Мужские рассказы - Александр Константинович Белов

Путивлянин, наконец, отпустил свою жертву. Черниговец, будто потеряв рассудок, поплелся куда-то через толпу. Его руки были вывернуты всеми суставами наружу. Народ ликовал. В воздух летели шапки, и все наперебой славили своего героя. И только Кочмарь немо взирал на победителя. И вот Кочмарь оторвал спину от резкого подпора и ничего не говоря шагнул вперед. Его чуб, нависший над густыми бровями, вздыбился в подобии знамени. Толпа сразу поубавила восторга. Никита посмотрел на лица людей. Они переменились. Они стали похожи на лица провинившихся смердов перед заслуженной поркой. Что такого удивительного таила в себе эта фигура?

Увидев своего нового противника, путивлянин поначалу растерялся. Кочмарь не дал ему опомниться. С резвостью, необычайной для своего телесного объема, он переместился к руковерту. Он возник у путивлянина под носом внезапно. Кочмарь как-то вздрогнул, дав своему чубу легкую встряску, и заручник припал на колени. Это было сделано славно. Так, словно они сговорились заранее. Но путивлянин поднялся. Они застыли друг против друга, и напряженный миг ожидания решительного выпада сковал их движения. Наконец путивлянин сорвался вперед. Он двигался неплохо, легко и проворно, но он двигался заметно, что в кулачном деле недопустимо. Кочмарь и бровью не повел. Черниговец дал всем полюбоваться атакой своего противника. Кочмарь специально подпустил к себе кулак так близко, чтобы все поверили в удар, которого не было. Многие сейчас побожились бы, что черниговский дядька принял своим мясистым носом тюлю. Заручник же притопнул ногой и начал снова. Тресни глаз, если кто успел разобрать и пары петель, что проделали его руки. Точно так перебирает кухарка на реповой шинковке, когда думаешь — вот сейчас останется она без пальца.

Кочмарь не получил ничего. Он расплел эту удивительную косицу крученых ударов, и все старания заручника оказались пригодными только для заглазевшей толпы. И в самый последний удар, что должен был ужалить черниговца вопреки его замечательной увертливости, Кочмарь врезался коротким ответом. И заручник, словно воздухом подавился. Тут же Кочмарь ударил вполную. Добрал. С подрывом, с подломом. Никита сжался. Ему показалось, что пробили его. Что порвали его разнобойные куделя… Путивлянин качнулся, мотнул головой и врезался лицом в землю. Все. Воцарилась тишина.

Никак, помер? — робко предположил заводила. Он наклонился над сраженным бойцом, перевернул его на спину и разорвал на груди рубаху. Потом, когда он поднялся с колен, все поняли какую цену взял Кочмарь за посрамление своего драчуна.

Лицо воеводы окаменело. Должно быть, старый путивльский воитель не находил оправдания происшедшему, но и не мог обрушить на Кочмаря свою словесную кару. Все было по правилам. И тут Никита вдруг внял то, что он тоже заручник. Его будто бы что-то за душу укусило. Раздвигая толпу перед собой, Смолич вышел вперед, Кочмарь еще не разобрал, кого теперь ему предстояло пересиливать. И потому он добродушно крикнул Никите:

Эй, стой где стоишь и считай, что тебе повезло. Или ты не видел, какие тюли раздают черниговские кулаки?! Брось, паря! — услышал сзади Никита. — Не щипай судьбу за нос.

Да что это за тюли, — всеслышно заявил Смолич. — Вот мы сейчас испытаем, каких они стоят дураков! Последнее восклицание Кочмарю пришлось явно не по душе.

Набычившись, он двинулся вперед. Было в этой тверди что-то завораживающее. Только теперь глаза черниговского дядьки признали того, кто бросил ему вызов. Сразу вспомнилась ночная потасовка на постоялом дворе. Умел Кочмарь смотреть на своих противников. Никита почувствовал себя разоренным, раздавленным. Но разве в этом уже была обреченность? Разве только так, тяжелым укатышем, следует проламывать себе дорогу к победе? Вот она, веревка-то боярская. Не разорвать, не растянуть. А распустить можно. Но из каких волокон сплетен Кочмарь?

Прямо против заручника стоял великостатный черниговский поединщик. Дело ждало своего разрешения.

Две судьбы, две меры, две правды. И каждая поперек другой.

Нет, соваться напролом Никита не стал. Кочмарь только и ждал этого. А уж как он умеет разделывать напористых ходунов, видели все. Дядька сейчас смотрелся наставником, которого принуждали выпороть очередного ослушника. Что-то в лице Никиты ему показалось знакомым. Шевельнулось в памяти и погасло. Нет, не узнал Кочмарь отрока боярина Малка Сердюча в этом статном муже. Да и мог ли он его узнать после стольких лет. И стольких боев!

Никита толкнулся было вперед. Цапнул взглядом спокойные глаза противника, тронул воздух кулаком. Ну, расплетать, так расплетать!

