Окрашенное портвейном (сборник) - Георгий Янс

– Юрий Иванович, можно вас на минуточку.

Я знал, куда и зачем иду, поэтому, обращаясь к классу, строго произнес: " Я к директору, всем работать с учебником».

За дверью ждала меня, она, тетя Маруся, моя любимая нянечка. Пушкину Арина Родионовна сказки сказывала, а моя тетя Маруся похмеляла меня.

– Очередь была, поэтому так долго, – начала было оправдываться она за задержку.

– Ладно, тетя Марусь, самое главное, что пришла. Где?

– Я тебе в подсобке все приготовила. Иди. Я пока за классом пригляжу. Что у тебя там? Работа с учебником? – Тетя Маруся около двадцати лет проработала в школе нянечкой. И наизусть знала все наши методические приемы в таком непотребном состоянии.

В подсобке на опрокинутом ведре, накрытым газетой стояла бутылка портвейна, на тарелке – порезанная колбаса и квашеная капуста. «Заботливая», – трогательно подумал о тете Марусе. Выпив залпом, стакан и закусив щепоткой капусты, тут же закурил. Тиски, державшие голову, слегка разжались. Я почувствовал себя гораздо лучше. «Остальное, после уроков допью, – решил я. – Сейчас больше нельзя, иначе повести может».

– Ну, что Юр, полегчало? – шепотом спросила тетя Маруся, высвобождая мне место за учительским столом.

– Спасибо, теть Марусь, – так же шепотом ответил я. – Как бы я без тебя жил?

– Ох, Юра, Юра, – проворчала она уже в дверях.

В ее словах ко мне было больше жалости, чем осуждения. Не раз она говорила мне: «Как же Юра можно такую светлую голову пропивать. Мужик нормальный вроде, учитель хороший, дети тебя любят»… «…И не дети тоже», – добавлял я. «Бабы тоже тебя любят, – соглашалась она. – Так, что тебе не хватает. Только жить начинаешь».

Действительно, чего мне не хватает? Если разложить по полочкам, вроде все в наличии имеется. Начинаешь с этих полочек все одно место складывать, смотришь, ничего нет, пустота. Я отогнал никчемные мысли, так как ощутил прилив пьяной энергии. Посмотрел на часы. До конца урока оставалось еще пять минут. Захотелось сделать что – нибудь полезное для себя и для общества. Решил посчитать пустые бутылки, поэтому направился к задней стене класса, где стояли книжные полки. Открыл верхнюю полку: Маркс, Ленин и пыль. Присел на корточки, чтобы удобнее было проверить содержимое нижней полки. Насчитал пятнадцать бутылок. – «Надо будет сегодня вынести», – подумал я. Мысль мне понравилась своей общественной значимостью. Я стал подниматься и стукнулся головой о верхнюю приоткрытую дверцу шкафа. От неожиданности и боли непроизвольно вскрикнул: «Бля»! Я стоял спиной к классу, но по установившейся тишине понял, что ученики повернули головы в мою сторону и смотрят на меня в полнейшем молчании. Видно столько боли и недоумения было в моем вскрике, что они даже не знают, как реагировать. Я тоже не знал, Посмотрел на часы. До конца урока осталась примерно минута. Она показалась мне вечностью. Наконец, раздался звонок. Оставаясь возле шкафов, так и не решаясь, выйти к классу, только и произнес: «Сдавайте тетради. Урок закончен».

Глава пятая

Махровый халатик

Я остался лежать, а Маняша выскочила из постели, вынула из пакета халат и быстро накинула на себя. Повертевшись перед зеркалом, подошла ко мне и поцеловала в щеку.

– Спасибо тебе, родной. Первый раз ты подарил вещь, которая мне очень подходит.

Халат действительно был хорош, бледно – розового цвета, безразмерный и с капюшоном. Жена просто утопала в нем, виднелось только радостное и раскрасневшееся личико, которое еще несколько минут назад с жаром целовал. Женские же ее прелести халат скрывал плотно, но не наглухо. Только дерни за поясок, и Сезам откроется.

– Сколько он стоит?

– Нормально стоит, – ушел я от ответа.

– А как тебе денег хватило? – с ироничной подозрительностью спросила Маняша.

– Во всем себе отказывал, – мне очень не хотелось развивать эту тему.

– Какой же ты у меня замечательный! – воскликнула Маняша, еще раз чмокнула в щеку, скинула халат и направилась в ванную, чтобы потом надеть его уже по необходимости.

Маняша еще и потому так радовалась подарку, что такой халатик в 1983 году купить в Москве было невозможно. У нас были ракеты, которые могли долететь до Америки, были атомные станции, в безопасности которых были уверены на все «сто», но вот таких простеньких махровых халатиков не было.

