НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 17 - Роберт Блох

И потому, что к нему вернулось сознание, все его клоны связанные с этим телом, осознали то же, что и он, испытали шок и страшные ощущения, пока исчезали искусственные блоки памяти и части вновь превращались в целое.

Через минуту то, что было в склепе, погибло. Но погибло не раньше, чем все Скиннеры испытали предсмертную агонию, которая для них никогда не кончится, ибо они, клоны, были бессмертны.

Визг Сьюарда Скиннера смешался с визгом всех до единого Скиннеров в его мире — и этот визг будет длиться

во веки веков!

Перевела с английского

Е. Ванслова

Майкл Дж. Коуни

Р/26/5/ПСИ И Я

Через какое-то время я узнал человека, сидящего за столом напротив меня, и судя по всему, это был хороший признак. Если я его узнал, стало быть, у меня пробудился интерес к окружающему.

— Когда вы в последний раз выходили из своей комнаты?

Его губы двигались: это были толстые губы, не чувственные, но слегка надменные. В его тщательном выговоре ощущалась какая-то цепкость, словно он пробовал на вкус каждое слово, отметая всякий словесный мусор, прежде чем его речь достигнет ушей слушателей. Губы гармонировали со всем его лицом, широким, круглым и, что называется, холеным. Он источал добродушие. Это был человек, который умел заводить друзей и подбирать выражения.

— Когда вы последний раз выходили из своей комнаты? Его глазки, поблескивая между складок плоти, добродушно рассматривали меня. Они как бы говорили, что мне не о чем беспокоиться.

И я им поверил, так как это был путь наименьшего сопротивления.

— Кажется, в прошлом месяце, — ответил я.

— Время утратило всякое значение, да? — он сочувственно кивнул мне.

На его обитом кожей письменном столе лежала только одна папка — мое дело, и, открыв ее, он стал перелистывать страницы. Он начинал лысеть; я это заметил, когда он наклонил голову при чтении — я еще задал себе праздный вопрос, беспокоит ли его это.

— Вас это беспокоит? — спросил он, сверхъестественным образом переиначив мои мысли. — Рождаемость, перенаселенность, Марс, проблема питания? Когда вы сидите в своей комнате, появляется такое ощущение, будто вас заперли? Вас что-то давит?

— Нет, — чистосердечно ответил я.

— Почему же вы тогда не выходите на улицу? — спросил он.

В его прямоугольном кабинете стены были желтые, а потолок — зеленый, и за спиной этого человека синело распахнутое окно, откуда открывался вид на крыши, теряющиеся в бесконечной дали. Когда они вывели меня из моей комнаты и доставили сюда, меня охватил ужас. Повсюду так много людей…

— Так почему же вы не выходите? — спросил он.

— Видимо, потому, что не хочу.

Я не думал, что такой ответ его удовлетворит, но он зеленой шариковой авторучкой сделал пометку в моей папке.

— После звонка с Центральной мои люди нашли вас в вашей комнате, — просветил он меня, будто я и без него этого не знал. — При выборочной проверке на пульте управления Центральной выяснилось, что ваша дверь не открывалась вот уже два месяца. Вас нашли сидящим в кресле рядом с горой еды, и 3-V был отключен. Поставили диагноз «хроническая апатия», я думаю, правильный, и привезли вас сюда.

Меня это несколько разозлило, потому что показалось посягательством на мою личную свободу.

«Чертовы стукачи», — пробормотал я так глухо, чтобы он не расслышал. Он-то был ничего, а вот Центральной я на дух не брал. Повсюду суют свой нос!

— Большой город, — продолжал он. Его звали Форд; это имя украшало маленький пластиковый значок на куртке. — В большом городе почувствовать одиночество проще простого. Людям, кажется, наплевать… Сколько вам лет, Джонсон? Тридцать? Тридцать один? Вы еще так молоды, что можете иметь друзей.

Я издал горький смешок. У меня были друзья! Те, что живут за ваш счет, пьют все, что у вас есть, захватывают все, что вам принадлежит, и доводят вас до безумия бесконечным нытьем — монологами по сверхпустяковым поводам.

— Меня вполне удовлетворяет общество самого себя, — холодно заметил я.

Он как-то чудно поглядел на меня, приподняв одну бровь.

— Странно, что вы так сказали.

— Странно?

— Я так часто слышал эти слова от людей, сидевших на том самом месте, где сейчас сидите вы. Они говорили мне, по-видимому, совершенно искренне — что они очень счастливы в обществе самих себя. Когда-то я им верил. Я отпускал их, предоставлял их самим себе, и через какое-то время они кончали жизнь самоубийством. Теперь я лучше знаю… Следить за нравственным здоровьем города я обязан по долгу службы, это моя работа, Джонсон, и я бы не выполнил своего долга, если бы не пытался помочь людям вроде вас. Апатия — это жестокий недуг.

— Повезло же вам с работой, — пробормотал я, мечтая лишь о том, как бы попасть домой.

— Не у всех из нас есть работа, но по крайней мере мы можем сделать хоть какой-то вклад в социальный процесс. — Он нажал кнопку. — Я знаю, бессмысленно говорить вам, чтобы вы взяли себя в руки, а потом отослать вас домой. Вы нуждаетесь в лечении.

— В печении? — нервно повторил я. До меня доходили слухи о Восстановительном центре для потенциальных самоубийц, о домах, где их объединяют в коллектив и вынуждают состязаться друг с другом — кто кого превзойдет, пока власти в мудрости своей не решат, что у этих людей вновь восстановлен интерес к жизни, и не пошлют их по домам… Для меня это было бы невыносимо.

— Нет, только не Восстановительный центр, — фыркнул он, снова прочитав мои мысли. — Восстановительный центр — это уже последнее средство, и если я помещаю туда человека, значит, я потерпел поражение. Нет. За последнее время в этой области произошли кое-какие изменения, появились средства более гуманные, чем Восстановительный центр, и я предлагаю вам стать… гм… подопытным кроликом в серии испытаний, которые я провожу. Мне доставляет удовольствие сообщить, что успех обеспечен на сто процентов… Я собираюсь на какое-то время снабдить вас компаньоном, — неожиданно сказал он. — Кто-то должен поднять вам настроение. Избавляйтесь от меланхолии! Мое средство намного лучше, чем Восстановительный центр! И запомните, что успех в лечении зависит главным образом от вас. Если вы не будете ладить с другими, то боюсь… — Он насмешливо ухмыльнулся, будто имел дело с душевнобольным.

Дверь отворилась, и в комнату вихляющей походкой вошла хорошенькая медсестра. Я тотчас же спросил себя, не она ли моя компаньонка, но надеяться на это было уж слишком.

— Уильямс, медсестра, — представил ее Форд. — Идите с ней, она вас протестирует. И пожалуйста, не беспокойтесь, тест будет дан лишь затем, чтобы подобрать вам идеального компаньона.