Чего напрягся, живот подвело? — спросил Смолич. Давай, болтай пока, — невозмутимо ответил Кочмарь.

А чего это ты вчера милостивился перед нами? Они — то у тебя не больно сноровистые. Кочмарь подобрал губы. Никита продолжал:

А мы на тебя заклад поставили. Свинью. Если твоя возьмет, значит освинишься. Да ты не обижайся, большего на тебя никто ставить не захотел.

Кочмарь сцепил зубы. Никита вдруг дотянулся до него, схватил за рукав. Черниговец дернул рукой, и рукав треснул.

Ай! — вскрикнул Никита. — Беда-то какая! Как же теперь, драться-то будешь? Кочмарь взъярился и выпустил свои кулаки. Эти удары идут на испуг, на угрозу. Но Никите очень нужны были мясистые руки Кочмаря. Нет, не для того, чтобы хватать их узлами. Дядька перебил бы заручницу. Никита решил попинать его руки, укатать их заживо. Два — три удара взял Кочмарь в плечо. Не сразу понял, в чем дело. Никита подплыл к черниговцу сбоку, но не ударил, а юркнул в сторону. И верно угадал — дядька хватанул по воздуху встречным приемышем. Но удар уже не достал заручника.

— Не-е, так ты свинью не выиграешь, — досадовал Никита у Кочмаря из-за плеча. — Подсоберись малек.

Кочмаря прожгло. Он метнулся на говоруна и получил побоину в плечо. Теперь дядьке заломило руку.

Никита отскочил подальше. Кочмарь стал двигаться. Размашисто, открыто. Дядька пытался подловить ход своего противника, но Никита перемещался путано и даже как-то нескладно. Кочмарь берег плечо, больше не подставлялся. Никита еще раз шагнул в сторону и вдруг сорвался обратно, навстречу Кочмарю. Удар, который вывел заручник, сложил бы пополам и стену. А Смолич бил уже с другого захода и с другой руки. Все произошло так быстро, что Кочмарь опешил. Оба удара пришлись в одно место. Только первый — в дышло, в грудь, а второй — между лопаток. Дядька попытался улыбнуться, забыл о плече и, непонятно откуда, принял в него удар. Теперь уже руку ему отбило совсем. Растянул все-таки Никита Кочмаря по жилам. Дядька схоронил плечо, но выставил спину. И снова между лопаток достал его заручник. Кочмарь двинулся напролом, но что-то произошло с заручником. Никита вломился в тяжелую поступь своего противника так, будто это он, Никита Смолич, разбивал о грудь тяжелые колеса. Будто это он обламывал об себя молодую спесь кулачных задир. Они столкнулись, и Кочмарь не прошел. Набой беспощадных ударов заручника совсем подавил Кочмаря. Дядька размяк, отяжелел и обессилел. А Никита вспорхнул, как птица с ветки, развернулся и вбил свой кулак Кочмарю между лопаток. Потом поправил левым кулаком черниговцу разбитое плечо и снова дал в спину. Расплеталась веревочка. Кочмарь стоял и вылавливал глазами свой момент. Вот сейчас он перехватит заручника своей единственной действующей рукой. Но тут Никита ударил и по ней. Кочмарь повел плечом, и оно сразу же предупредило бойца, что и на эту руку он может больше не надеяться. Смолич, на всякий случай, похлопотал над ней еще несколькими ударами. Теперь черниговец неуклюже пятился спиной к терему.

Нет, дядька, телом ты велик, да умом мал, — напутствовал его Никита, раздавая свои подарки. Таки принял Кочмарь дюжину раз в грудь, в одно и тоже место, и столько же тюль взял он в спину. И тут пережало дыхание Кочмарю, и, закатив глаза, стал он оседать на подмятые ноги. Ух, как мог бы сейчас распалить Никита с махача этот тугой лоб! Так, что и глаза бы лопнули. Но воевода поднял руку, и Смолич замер, как вкопанный. Помиловал воевода черниговского дядьку, вернул ему жизнью отмеренные годки.

Ревела толпа, забрасывая небо шапками. Никита пробирался через отупевших от радости путивлян туда, где мог он отпустить от души все напряжение пережитого боя. Он присел на траву возле бревенчатой стены и закрыл глаза. Рядом кто-то вздохнул. Никита поднял голову. Неприметный с виду мужичонка мялся перед сидящим заручником, пытаясь что-то сказать.

Чего тебе? — спросил Никита. Я, понимаешь ли спутал, опамятовал, — заговорил мужик. Смолич потянул плечами, грудно вздохнул:

Чего спутал-то?

Ты меня давеча спросил, кто таков этот Кочмарь. А я по памятке его сынком Михайло Кручи назвал. Ну и что? Ознался я, как вышло. А ты его побил сильно… Никита улыбнулся, подмигнул мужичишке:

Это, отец, не имеет никакого значения.