеса, тем быстрее я шла. Предел пересекла уже бегом и оказалась в темноте, как показалось, на долгое, долгое время…

Открывая глаза, я знала, что никогда и никому не расскажу о том, что случилось за Пределом. А вскоре наверняка буду думать, что все это мне привиделось, и я лишь потеряла сознание. Это к лучшему. Возможно.

Голова раскалывалась, я стиснула зубы, чтобы унять хоть немного пульсирующую боль. Но все равно она не могла сравниться с тем, что я испытывала, когда взялась за посох. Остро укололо сожаление, — я скучала по морю и белому песку.