Наш общий друг. Часть 3 - Чарльз Диккенс

Напомнивъ ей такимъ образомъ мятежныя слова, съ какими она когда-то обращалась къ скелету, мистеръ Ламль всталъ изъ за стола, можетъ быть, затѣмъ, чтобы лучше скрыть улыбку и два-три бѣлыхъ пятна, проступившихъ у него вокругъ носа, прошелся къ ковру и вернулся къ камину.

— Если бы мы успѣли окрутить эту скотину съ Джорджіаной… Но что объ этомъ толковать! Потеряннаго не воротишь.

Подобравъ фалды своего халата и стоя спиною къ огню, мистеръ Ламль сказалъ это, глядя на жену. Она поблѣднѣла и потупилась. Сознавая свое вѣроломство, а можетъ быть, испытывая страхъ за свою личную безопасность (потому что она боялась его, боялась руки его, его ноги, хотя онъ никогда не прибѣгалъ къ физическому насилію въ отношенія ея), она поторопилась оправдаться въ его глазахъ:

— Если бъ мы могли занять денегъ, Альфредъ…

— Выпросить денегъ, занять, украсть, — не все ли намъ равно, Софронія? — вставилъ супругъ.

— …тогда мы, можетъ быть, могли бы извернуться.

— Безспорно. Могу вамъ сказать и другую оригинальную и неоспоримую истину, мой другъ, дважды два — четыре.

Но, видя, что она что-то взвѣшиваетъ въ своемъ умѣ, онъ снова подобралъ фалды халата, прижалъ ихъ къ боку локтемъ одной руки, а другою собралъ въ кустъ свои густыя бакенбарды и молча уставился на нее.

— Въ нашемъ критическомъ положеніи, Альфредъ, — заговорила она, робко поднимая на него глаза, — прежде всего, естественно, приходятъ на умъ самые богатые изъ нашихъ знакомыхъ и самые простодушные.

— Совершенно вѣрно, Софронія.

— Боффины.

— Совершенно вѣрно, Софронія.

— Нельзя ли обработать ихъ?

— Какъ бы это ихъ обработать, Софронія?

Она снова углубилась въ свои мысли. Онъ продолжалъ смотрѣть на нее.

— Я много разъ думалъ о Боффинахъ, Софронія, — заговорилъ онъ наконецъ, напрасно прождавъ, что она скажетъ, — но ничего не могъ придумать. Ихъ хорошо стерегуть. Этотъ проклятый секретарь стоить между ними и порядочными людьми.

— А если бы отдѣлаться отъ него? — проговорила она послѣ новой минуты размышленія, замѣтно повеселѣвъ.

— Подумайте, подумайте, Софронія! — сказалъ ободряющимъ тономъ внимательно наблюдавшій за нею супругъ.

— Что, если бы убрать его съ дороги такимъ образомъ, чтобъ это имѣло видъ услуги мистеру Боффину.

— Подумайте, подумайте еще, Софронія!

— Помните, Альфредъ, мы съ вами недавно говорили о томъ, что старикъ становится очень подозрителенъ и недовѣрчивъ.

— И скупъ, что ровно ничего намъ не обѣщаетъ. Но все-таки подумайте, Софронія, не торопитесь!

Она подумала и сказала:

— Допустимъ, что мы будемъ дѣйствовать на ту его наклонность, которую мы подмѣтили въ немъ. Допустимъ, что моя совѣсть…

— О, мы-то съ вами знаемъ, что такое совѣсть! Не такъ ли, мой другъ?

— Допустимъ, что моя совѣсть не позволяетъ мнѣ дольше молчать о томъ, что разсказала мнѣ та дѣвчонка, ихъ воспитанница, о любовномъ признаніи, которое сдѣлалъ ей секретарь. Допустимъ, что моя совѣсть вынуждаетъ меня сообщить объ этомъ мистеру Боффину.

— Это мнѣ нравится, — сказалъ Ламль.

— Допустимъ, что я сообщу это мистеру Боффину съ такимъ разсчетомъ, чтобы внушить ему мысль, что моя крайняя деликатность и честь…

— Очень хорошія слова, Софронія.

— … что наша крайняя деликатность и честь, — поправилась она съ горечью, упирая на измѣненное слово, — не позволяютъ намъ оставаться въ сторонѣ, зная о корыстныхъ разсчетахъ секретаря и о томъ, какъ онъ злоупотребляетъ довѣріемъ своего принципала. Допустимъ, что я подѣлилась моимъ добродѣтельнымъ безпокойствомъ съ моимъ превосходнымъ супругомъ, и онъ мнѣ сказалъ по свойственной ему прямотѣ: «Софронія, вы обязаны сейчасъ же открыть глаза мистеру Боффину».

— Это мнѣ нравится, опять-таки скажу, — замѣтилъ мистеръ Ламль, переступивъ на другую ногу.

— Вы говорите, его хорошо стерегутъ, — продолжала она. — Я тоже такъ думаю. Но если намъ удастся устранить секретаря, то въ крѣпости откроется брешь.

— Продолжайте, продолжайте излагать ваши мысли, Софронія. Мнѣ начинаетъ это очень нравиться, — положительно такъ!

— Если при его вѣрѣ въ нашу безупречную честность, откроемъ ему глаза на вѣроломство человѣка, которому онъ вѣрилъ и окажемъ ему такимъ образомъ неоцѣненную услугу, мы, такъ сказать, пріобрѣтемъ на него права и заслужимъ его довѣріе. Много или мало мы изъ этого извлечемъ, покажетъ время; придется, стало быть, вооружиться терпѣніемъ. Но надо полагать, что мы постараемся извлечь все возможное.

— Надо полагать, — сказалъ Ламль.

