Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века - Руслан Скрынников

Главой приказной администрации фактически стал Афанасий Власьев, получивший чин думного дьяка от Бориса всего лишь двумя годами ранее.[98]

По некоторым сведениям, опалы Бориса затронули Пушкиных. Глухое указание на это дает одна из Разрядных книг частной редакции: «Послал царь Борис в Сибирь Пушкиных Остафья с братьею за опалу, что на него доводили люди его Филипка да Гришка».[99] В 1601 г. думный дворянин Евстафий Пушкин в самом деле выехал в Сибирь, но не в качестве опального, а как второй воевода главного сибирского города Тобольска. Там Пушкин вскоре же умер. Борис тотчас же пожаловал в думные дворяне брата Евстафия Ивана Большого Михайловича.[100]

Упомянутая выше Разрядная книга сообщает, что царь раскручинился на младших братьев Евстафия — Леонтия и Ивана Меньшого Пушкиных, «поместья и вотчины у них велел отписать, а животы распродать», самих же послал в Сибирь.[101] Подлинные боярские списки полностью опровергают эти сведения. В 1602–1603 гг. младшие Пушкины сохраняли свои поместья в Бежецком Верху. Леонтий Пушкин в те же годы ловил разбойников.[102]

Критический анализ источников, таким образом, не подтверждает мнения о гонениях на Пушкиных.

Бывший опричник Борис действовал в отношении противников совсем не так, как действовал Грозный. Тем не менее расправами он немало скомпрометировал себя в глазах современников. После воцарения Романовых летописцы не жалели красок, чтобы расписать злодейства Бориса и представить членов опальной семьи в ореоле мученичества. На самом деле меры Годунова весьма мало напоминали террористические методы управления Ивана IV. Как политик Борис оказался много выше своего предшественника и даже в критические моменты не прибегал к погромам, резне и кровопролитию.

Политический кризис 1600 г. оказался кратковременным. Борису удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и стабилизировать обстановку в то самое время, когда на страну обрушились тяжкие испытания.

Глава 2

«Земская» политика Бориса Годунова

В начале XVII в. Россия пережила трехлетний голод. Бедствие оказало значительное влияние на развитие кризиса в русском обществе. Проблема «великого голода» получила отражение в историографии.[1] В последние годы В. И. Корецкий подверг эту проблему специальному исследованию.[2] Однако некоторые вопросы нуждаются в дополнительном рассмотрении.

Исследование вековых колебаний климата показывает, что самое значительное похолодание в Европе (за последнюю тысячу лет) падает на начало XVII в.[3] В странах с более благоприятными почвенно-климатическими условиями и высоким для своего времени уровнем агрикультуры отмеченные колебания не привели к серьезным экономическим последствиям. Однако в ряде стран северной и восточной Европы похолодание вызвало подлинную аграрную катастрофу. Лето 1601 г. было холодным и сырым. На огромном пространстве от Пскова до Нижнего Новгорода дожди лили, не прекращаясь, более двух месяцев. Хлеба «замокли» на полях и не созрели. Урожай был окончательно погублен ранними морозами, грянувшими в конце лета. Поля оказались занесены глубоким снегом. После суровой зимы наступила теплая весна 1602 г., но посреди весны вернулись морозы, побившие рожь «на цвету». Лишившись семенных фондов, крестьяне засеяли поля «зяблыми» семенами, что привело к недороду в 1603 г.

После первого неурожая цены на хлеб поднялись до 1–2 руб. за четв., к концу голода — до 3–4 руб. за четв. По данным Хронографа редакции 1617 г., до Смуты рожь продавали по 3–4 коп. за четв. Приняв эти данные как исходные, В. И. Корецкий заключил, что во время голода цены «возросли в 80–120 раз!»[4] Однако надо иметь в виду, что данные Хронографа носят случайный характер. Как показал А. Г. Маньков, устойчивое повышение хлебных цен произошло уже во второй половине XVI в. На протяжении 1594–1597 гг. власти Новгорода продавали конфискованную рожь по цене, равной 30 коп. за четв.[5] По сравнению с названной средней ценой рожь вздорожала в годы голода в 10 раз, по сравнению с дешевыми ценами — еще больше. Любопытные сведения о ценах сообщают служилые иноземцы Я. Маржарет и К. Буссов, владевшие поместьями в центральных уездах и осведомленные насчет хлебной торговли. По словам Я. Маржарета, мера ржи, стоившая прежде 15 солей (около 6 коп. — Р.С.), в годы голода продавалась почти за 20 ливров или за 3 руб.[6] Хлебные цены, писал К. Буссов, держались на высоком уровне до 1604 г., когда кадь ржи продавали в 25 раз дороже, чем в обычное время.[7] Таким образом, и Маржарет, и Буссов одинаково, считали, что хлеб подорожал примерно в 25 раз.

