Полночный злодей - Элейн Барбьери

А может, сестра Маделайн почувствовала угрызения совести, осознав жестокость этого наказания? Ведь она отдала Габриэль на съедение ненасытным кровопийцам, тогда как другие девушки развлекаются…

В любом случае необходимо произвести хорошее впечатление на сестру Маделайн, чтобы завтра снова весь вечер не мучиться с мотыгой.

И Габриэль принялась вгрызаться в темную землю, как бы говоря: сестра Маделайн, ты видишь, с каким рвением и упорством я работаю?

— Габриэль…

Услышав свое имя, она оторвалась от работы и подняла голову. Габриэль увидела стоявшую чуть в стороне сестру Джулиану. Бледное узкое лицо монахини казалось еще прозрачнее, чем обычно, а ее плечи непроизвольно вздрагивали.

— Ты должна сейчас же пойти со мной. Пожалуйста. К тебе пришли.

В серебристых глазах Габриэль заплясали зайчики.

— Ко мне пришли?

—Да.

Подхватив одной рукой ведро, а второй — мотыгу, Габриэль направилась было в противоположный конец сада, к сараю.

— Нет, ты сделаешь это потом.

Послушно повернувшись, она последовала за монахиней.

Сад остался позади Габриэль, которая шагала так проворно, что не почувствовала затаенный взгляд, внимательно изучавший ее, пока она не скрылась из виду.

По пустой приемной монастыря нервно ходил стройный, атлетического сложения мужчина. Звук его шагов эхом отдавался в комнате. Наконец он в нетерпении остановился, гнев исказил его красивое, обрамленное бородкой лицо. Выпрямившись, он передернул плечами.

Жерар Пуантро тщательно расправил лацканы своего отлично сшитого пальто, прежде чем с плотно сжатыми губами повернулся к двери. Он уже успел напугать своей яростью мать-настоятельницу настолько, что она послала бледную сестру Джулиану бегом, подобно застигнутой мыши, исполнять распоряжение!

Он не выразил никакого удовлетворения по поводу смягчения монастырских порядков, допускавших его поздний визит. Эти правила его никогда не касались по достаточно веской причине. Семья Пуантро использовала свое влияние для поддержания монастыря Святой Урсулы еще с тех пор, когда из Франции более восьмидесяти лет назад приехали сюда первые шесть монахинь. Благодаря внушительному состоянию, которое он после смерти родителей значительно приумножил, Пуантро был сегодня самым крупным частным пожертвователем на монастырскую школу.

Жерар коротко рассмеялся. Его никак нельзя было отнести к почитателям церковнослужителей. Более того, фальшь и лицемерие церкви всегда вызывали у него отвращение! Он никогда не позволял дурачить себя с помощью тех религиозных предрассудков, которые она увековечила. Небеса… всевышний, который все видит… посмертное воздаяние — все это расценивалось Пуантро как хорошо продуманная и слаженная система, доведенная за долгие века до совершенства жаждущими власти клерикалами. Единственная цель такой системы — эффективно управлять массами. Но не Жераром Пуантро!

На лице Жерара заиграла широкая улыбка. Он, разумеется, не претендовал на роль спасителя человеческих душ. Безусловное превосходство над многими в интеллекте и в способностях позволяло ему манипулировать людьми в собственных интересах. Безусловно, дружба с губернатором Клейборном немало способствовала успеху разыгрываемых им головоломок. Но по-настоящему завоевать малообразованный новоорлеанский свет ему удалось благодаря своей двуличности. Пуантро ухитрялся при этом внешне сохранять постоянную доброжелательность, что вызывало общее восхищение и давало ему свободный доступ в высшие слои новоорлеанского общества.

Он прекрасно понимал, что опасное лавирование между добродетелью и рискованными предприятиями, придававшими особый вкус его жизни, производит неизгладимое впечатление на малоразвитые умы тех, кто его окружал.

Однако Жерар твердо знал, что существует одна головка, которую нельзя назвать пустой, и одно сердечко, которое владеет им целиком. Он решился доверить эту головку заботам монастыря Святой Урсулы, который, к сожалению, являлся единственным бастионом науки в городе. Причиной такой уступки была его слабость, неготовность перенести тяжесть долгой разлуки, неизбежной, если поставить цель дать достойное образование в Европе.

Тем не менее, решившись доверить свою единственную драгоценность монастырю, он принял необходимые меры. С самого начала Пуантро определил особый статус Габриэль. Ей полагалась отдельная от остальных воспитанниц комната, применительно к ней предписывалась особая программа, чтобы она могла преуспеть в соответствии с индивидуальными способностями. На самом деле он давал понять, что ее следует признать особенной, не похожей на всех остальных ученицей.

Жерар с усмешкой вспомнил, как старалась мать-настоятельница контролировать выражение лица, не решаясь возразить ему, пока он перечислял свои условия.

Дверь приемной отворилась. Резко обернувшись, он увидел только наводящее тоску лицо сестры Джулианы и готов был уже чертыхнуться, когда в комнату впорхнула стройная девушка в монастырской форме. Промчавшись мимо монахини, она бросилась к нему. Его сердце вздрогнуло от ни с чем не сравнимого удовольствия. Он протянул руки, и она буквально упала в его объятия.

— Габриэль…

Жерар долго удерживал свою любимицу, затем, немного отстранив ее, стал искать хоть какие-нибудь признаки дурного обращения.

— С тобой все в порядке?

Заметив красные пятнышки на нежных щечках и легкие отсветы неуверенности, появившиеся в серых глазах, точно таких же, как у ее матери, он вновь ощутил свою беззащитность перед болью потери и тихо прошептал: — Ты никогда не будешь страдать от унизительной необходимости работать в грязи, как рабыня! Я уже высказал свое возмущение матери-настоятельнице.

Он заметил колебания Габриэль, прежде чем она собралась ответить:

— Отец, я бы предпочла, чтобы ты не делал этого.

— Ты хочешь, чтобы я этого не делал? — Жерар на мгновение отступил. Габриэль пожала плечами.

— Если бы ты сам не узнал об этом дисциплинарном взыскании, я бы не стала и упоминать о нем. — И, улыбнувшись, добавила: — Я сама виновата, ты же знаешь… Как всегда.

Улыбка Габриэль при этом почти детском признании стала только очаровательнее. Она продолжила:

— Я просто спала на занятиях с открытыми глазами, и мне захотелось поиграть на нервах сестры Маделайн, хотя я не должна была этого делать. Как ни трудно в этом сознаться, временами я просто невыносима, а порой мне удается превзойти даже саму себя.

— Я не хочу слышать такие самоуничижительные слова, Габриэль.

Жерара охватила тихая ярость: слишком долго его красавица Габриэль была на попечении этих протухших девственниц, обучивших ее дурацкому самокопанию. Он решительно продолжил: