Тест для ангелов. Серия «Корни и крылья», книга 2 - Таша Истомахина

В палату заглянул немолодой врач и почему-то приспросился вначале:

– Уже можно?

– Да, доктор, заходите. Пациент готов, бандуру я закатил, а барышню уведу за собой.

Я вышла следом за санитаром. Двигался он ловко, отчего все его физические недостатки воспринимались как детали четкого образа, а не как небрежность создателя.

Мимо нас в палату зашли ещё несколько врачей. Санта поймал меня за рукав свитера.

– Ты не уходи пока.

– Почему?

– Я соврал этому парню. У него туго идет выздоровление. Какие-то проблемы есть, поэтому будут повторно обследовать. Процедура неприятная. Он захочет после видеть кого-нибудь из «своих».

Вот тут на меня нашло. Накатило, захлестнуло, перевернуло всё внутри. Я одновременно огорчилась и разозлилась, потому и ответила грубо не по смыслу, а по интонации:

– Я не «своя».

– Отчего тогда ходишь сюда?

– Потому что дура.

Я побежала по коридору мимо открытых палат, процедурных кабинетов, жутких пустых комнат с кафельными стенами и полами (страшно подумать, что там делают с людьми?), мимо зимнего садика из трех пальм в кадках. Только у столовой с запахом пригоревшей каши я поняла, что оставила в палате Савелия пальто и сумку. Пришлось вернуться через галерею третьего этажа.

…Я сидела на узкой скамейке. Никому не мешала. На людей не глядела.

– Место свободно?

– Извините, нет.

Санта сел рядом, бесцеремонно сдвинув меня жестким бедром. Правда, потом устроился краешком, чтобы наши локти не стукались друг об друга.

Я не промолчала:

– Как невежливо!

– Ага… Невежливо демонстрировать свое недружелюбие.

– И ты не без греха – похоже, любишь людей эпатировать.

– И что же больше всего бесит?

– Ну, кто сейчас носит подтяжки!?

– Это удобно, – не сразу отозвался он тем задумчивым тоном, которым отвечают на риторические вопросы. – Я сначала не понял, о чем ты. У нас их называют оплечниками.

– Где у вас?

– У нас, – эхом вторил Санта и добавил, – Еще есть какие-нибудь претензии ко мне лично… или к миру?

Я вдруг увидела себя со стороны его глазами. Унылая, недовольная и раздражительная. В словах Санты была, самая что ни на есть, отрезвляющая, нелицеприятная правда, после которой мне уже не представлялось возможным вести себя по-прежнему.

Всё, хватит!

Я встала с твердым намерением не возвращаться в это место по доброй воле никогда. Пора было двигаться дальше.

Я приподняла горячий фаянс перевернутого блюдца и помешала ложкой траву, густо поднявшуюся к ободку кружки. Среди прочего плавали сушеные яблоки, потемневшие кусочки апельсиновой кожуры, семена сладкого укропа и шарики соцветий ромашки. Черные ягодки оказались плодами можжевельника. На вкус были еще имбирь и корица, хотя я и не увидела их среди постепенно оседающих на дно кружки травинок. Настой оказался приятным во всех отношениях.

– Где ты раздобыла все эти травки?

– Конечно же, на ледяных полянах насобирала,… могла бы догадаться, кто у меня в поставщиках.

– Скажи, а какой у Филомены радиус действия?

Мелания ответила не сразу. Она разглядывала свою коллекцию чайных ложечек, что крепились на винтажных крючках отдельной полки. Там были занятные экземпляры с инкрустацией, гербовой чеканкой и ажурной прорезью на ручках. Потом она долго оттирала выбранную позолоченную ложку куском фланели, и, когда я уже не ждала, неохотно буркнула:

– Вся планета.

– Она транслирует так далеко?!

Мелания разозлилась

– По-твоему, я измеряла?… Пыталась, конечно. Один раз поехала на почту в миле отсюда к северу. Сани перевернула на повороте специально и начала орать… ну, типа, «спасите, помогите, умираю». Так кричала, что с почты прибежали меня спасать, а Филомена даже веком не моргнула. Зато, когда я по весне в прорубь провалилась на истаявшем льду, и пошла на дно камнем – только забулькала, она меня уже на глубине подобрала. А я даже подумать не успела, что тону.

– Думаешь, она за тобой присматривает?

– Это не досмотр, а тотальная слежка. Особенно, когда стаи диких оверлоков приходят в долину для вербовки. Тогда она, вообще, спит на пороге.

– А ты не пыталась уговорить ее оставить тебя в покое?