Где-то в апреле директор после уроков вызвал меня к себе. Когда я вошел в кабинет, в притык к директорскому столу сидели Белла Павловна, учительница русского, дама постбальзаковского возраста, безнадежно задержавшаяся в старых девах и Петрович, который на удивление был трезв и серьезен.

– Садись, Юрий Иваныч, – пригласил меня директор. – Значит, дело такое, товарищи, – уже ко всем обратился он. – Из софийской школы к нам пришло официальное письмо. Приглашают трех учителей по обмену опытом. Я решил в эту поездку отправить вас троих. Белла Павловна будет представлять нашу партию, Николай Петрович по профсоюзной линии, а Юрий Иваныч, как представитель молодого учительства, к тому имеющий бесценный опыт пребывании в Болгарии. – Ты же студентом был в Болгарии? – утвердительно спросил директор.

– Был, был, – я согласно закивал головой.

Я почти два месяца проработал в студенческом отряде. Мой «бесценный опыт» состоял из помидор, ракии и Пинчи. За то лето я съел такое несметное количество помидоров, что испытываю к ним отвращение по сей день. Ракия – изумительная фруктовая водка – самогон. Она такого пресыщения, как помидоры не вызвала, поэтому всегда вспоминал о ней с нежностью, так же, как и о Пинче, первой моей зарубежной девушке.

Мне по молодости и дремучей наивности казалось, что иностранные девушки – это нечто принципиально иное, чем наши. Но Пинча оказалось точно такой же, как и наши комосомолки. Все, что меня интересовало, располагалось у нее на тех же местах, только девушкой она оказалась менее сговорчивой. За целый вечер я так и не смог стянуть с нее джинсы. Неудачей был не очень обескуражен, так как корень проблемы видел в языковом барьере. Пинча, к моему великому удивлению, не знала русского языка. За месяц диалог был налажен, языковой барьер преодолен, джинсы снимала сама.

– У них «да», значит «нет», а «нет» – «да», – вспомнил я еще одну особенность болгарского быта, так как сам не всегда правильно реагировал на покачивания головой Пинчи.

– Это как? – спросил Николай Петрович.

– Когда кивают головой – «нет», когда качают из стороны в сторону – «да», – наглядно изобразил я.

– Надо же, как интересно, – удивился Николай Петрович. – Хорошо, что предупредил, а то я, что-нибудь учудил.

– Да, да, товарищи. Хотя Болгария и братская нам республика, – вмешался директор, – но все равно надо быть бдительным и осторожным. Какая – никакая, а, все-таки заграница. Вести себя надо достойно, так как вы представляете лицо всей советской школы.

– Юр, а как там с рыбалкой? Есть где поудить? – спросил Петрович.

Я не успел ответить.

– Николай Петрович, какая рыбалка? – в голосе директора зазвучали почти неподдельные нотки возмущения и недоумения. – Вы едете на две недели в командировку, обмениваться опытом.

– Это какой же опыт надо иметь, чтобы две недели обмениваться? – с сомнением спросил Николай Петрович.

– При правильной постановке дела и двух недель может оказаться мало, – начала рапортовать Белла Павловна. – Доклады, дискуссии, посещение уроков, обмен опытом по профсоюзной работе. Какая-нибудь культурная программа, обязательно венки надо будет возложить на…

– Это уж вы чересчур, Белла Павловна, – поспешил прервать директор учительницу. – Все-таки не на похороны едете. Да и какие уже в июне уроки? А так Белла Павловна все правильно говорит. На всякие там развлечения времени остаться не должно. Ты понял, Юрий Иваныч?

– Это вы о чем? – прикинулся я непонимающим.

– Это я о том, – директор выразительно щелкнул по горлу.

И за дружбу между народами нельзя? – проявил я политическую дальнозоркость. За дружбу можно, но только в меру. И последнее, старшим назначается Белла Павловна. Понятно? – закончил разговор директор.

Уезжать мы были должны третьего июня, а накануне, как обычно в мастерских, мне устроили проводы. Петрович отговорился, сказал, что надо рыбацкие снасти к поездке готовить. Мне тоже надо было спешить, поэтому пили на скорую руку, но Михал Абрамыч то ли от первой летней жары, то ли от отсутствия закуски уже после третьего стакана стал говорить очень проникновенно и идеологически выдержанно.

– Товарищи, мы сегодня провожаем Юрия Иваныча и Николая Петровича за границу. Николая Петровича сейчас нет с нами, но душой он здесь.

– Он бы и телом не отказался здесь побывать? – заметил Василий Фомич. – Ему Лидка еще с утра настрого предупредила, чтобы после уроков сразу домой.

Михал Абрамыч, словно не слыша, только пригладил одной рукой венчик волос и продолжил: