Война 1870 года. Заметки и впечатления русского офицера - Михаил Анненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вот еще новая подробность, на которую обрати свое внимание, так-как она должна открыть глаза самым недальновидным. С некоторых пор, многочисленные прусские агенты шныряют по нашим пограничным департаментам, в особенности между Мозелем и Вогезами; они стараются узнать настроение населения и действуют на протестантов, которых не мало в тех местностях, и которые далеко не так преданы Франции, как вообще думают. Это истинные сыны и внуки тех людей, которые в 1815 году посылали многочисленные депутации в неприятельскую главную квартиру, с просьбою о возвращении Эльзаса немецкой родине. Этот факт не следует упускать из вида, так-как он может пролит яркий свет на планы и предположения неприятеля. Точно таким же образом, за три месяца до открытия военных действий против Австрии, пруссаки действовали в Богемии и Силезии.»
Итак, из приведенного письма генерала Дюкро видно, что о приготовлениях Пруссии к войне, было известно во Франции уже давно; но вследствие недостижимой самонадеянности правительственных лиц, не принималось никаких мер к приведению армии в такое состояние, чтобы можно было с успехом вступить в борьбу с сильным неприятелем. К этой самонадеянности примешивалось еще какое-то презрение к врагу, источником которого были прежние победы над пруссаками. На предостережения со стороны людей опытных и предусмотрительных, — те же, вероятно, генералы, не нуждавшиеся в картах и планах и готовые идти на встречу неприятелю без всяких разведок, обыкновенно отвечали, что пруссаки могут изучать Францию сколько им угодно, — это, мол, неопасно, так как, во всяком случае, общего плана кампании они не найдут, потому что такового вовсе не имеется!
Что же касается выбора и назначения главных начальников над французскими армиями и корпусами, то, после огромного числа брошюр и памфлетов, изданных самими французами в обвинение своих генералов, нам едва ли возможно что-либо еще прибавить от себя к той характеристике лиц, о которых уже составилось общественное мнение.
Когда подумаешь, что такие храбрые войска как французские, были водимы в бой без всякой подготовки и бесплодно гибли в неравной борьбе с неприятелем, то сердце невольно сжимается от негодования и жалости.
Война была несчастлива для французов, — по крайней мере до настоящего времени; они потерпели страшные поражения, понесли громадные потери, — но, по общим отзывам, как французских, так и немецких офицеров, французы (офицеры и солдаты) всегда шли на смерть с беззаветною храбростью и умирали как истинные герои! Отдадим же должную честь этим храбрецам, которым на этот раз не посчастливилось.
VI. Дисциплина и внутренний порядок воюющих армий
В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить;
безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать.
Суворов.В Европе существует мнение, не только между военными, но и между всеми лицами, следящими за политическими событиями, что Пруссия своими победами, в настоящую войну, обязана, преимущественно, той железной дисциплине и тому необыкновенному порядку, которые введены в ее армии. Мнение это совершенно справедливо; но, под этою дисциплиною и порядком, отнюдь не следует понимать только одне формальности и мелочи, которые хотя и бросаются в глаза, но не составляют всей сущности дела.
Один из наших современных военных писателей, генерал Драгомиров[27] в своих очерках австро-прусской войны 1866 года, следующими, по нашему мнению очень верными словами, определяет характер дисциплины прусской армии: «прусский офицер исполняет мелочную формалистику службы без малейшего отступления; но, в то же время, он не упускает из вида и существенных обязанностей; следовательно, обряд не убивает дела, по той простой причине, что этот обряд в Пруссии у себя дома, что он есть произведение прусского национального духа.
«Здесь разгадка того, на первый взгляд, странного явления, что в Пруссии педантизм никого не возмущает, что он не поглощает там всего человека до такой степени, что за обрядом совершенно забывается дело.
«Рассматриваемый с этой стороны, прусский формализм является не чем-то напускным взятым извне, а просто формой проявления закона в национальном костюме, — если можно так выразиться.
«Всякий пруссак в душе педант, но педант последовательный, педант относительно не только других, но и себя, не только в том, что ему приятно, но и в том, что его лично стесняет.»
В этом-то, кажется, и заключается тайная сила прусской дисциплины и военного порядка, что за формальностью не пропадает самое дело.
