Беатриче Ченчи - Франческо Гверацци

Глава XXX. Последний час

Процессия, сопровождавшая на место казни братьев Ченчи, остановилась перед тюрьмой Корте-Савелла.

Беатриче и Лукреция на коленях, тихо молятся. Отец Анджелико также молится, но до слуха его донесся шум, который всё более и более, приближается. Он поднимает глаза и видит сквозь отверстие двери человека, делающего ему знак рукою; он понял этот знак. Боже! как уже давно жизнь его протекает в непрерывном, горьком труде – напутствовать и утешать несчастных осужденных на последние страдания; но теперь у него не достает духу сказать Беатриче, что пора идти. Покуда он стоял, не зная сам, что делать, она вывела его из затруднения молитвою, произнесенною вполголоса.

– И если это беспредельное стремление покинуть жизнь и идти в твои объятия, о Боже, греховно, прости мне этот грех. Как мне тяжело ожидание! Я подобна изгнаннику, готовящему на выжженом солнцем берегу челнок, который должен провести его в отечество! Небо, ты отчизна всех страдающих! скоро ли, скоро ль я тебя достигну?

– Дочь моя, если твое желание так сильно, то знай, что Господь идет за тобою… он уже пришел. Идем во сретенье ему…

И встав, капуцин протянул свою жесткую руку к нежной руке Беатриче. Она поспешно встала.

– Здесь на земле страдание называется мученичеством, в раю оно зовется славой… – воскликнула Беатриче: – идемте… идем!

Из сострадания ли, или из любопытства, но здесь стелилось более всего народу; толпа была так велика, что мрачная процессия едва могла подвигаться вперед. Взрослые и дети карабкались на карнизы окон, на выступы стен и цеплялись даже за железные крючья, за которые привешивались фонари. То была толпа, слезливая, не чуждая истинной жалости, грубая без жестокости, горевавшая о событии и не способная протянуть руки, чтоб изменить его ход: напротив она даже и не захотела бы этого; подобные праздники тем приятнее для народа, чем сильнее дармовые ощущения, ими доставляемые.

Первая показалась донна Лукреция; черный вуаль покрывал её голову и спускался до пояса. На ней было черное платье из бумажной материи с широкими открытыми рукавами, и белая рубашечка из тонкого холста с мельчайшими складочками, с рукавами застегнутыми у кисти руки, как носили в то время. Вместо белого висячего пояса, бывшего в употреблении в Риме, она была опоясана веревкой, в которую были пропущены и её руки. Веревка была завязана не настолько крепко, чтоб она не могла правой рукой держать перед глазами распятие, а левой обтирать пот, заливавший ей лоб; на ногах были туфли из черного бархата, с черными же бантами. Вслед за нею показалась Беатриче.

Долгое горе не в силах было уничтожить её божественной красоты. Как пламя, готовое погаснуть, загорается ни мгновение ярким светом, красота Беатриче, казалось, вызвала наружу весь блеск свой, чтоб ярче засиять в последний раз на свет… Страдание осыпало ее росою, тою росой, которая каплет с пальмовых ветвей небесных мучеников. Беатриче явилась одетой иначе, чем её мачеха. На ней был белый вуаль; на плечи было накинуто белое глазетовое покрывало; платье из фиолетовой тафты; высокие башмаки из белаго бархата, с пунцовыми каблуками и бантами.

– Вот она! вот она! – Слова эти как молния пробегают из уст в уста, и всё внимание, и все глаза устремляются за Беатриче.

Как только она выступила из двери, её встретило распятие Мизерикордии, покрытое длинным черным крепом, который раздувал осенний ветер, уподобляя парусу, надутому попутным ветром.

Распятие склонилось веред ней; словно приветствуя ее, и обе женщины поверглись ниц. Беатриче громким голосом произнесла.

– Ты с распростертыми объятиями встречаешь меня, Спаситель мой! прими же меня с Тою ею любовью, с какою я иду к тебе.

Когда Джакомо и Бернардино увидели со своей колесницы прекрасную праведницу, они бросились с колесницы, прежде, чем успели удержать их и, упав перед нею на колени, умоляли о прощении.

– Прости нас, сестра! – кричала они: – ты, невинная, идешь на смерть из-за нас!

Увидев истерзанное тело брата, Беатриче пошатнулась и оперлась за руку отца капуцина; но скоро пришла в себя и с ясным выражением лица произнесла:

– Что мне прощать вам, братья мои? Ни ваше и не мое признание не стало причиною вашей смерти. Она была решена прежде. Что же мне прощать вам? Я счастлива, что оставляю этот мир, где для меня были одни страдания. Я счастлива, что иду туда, где нет ни притеснителей, ни угнетенных. Мужайся, Джакомо; теперь тебя еще могут заставить страдать, но уже не долго. Идемте, чего мы ждем? Поспешим укрыться на лоне Всевышнего, который давно ждет нес… Идемте вкусить вечный мир.

Полные нового мужества, которое вселили в них необыкновенная стойкость юной девственницы, они взошли на колесницу и с непоколебимым терпением вынесли продолжение и конец мучения.

Беатриче шла скорой, легкой поступью, точно спешила поспеть вовремя на приятное приглашение. Проходя мимо церквей, которых попадалось много на дороге, она повергалась на колени и молилась с таким благоговением и с такою любовью, что слышавшие её желали только одного: чтобы Бог сподобил и их оставить эту жизнь с такою же верою и с такою радостью.

Наконец печальная процессия достигла площади, на которой возвышается крепость святого Ангела.

Посреди площади эшафот, на нем плаха, на плахе топор. Лучи вечернего солнца падают на блестящее железо топора, который кажется огненным. Густая толпа волнуется, как нива, колеблемая ветром. Процессия дошла до капеллы Сан-Чельсо, где было приготовлено причастие: это была последняя станция осужденных; здесь они молились и ждали очереди идти на казнь. Народная масса начинает закипать при появлении колесницы… Горсть людей с виноградной ветвью на шляпах продвигается вперед тесно сплоченною кучкой, расточая удары кинжалов на право и налево. Невозможно описать того страха, давки и криков, какие были видны и слышны в толпе. Кавалерия пыталась броситься вперед, но перепуганные лошади не повиновались: сбирры, зная сколько ненависти сосредоточено на их позорных головах, спешили спасаться. Братья мизерикордии, священники, факельщики, распятие, знамена – всё опрокинуто… Страшны были крики. Много народу было задавлено, много задушено в толпе. Некоторые от страху, или от палящих лучей солнца, а вернее от обеих причин вместе, сошли, с ума. К дополнению смятения и ужаса, несколько подмостков, переполненных зрителями, обрушилось, увлекая за собою сидящих.

Гвидо видел всё это со своего бешеного коня и душа его изнывала от ожидании. Вот сподвижники его приближаются к Беатриче; вот они уже около неё; они берут её…. взяли…. уносят. Она спасена. В народе раздаются крики беспредельной радости; он со своей стороны тоже помогает похитителям.