— Можетъ быть, вы могли бы, напримѣръ, замѣстить секретаря, — продолжала она тѣмъ же холоднымъ дѣловымъ тономъ. — Или вы считаете это невозможнымъ?

— Нѣтъ, не считаю. При извѣстной ловкости это, вѣроятно, можно обдѣлать.

Не отводя глазъ отъ камина, она кивнула въ знакъ того, что приняла къ свѣдѣнію его намекъ.

— Мистеръ Ламль, — продолжала она какъ будто размышляя вслухъ и безъ малѣйшей ироніи въ голосѣ,- мистеръ Ламль съ удовольствіемъ сдѣлаетъ все, что въ его власти. Мистеръ Ламль — самъ дѣловой человѣкъ и капиталистъ. Мистеру Ламлю часто поручаютъ самыя щекотливыя дѣла. Мистеръ Ламль сумѣлъ прекрасно распорядиться маленькимъ состояніемъ, но не этимъ, конечно, пріобрѣлъ онъ свою репутацію, а тѣмъ, что онъ самъ человѣкъ съ состояніемъ и, слѣдовательно, выше всякаго соблазна и внѣ всякаго подозрѣнія.

Мистеръ Ламль одобрительно улыбнулся и даже погладилъ ее по головѣ. — Теперь, когда онъ стоялъ надъ ней съ зловѣщимъ видомъ, разбирая въ подробностяхъ и смакуя ея планъ, его, всегда большой носъ, казалось, выросъ еще вдвое.

Онъ все стоялъ и думалъ, а она сидѣла, не шевелясь и глядя на затянувшійся пепломъ уголь въ каминѣ. Такъ продолжалось нѣсколько минутъ. Но какъ только онъ опять заговорилъ, она вздрогнула и начала вслушиваться, какъ будто никогда не покидавшее ее сознаніе ея двойной игры съ новой силой пробудило въ ней въ эту минуту страхъ передъ нимъ, животный страхъ его руки, его ноги.

— Мнѣ кажется, Софронія, что вы упустили изъ вида одну сторону вопроса. А впрочемъ, я можетъ быть и ошибаюсь: женщины лучше понимаютъ женщинъ. Нельзя ли выжить и дѣвчонку?

Мистрисъ Ламль покачала головой:

— Они къ ней очень привязаны, Альфредъ. Въ этомъ отношеніи ее нельзя и сравнивать съ какимъ-то наемнымъ секретаремъ.

— Но милой дѣвочкѣ не мѣшало бы быть откровеннѣе со своими благодѣтелями, — проговорилъ съ кривой усмѣшкой Ламль. — Прелестное созданіе должно бы было относиться съ безграничнымъ довѣріемъ къ своимъ благодѣтелямъ.

Софронія снова покачала головой.

— Ну, ладно! Женщины лучше знаютъ другъ друга, — сказалъ съ нѣкоторымъ разочарованіемъ ея супругъ. — Я не настаиваю. Мы, можетъ быть, разбогатѣли бы, если бъ намъ удалось отдѣлаться отъ обоихъ. Я прибралъ бы къ рукамъ денежки, жена моя стариковъ… фью!

Продолжая качать головой, она отвѣтила:

— Они ни за что не разстанутся съ этой дѣвушкой, не захотятъ наказывать ее. Намъ придется съ ней примириться, повѣрьте.

— Ну хорошо, пусть такъ! — перебилъ ее Ламль, пожимая плечами. — Только помните всегда, что намъ она не нужна.

— Теперь послѣдній вопросъ, — сказала мистрисъ Ламль. — Когда мнѣ начинать?

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, Софронія. Я уже сказалъ вамъ, что мы въ отчаянномъ положеніи и можемъ взлетѣть на воздухъ въ каждый данный моментъ.

— Мнѣ надо поймать мистера Боффина одного, Альфредъ. Если его жена будетъ при нашемъ свиданіи, она постарается замазать то, что я ему скажу и только испортитъ все дѣло; при ней, я знаю, мнѣ не удастся раззадорить его. Что же касается самой дѣвчонки, то о ея присутствіи при нашемъ разговорѣ не можетъ быть и рѣчи, такъ какъ о ней-то я и собираюсь съ нимъ говорить.

— Нельзя ли написать ему и попросить назначить день и часъ, когда можно застать его одного? — предложилъ Ламль.

— Нѣтъ, нельзя. Это его удивить; они станутъ обсуждать между собой, зачѣмъ онъ мнѣ понадобился, а я хочу поймать его врасплохъ.

— Такъ съѣздите къ нему и попросите, чтобъ онъ принялъ васъ съ глазу-на-глазъ.

— Нѣтъ, мнѣ и этого не хотѣлось бы. Предоставьте мнѣ дѣйствовать, какъ я хочу. Вотъ что; уступите мнѣ вашу двухмѣстную карету на сегодня и на завтра (если сегодня я не успѣю), и я подкараулю его.

Не успѣли супруги остановиться на этомъ рѣшеніи, какъ мимо оконъ быстро прошла какая-то мужская фигура и вслѣдъ за тѣмъ раздался стукъ дверного молотка и звонокъ.

— Это Фледжби, — сказалъ Ламль. — Онъ очень высокаго о васъ мнѣнія, Софронія, очень цѣнитъ вашъ умъ. Меня нѣтъ дома. Убѣдите его повліять на еврея. Фамилія его Райя, торговый домъ Гіобсей и К°.

Проговоривъ все это шепотомъ, дабы любопытныя уши мистера Фледжби не услыхали его какъ-нибудь сквозь двѣ замочныя скважины, на разстояніи раздѣлявшей ихъ прихожей, мистеръ Ламль сдѣлалъ знакъ горничной, чтобъ она молчала, и потихоньку отправился наверхъ.