Внешняя сторона службы и мелочные ее требования в прусской армии исполняются, со всею точностью, и никто из служащих, конечно, не думает, чтоб в этих-то мелочах заключалась вся сущность военного дела; каждый сознает, что они существуют, не ради самих себя, а что за ними лежит серьезное, настоящее дело. Вот почему все чины прусской армии, так неукоснительно точны при исполнении возложенных на них обязанностей и нисколько не тяготятся формалистикой, — со стороны, иногда, кажущейся совершенно излишнею.
Так, например, расположенным под Парижем прусским войскам беспрестанно производятся инспекторские смотры, — либо высшими, либо второстепенными начальниками; но смотры эти обыкновенно бывают неутомительны, непродолжительны и делаются, преимущественно, с тою целью, чтобы только убедиться — действительно ли солдаты снабжены всеми принадлежностями, необходимыми для походной и бивуачной жизни.
Затем, не смотря на довольно тяжелую аванпостную и караульную службу, — войска, почти ежедневно, выводятся на ученья, весьма быстрые и живые, производящиеся единственно для поддержания строевого вида и внутреннего порядка в войсках и для того, чтобы сплотить фронт, — особенно в тех частях, которые понесли большия потери и на укомплектование которых прибывают люди из резервных батальонов и эскадронов. Ученья эти приносят еще и ту пользу, что, поддерживая в войсках бодрый дух, в тоже время служат для людей очень полезным моционом и развлечением, среди скучной и однообразной походной жизни.
Продолжительные походы, тяжелая бивуачная жизнь, исполненная всевозможных лишений, вид крови и человеческих страданий, постоянная готовность встретить смерть, — имеют то гибельное влияние на войска, что строго соблюдаемые в мирное время правила, невольно забываются, вследствие чего нередко ослабляется и нарушается военная дисциплина.
В прусской же армии мы видим совершенно иное:
Различные лишения походной боевой жизни, столь ощутительные для значительной части прусских войск, состоящих из людей более или менее образованных, до войны пользовавшихся некоторыми удобствами жизни и полною свободою в своих поступках, — не поколебали дисциплины и того глубокого сознания необходимости точного исполнения своих обязанностей, которым проникнуты все чины этой армии, от высших начальников до последнего рядового.
В окрестностях Парижа неоднократно случалось нам встречать команды, отправляемые, с самыми разнообразными целями, в то или другое место. Отряды эти — какого бы ни были малого состава (парковые ли повозки, сопровождаемые фурштатским унтер-офицером, кавалерийский ли разъезд, возвращающийся с рекогносцировки, или же целый полк идущий занимать позицию, или возвращающийся с инженерных работ), днем и поздним вечером, всегда следовали в совершенном порядке со всеми офицерами и начальником части или команды.
При встрече с каждым старшим в чине начальник отряда весьма обстоятельно докладывал откуда и куда идет команда, и с какою целью. Подобный пример точного исполнения своих обязанностей, подаваемый старшими чинами младшим, должен непременно иметь благодетельное влияние на подчиненных.
Но при всей строгости служебных отношений, при этой формалистике, — нередко можно встретить такое явление, которое поразило бы самого нетребовательного служаку иной армии. Так, например, в гостиницах и кафе-ресторанах нередко можно увидеть штаб-офицера и рядового, обедающих за одним и тем же столом; можно услышать разговор офицера с солдатом не о каких нибудь мелочных принадлежностях солдатской амуниции, а о современных военных событиях, причем и самый тон разговора и суждения, высказываемые этим солдатом отличаются иногда пониманием дела, точностью выражений и оригинальностью мыслей! И если б, в тоже самое время, пришлось офицеру отдать этому рядовому какое нибудь приказание по службе, то оно было бы выполнено беспрекословно и с педантическою точностью.
Что же касается характера дисциплины, существовавшей во французской армии, то нет никакой надобности приводить многочисленные рассказы и описания, давно появившиеся в заграничной печати. Полагаем, что большая доля ответственности за сильный упадок дисциплины и общую деморализацию всех почти французских войск, — ложится не на одних солдат и офицеров. Наше мнение до некоторой степени оправдывают следующие слова пленного французского солдата: «могли ли мы слушаться своих поручиков, когда наши генералы не хотели более повиноваться императору».
