Покушение на шедевр - Дэвид Дикинсон

Декурси кивнул. Он понимал, что его компаньон сделает все, чтобы не упустить плывущую к ним в сети крупную рыбу, — ведь эта рыба могла принести их галерее прибыль в добрых пятьдесят тысяч фунтов.

— Пусть еще чуть-чуть подождет, Эдмунд. Пусть помучается денька три-четыре. А потом этот мистер Хэммонд-Берк, или Берк-Хэммонд, или как его там зовут, получит от нас письмо.

Декурси видел множество таких писем. Это были шедевры в своем роде. Галерея искренне сожалеет, что владелец решился на продажу своего Рафаэля. Галерея твердо убеждена в том, что полотна старых мастеров должны оставаться в родовых поместьях, дабы напоминать их обитателям о славном прошлом и служить маяком для грядущих поколений. Однако галерея всегда помогает тем, кто проявляет желание расстаться со своими картинами: это ее принцип. Галерея делает все возможное для того, чтобы подыскать для них достойных покупателей, которые будут заботиться об этих произведениях искусства и лелеять их не хуже прежних владельцев. Если мистер Хэммонд-Берк доставит картину в Лондон, галерея за свой счет проведет ее экспертизу, пригласив для этого ведущих специалистов страны. При необходимости могут быть вызваны даже специалисты из Парижа или Берлина. Галерея считает, что определение подлинности картины должно быть проведено со всей возможной тщательностью. Напоследок Пайпер назначит дату, которая будет близка ко дню получения письма. Нельзя позволять им терять надежду, утверждал Пайпер. А затраты на предстоящий ремонт пускай подсчитывают в поезде. Если клиент приехал сюда, можно считать, что он уже на крючке. И удочку крепко держит в руках Уильям Аларик Пайпер.

А это значит, что у рыбки очень мало шансов уйти невредимой.

3

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт шел по Пикадилли. Движение на одной из самых фешенебельных лондонских улиц было таким плотным, что пешеходы двигались быстрее экипажей. Мысли Пауэрскорта были далеко отсюда. Большую часть последних четырех дней он провел на Бромптон-сквер и в ее окрестностях. Пожалуй, теперь ему была знакома там каждая травинка. Он побеседовал с соседями покойного Кристофера Монтегю. Ни один из них не видел ничего необычного. Инспектор Максуэлл и его подчиненные опросили мусорщиков и выяснили, что никто из жителей не выбрасывал книг. Связки книг вообще не попадались никому на глаза. Пауэрскорт с полицейскими обошли всю площадь в поисках информации, которой там не было. Или соседи о чем-то умалчивали? Складывалось впечатление, что убийца — человек-невидимка. Вчера инспектор Максуэлл сообщил, что полиция отыскала двоих людей, видевших Монтегю в день его смерти. Часов в пять вечера он разговаривал на углу Олд-Бонд-стрит и Гроувенор-стрит с неким Эдмундом Декурси. А мистер Родерик Джонсон из Национальной галереи видел, как он покинул музей, — тогда было уже почти шесть. Но о том, над чем Монтегю работал перед своей кончиной, не было никаких сведений.

Пауэрскорт наведался в редакции всех крупных столичных газет и выяснил, что Кристофер Монтегю не писал статьи ни для одной из них. Газетчики выразили сожаление по поводу его смерти, но ее причина была для них такой же загадкой, как и для следствия. Сначала Пауэрскорт возлагал большие надежды на сестру Монтегю. Уж кому, как не ей, должны быть известны тайны личной жизни покойного, которые могли привести к его гибели! Но она ничего не знала. Братья, грустно сказала она Пауэрскорту, не имеют привычки раскрывать душу перед своими сестрами. Это заявление показалось Пауэрскорту сомнительным, однако потом он вспомнил о своих собственных сестрах и спросил себя: а стал бы он откровенничать хоть с одной из трех? Даже в день обручения с Люси он сделал все возможное для того, чтобы не обмолвиться об этом в присутствии сестер. Впрочем, сестра Монтегю все же сообщила ему два полезных факта: во-первых, ближайшим другом Кристофера был преподаватель истории из Эмманьюэл-колледжа в Оксфорде по имени Томас Дженкинс, и, во-вторых, его исследования поощрял сам председатель Королевской академии, сэр Фредерик Ламберт.

В прошлом году Пауэрскорт побывал на выставке работ Ламберта. Председатель Королевской академии специализировался на огромных полотнах, в основу которых были положены исторические, религиозные и мифологические сюжеты. Рассказывали, что он ездит в те страны, где якобы произошли изображаемые им события, дабы проникнуться местным колоритом. Пауэрскорту его творения показались ужасными, но, отправляясь к председателю с визитом, он был твердо намерен держать свое мнение при себе.

Кабинет Ламберта находился на втором этаже Берлингтон-Хауса[5]. Его стены были скромно декорированы несколькими работами самого председателя. Сэр Фредерик Ламберт оказался настоящим великаном с огромными усами и багровым лицом. Пауэрскорт вспомнил слова Люси о том, что он долго и упорно старался снискать благоволение сильных мира сего и даже преподносил свои работы в дар принцу Уэльскому с супругой. Однако, мелькнуло у Пауэрскорта в голове, вряд ли эти высокие особы знают, кто такие Агамемнон и Архимед, излюбленные персонажи Ламберта. На одном из его полотен Архимед был изображен сидящим в гигантской ванне — он изобретал орудия, с помощью которых можно было бы отбить атаку окруживших Сиракузы военных кораблей. Теперь эта несуразная картина украшала парадную лестницу Мальборо-Хауса, лондонского обиталища царственной четы.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились принять меня так скоро, сэр Фредерик, — сказал Пауэрскорт, чувствуя легкое головокружение — виной тому была висящая на противоположной стене батальная сцена с участием героев гомеровской «Илиады».

— Выпейте-ка лучше шампанского, Пауэрскорт, — гостеприимно приветствовал его хозяин. — Слава Богу, пока его еще можно достать по приемлемой цене.

Пауэрскорт поинтересовался, неужели их будущее в этом отношении действительно находится под угрозой. Сэр Фредерик рассмеялся.

— По этому поводу я могу рассказать вам замечательную историю. Мне поведал ее французский посол — вчера мы с ним вместе ужинали у леди Гроувенор. Вы знакомы с Гроувенорами, Пауэрскорт?

Пауэрскорт с облегчением сообщил председателю, что, подобно большинству представителей лондонского высшего общества, Гроувеноры приходятся дальней родней его жене.

— Это все американцы, — продолжал Ламберт, прихлебывая из своего бокала. — Американские миллионеры, которые владеют всеми банками, железными дорогами и пароходными компания-ми. Один из них, малый по фамилии Граубман, приехал в Париж и начал скупать скульптуры, картины и гобелены, чтобы увезти их с собой в Уэстчестер, или где он там живет. Говорят, он даже обратился к французскому правительству с предложением уступить ему Лувр. Ну так вот, как-то на приеме один торговец-француз угостил его отличным шампанским. Граубман спросил, где его производят. Торговец достает карту и показывает. «Ага, — говорит Граубман, — местечко-то совсем крохотное. Его можно было бы запихать целиком в самый дальний уголок Нью-Гемпшира!» Американский посол сказал, что Граубману принадлежит довольно-таки порядочный кусок этого самого Нью-Гемпшира. Так он решил отхватить еще кусок — на шампанском. Купить земли, где его делают, и взвинтить цены. По словам посла, он вынул записную книжку и принялся что-то подсчитывать. Спросил у торговца, сколько бутылок шампанского продают ежегодно. Потом — сколько за него выручают. «Послушайте, — говорит он торговцу. — В моей стране цены диктует собственник. Если ты владеешь всей сталью, можешь брать за нее столько, сколько тебе вздумается. Почему бы не провернуть то же самое и с вашим шампанским? Я уверен, что после того, как мы скупим все виноградники, его производство будет обходиться нам дешевле, чем сейчас. Зачем, например, в нем столько пузырьков? По моим расчетам, — тут он уже строчил как сумасшедший, — это будет приносить нам по нескольку миллионов в год, а то и больше».

Пауэрскорт улыбнулся.

— И что же его остановило, сэр Фредерик? — спросил он.

Ламберт прикончил свое шампанское и налил еще.

— Нас спасли цифры, Пауэрскорт. Этот американец уже собрался было заказывать экстренный поезд, чтобы ехать со своими помощниками прямиком к виноделам, но тут собеседник предупредил его, что им придется вести переговоры с шестнадцатью тысячами разных владельцев. Поначалу это его вроде бы не смутило. Он вспомнил о куче мелких производителей стали, которых проглотил с потрохами на своем пути к славе и богатству. Но потом, по словам посла, он вдруг помрачнел. «Шестнадцать тысяч французских крестьян, — будто бы сказал он. — И у некоторых, должно быть, по одной-единственной виноградной лозе. Я скупил больше трехсот производителей стали по всей Америке. Но шестнадцать тысяч — это слишком много. Да еще французов! Имейте в виду, я все равно считаю, что это возможно. Когда-нибудь, в один прекрасный день, найдется человек, которому это окажется по плечу. Конечно, ему не обойтись без настоящей американской смекалки и деловой хватки. Комплексное управление — вот что здесь нужно. Контроль над всей цепочкой, от сбора винограда до розлива продукта по бутылкам, доставки их на места продажи. Да что говорить — тут есть где развернуться!» — Сэр Фредерик от души рассмеялся над своей собственной историей. — Ну а теперь к делу, Пауэрскорт. Вы написали мне, что хотите поговорить об этом бедняге, Кристофере Монтегю. Какой печальный конец для парня, подававшего такие надежды!