Разведчик Пустоты - Аарон Дембски-Боуден

Талос мотнул головой. Он понятия об этом не имел.

— Что же он говорил о Вороньем Принце? — спросил воин.

— Что Севатар не был убит.

При этих словах по губам пророка скользнула тень улыбки.

— Забавная фантазия. У каждого легиона есть свои легенды и вымышленные теории. Пожиратели Миров утверждают, что один из их капитанов — избранник кровавого бога.

Октавия не улыбнулась в ответ.

— Когда вы высаживаетесь на планету?

— Братья хотели, чтобы сначала я повидался с тобой.

Она заломила бровь и улыбнулась, сильнее сжав покрывало.

— Чтобы преподать мне урок истории?

— Нет. Не знаю, чего они хотели. Они упомянули о каком-то затруднении. Каком-то недостатке.

— Не понимаю, что они имели в виду. Я устала, но полет сюда был сущим адом. Полагаю, я заслужила немного сна.

— Они сказали, что это касается еще и Септимуса.

Девушка снова пожала плечами.

— Все еще не понимаю. Он не отлынивал от своих обязанностей, так же как и я.

Талос поразмыслил с минуту.

— Вы часто видитесь с ним в последнее время?

Навигатор отвела глаза. Октавия обладала многими талантами, но способность искусно лгать среди них не числилась.

— В последние ночи я нечасто его видела. Когда вы высаживаетесь?

— Скоро.

— Я думала о том, что будет дальше.

Талос поглядел на нее со странным выражением, которого она прежде не замечала. Девушка не смогла определить, что это: удивление, интерес или подозрение. Похоже было, что и то, и другое, и третье.

— О чем ты? — спросил воин.

— Я думала, что мы собирались бежать в Око Ужаса.

Пророк хмыкнул.

— Не стоит так его называть. Только смертные, путешествующие между звезд и боящиеся собственных теней, используют это имя. Мы зовем его просто Оком, или Раной, или… домом. А ты уже достаточно навострилась, чтобы вести корабль по тем оскверненным волнам? Многие навигаторы теряют там разум, да будет тебе известно. Многие суда используют магов как проводников в Море Душ в том числе и по этой причине.

— Это последнее место, куда бы мне хотелось отправиться. — Октавия улыбнулась, прищурив глаза. — Вы уклоняетесь от моего вопроса. Как и всегда, когда я спрашиваю.

— Мы не можем вернуться в Око, — ответил Талос. — И я не уклоняюсь от вопроса. Ты знаешь, почему мне не хочется лететь туда.

Она знала. Или, по крайней мере, у нее была убедительная версия.

— Сны об эльдарах, — произнесла Октавия.

Это не прозвучало как вопрос.

— Да. Сны об эльдарах. Теперь еще хуже, чем раньше. Я не собираюсь возвращаться за собственной смертью.

Октавия какое-то время молчала.

— Я рада, что вы пробудились.

Талос ей не ответил. Он не понимал, зачем его отправили сюда. В течение нескольких секунд он просто осматривал комнату, прислушиваясь к плеску воды, ритмическому гудению корпуса корабля и…

…и двум пульсам.

Первый принадлежал Октавии: мерное тук-тук-тук отдаленных громовых ударов. Второй, приглушенный и спотыкающийся, был настолько быстрым, что почти походил на жужжание. Оба издавало ее тело.

— Я глупец, — сказал он, вставая на ноги под рык доспеха.

— Талос?

Он сделал глубокий вдох, пытаясь перебороть гнев. Его пальцы задрожали, а миниатюрные сервомоторы в костяшках надсадно взвизгнули, когда руки сжались в кулаки. Если бы он не был так измотан, а его чувства не притупились бы, он бы сразу услышал два сердцебиения.

— Талос? — снова позвала она. — Талос?

Он вышел из комнаты, не сказав ни слова.

III

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Как только дверь распахнулась, Септимус понял, что сейчас он, возможно, умрет.

У него было ровно полсекунды, чтобы набрать воздуха в легкие, прежде чем рука сжалась у него на горле, и еще полсекунды, чтобы прохрипеть возражение. Перчатка сомкнулась вокруг его шеи с такой силой, что пресекла всякую возможность дышать, не говоря уже о речи. Рука вздернула его в воздух, где он отчаянно забарахтался.

— Я предупреждал тебя, — сказал непрошеный гость.

Септимус попытался сглотнуть, но только поперхнулся.