Начиная с весны 1602 г. население стало массами гибнуть от голода. Люди поедали кошек и собак, мякину и сено, коренья и траву. Отмечены были случаи людоедства. В городах не успевали подбирать мертвые тела. На сельских дорогах трупы становились добычей хищных зверей и птиц.[8]

Некоторые современники пытались определить общее число жертв «великого голода» в России. Не позднее второй половины 1602 г. житель Важской земли записал на полях служебной Минеи за октябрь: «А людей от голоду мерло по городом и посадом и по волостем две доли, а треть оставалась».[9] Жителю разоренных северных мест казалось, что по всей стране вымерло две трети жителей.

На юге жить было легче, и здесь летописцы определяли число умерших в одну треть. Неизвестный житель Почепа записал: «Лета 7110 году 111 глад бысть по всей земли и по всему царству Московскому при благоверном царе Борисе Федоровиче всея Руси и при святейшем потриярхи Иеве и вымерла треть царства Московского голодною смертью».[10] Приведенные записи не заключают в себе никакой точной информации. Они запечатлели в себе лишь чувство ужаса очевидцев, пораженных масштабами бедствия.

Даже правительство не имело точных данных о числе умерших по всей стране. «Счисление» умерших систематически проводилось лишь в пределах столицы. Специально выделенные команды ежедневно подбирали трупы на улицах и хоронили в огромных братских могилах. Царь Борис велел обряжать мертвецов в казенные саваны, и приказные вели счет холсту, отпущенному из казны. «И за два лета и четыре месяца, — записал А. Палицын, — счисляюще по повелению цареву погребошя в трех скудельницах 127 000, толико во единой Москве».[11] Близкую цифру — 120 000 сообщает Я. Маржарет.[12]

В начале XVII в. население Москвы не превышало 50 000 человек.[13] Отсюда следует, что основную массу умерших составляли беженцы. Очевидцы засвидетельствовали тот факт, что в столице искали спасения голодающие из многих подмосковных городов и деревень.[14]

Борис Годунов занял трон вопреки воле аристократии. Он использовал раскол в Боярской думе и сумел опереться на Земский собор и столичное население. В годуновских «утвержденных» грамотах старательно проводилась мысль о том, что Борис был избран на трон соборными чинами и «всенародным множеством».[15] В речи по случаю коронации Годунов поклялся перед всем народом, что в его царстве не будет нищих.[16] В дальнейшем Борис не раз повторял, что готов поделиться с бедными последней рубашкой.[17] Податное население было на год освобождено от налогов. Финансовые меры Годунова клонились к тому, чтобы облегчить участь черных людей, сделать обложение более равномерным и справедливым, чтобы народу «впредь платить без нужи, чтоб впредь (всем. — Р.С.) состоятельно и прочно и без нужи было».[18] Доктрина всеобщего благоденствия получила отражение в дипломатической документации. Характеризуя деятельность Бориса Годунова, Посольский приказ подчеркивал, что новый царь «всероссийской земле облегчение и радость и веселие показал… всю Рускую землю в покое, и в тишине, и во благоденственном житии устроил».[19]

Накануне голода Годунов организовал систему общественного призрения, учредив богадельни в Москве. Чтобы обеспечить заработок нуждавшимся, царь приказал расширить строительные работы в столице.[20]

В годы «великого голода» доктрина общего благоденствия подверглась подлинному испытанию. Власти не жалели средств, чтобы помочь голодающим. Ежедневно на четырех больших площадях столицы чиновники раздавали беднякам в будний день по полушке, в воскресенье по деньге, т. е. вдвое. Как отмечали очевидцы, казна расходовала на нищих по 300–400 руб. и выше в день.[21] Иначе говоря, помощь ежедневно получали до 60–80 тыс. голодающих.