Мелания разозлилась уже второй раз за одно чаепитие

– А ты когда-нибудь, вообще, с Драконами общалась?! То ли не знаешь про их Кодекс Чести. Быть стойким в слове – первый закон. Если Драконы кому-нибудь дадут посул, то его сдержат.

– Кому же она пообещала тебя защищать?

– Тому, кого я не знаю, и кого не просила! – в сердцах Мелания поставила кружку на стол так, что фаянс задребезжал хрусталем.

«Ты, Меланьюшка, себя не любишь, оттого и весь белый свет тебе не мил».

– Ну вот, про что я и говорю. Тотальная слежка и контроль.

«Ты не одна живая душа в комнате. Я к Стефании пришла».

Мне определенно никогда не стоит делать такое лицо, какое выдала на эти слова Мелания. Оказывается, очень некрасиво смотрится со стороны.

– Может мне выйти? Ах, да! Я забыла, что ты меня и на орбите Дортура запеленгуешь! – Мелания повернулась ко мне. – Представляешь, я даже ведро железное пыталась на голову одевать и кастрюлю, но ничего не помогает её экранировать, – тут Мелания обратилась в пространство вокруг себя, – Вот скажи, Филомена, чего тебе от меня по большому счету надо?!

Я заметила, что после таких тирад, Филомена у меня в голове начинает звучать книжными абзацами. Или у нее такой стиль, или в телепатический посыл трудно вложить драматический окрас:

«Полагаю, что ты и сама знаешь. Ведь я не раз рассказывала, что когда опекаемая мной Душа собрала все свои фрагменты, мне осталось лишь ждать, когда она вырвется из плотности материального мира. Но вокруг Завыбели стоит такой карантин, что с планеты трудно выбраться. И туда просто так не попадешь. Если моему человечку удастся повысить свой диапазон хотя бы до мира кремниевых форм, то мы снова сможем общаться напрямую. Вы и ваша общая сестра воплощаетесь вместе в пределах одного семейного древа. Поэтому, помогая собрать вашу целостность, я помогаю ей, а значит и приближаю нашу встречу».

Не помню, брал ли с меня слово Серафим молчать со всеми о заговоре Драконов, но я приспросилась:

– Говорят, что Драконы хотят помочь людям, попавшим в ловушку завесы. И что на самом деле есть способ проникнуть в Завыбель.

«Способ-то был. Лишь двое из нас – Серафим и Стожар, ввиду некоторых своих нарушений, способны снижать свои диапазоны. Именно на них была сделана ставка, да вот только ни того, ни другого мы найти не можем».

Я едва не прыснула слезами из обоих глаз:

– Неужели никто не знает, что с ними сталось?

«Только не реви! Серафим не сгинет почем зря, зная, что есть лазейка в Завыбель к вашему Заглавню».

Пока мы с Филоменой обсуждали заговор, буквально в каждом нашем слове Мелания находила мрачный и глубокий личный подтекст, поэтому вскинулась с сердцем, полным горечи:

– Давайте подведем итоги. Судя по словам нашей Эмоции, у Стефании большую часть жизни рядом была родная сестра, а потом она познакомилась с дядькой, который оказался ее личным Драконом. А у нашей Главной, мало того, что она… Главная…, тоже сестра есть в наличии, и этот самый Дракон готов нарушить законы, чтобы только с ней встретиться. Заметьте, что все это происходит на фоне мягкого климата с ярко выраженными сезонами. А я тут, во льдах, без сестры, без Дракона?! Так есть ли в этом мире хоть толика справедливости!?

Филомена не стала спорить. Вышла ли она из наших сознаний, вспорхнула ли далече, а может, просто отстранилась в обиде, но она исчезла. За неё Мелании ответила я:

– Тебя, нервическую, опекают, пестуют, а ты всё понять не можешь, что на Дортур ты попала лишь оттого, что именно здесь живет единственное существо, которому, кроме Серафима, есть до тебя дело.

Мелания даже удивилась слегка:

– Ты сейчас что ли решила мне отпор, наконец, дать?

– Не все же по шерсти гладить, полезно и впротив. И, кстати, твоя очередь посуду мыть.

Самые неприятные и громоздкие документы я по обыкновению кладу на полку перед глазами, чтобы они давили мне на психику неделю или две, пока не возьмут измором. Слева и справа размещаю немудреные дела, требующие получасового внимания, руки до которых у меня доходят в течение двух-трех дней. Передо мной же, прямо под клавиатурой, всегда навалено с полдюжины мелких, десятиминутных документов, под которыми всегда можно спрятать какую-нибудь распечатку с интересным текстом или, как сейчас, фотографию десятилетней девочки.