В ответ Повелитель Ночи швырнул его через комнату. Раб тяжело врезался в стену и соскользнул на пол грудой содрогающихся мышц и костей. Там, где он ударился головой, черный металл запятнала кровь.

— Я тебя предупреждал, — снова сказал воин.

Комнату наполнил рев сочленений доспеха и звук шагов.

— Разве я неясно выразился? Или моим предостережением можно пренебречь лишь потому, что я пробыл пятьдесят пять ночей без сознания?

Он поднял Септимуса за волосы и швырнул в противоположную стену. Раб снова мешком повалился на пол, на сей раз не издав ни звука. А воин все приближался, все продолжал говорить. Решетка вокалайзера превращала его голос в монотонную речь машины.

— Может, я не сумел высказаться достаточно категорично? В этом причина? Вот почему произошел этот дикий срыв коммуникации?

Септимус попытался встать. В первый раз в жизни он поднял оружие против своего господина. Точнее, попробовал. С рыком, который мог быть или не быть смешком, огромный воин вогнал ботинок в бок рабу — не боевой удар, а пинок, каким отбрасывают мусор с дороги. Тем не менее небольшая неприбранная комната огласилась треском ломающихся ребер. Септимус выругался сквозь сжатые зубы и потянулся к выроненному пистолету.

— Ах ты, сукин… — начал он, но хозяин перебил его:

— Не будем усугублять неповиновение неуважением.

Повелитель Ночи сделал два шага вперед. Первый превратил лазпистолет в груду обломков и протащил их по палубе под скрежет рвущегося металла. Вторым он наступил Септимусу на спину, прижав раба лицом к полу и вышибив из него дух.

— Назови мне одну причину не убивать тебя, — рявкнул Талос. — И пусть это будет очень хорошая причина.

Тело человека содрогалось при каждом вдохе и выдохе, затрудненном обломками ребер. Он ощущал вкус крови в горле. За все годы своего плена, все годы, когда его заставляли прислуживать и помогать легионерам в их еретической войне, Септимус ни разу не просил пощады.

И он не собирался делать это сейчас.

— Тшива келн, — прохрипел он сквозь боль.

При выдохе на губах выступила розоватая слюна.

Этой ночью все происходило в первый раз. Септимус никогда прежде не обращал пистолет против своего господина, а Талосу ни один из его рабов не предлагал «жрать дерьмо».

Пророк замер в нерешительности. Он почувствовал, как ярость убийства уступает место удивленному хохоту. Смех глухо раскатился по маленькой комнате.

— Спроси себя вот о чем, Септимус: очень ли умно раздражать меня еще больше?

Он поднял истекающего кровью смертного за шиворот и в третий раз швырнул его о покатую металлическую стену. Когда Септимус упал снова, он не ругался и не пытался сопротивляться — он вообще почти не подавал признаков жизни.

— Так-то лучше.

Талос подошел ближе и встал на колени рядом со своим почти бездыханным рабом. Лицевые аугметические протезы Септимуса были повреждены, глазную линзу рассекла уродливая трещина. Тело раба сотрясали спазмы, и, судя по неестественному углу, под которым торчала его левая рука, она была вывернута из сустава. На распухших губах смертного пузырилась кровь, но он не издавал ни звука — последнее, возможно, к лучшему.

— Я предупреждал тебя.

Септимус медленно повернул голову в сторону голоса. Он то ли не мог ничего сказать, то ли благоразумно решил промолчать. Нога хозяина давила ему на спину — весьма ощутимое свидетельство абсолютной угрозы. Повелителю Ночи ничего не стоило наступить сильнее и превратить торс человека в кашу из мяса и костей.

— Она — самое ценное, что есть на этом корабле. Мы не сможем идти по Морю Безумия, если она нездорова. Я тебя предупреждал. Тебе повезло, что я не содрал с тебя кожу и не подвесил твои кости к потолку Нового Черного рынка.

Талос убрал ботинок со спины раба. Септимус, захрипев, медленно выдохнул и перекатился на бок.

— Хозяин…

— Избавь меня от показных извинений.

Талос покачал головой. Череп, изображенный на наличнике, все так же бесстрастно смотрел кровавыми линзами глаз.

— Я сломал тебе от четырнадцати до семнадцати костей, и твои черепные бионические протезы нуждаются в ремонте. На линзе, заменяющей сетчатку, тоже продольная трещина. Считай, что ты наказан достаточно.

Он промедлил, глядя на распростертого на палубе человека.

— А еще тебе повезло потому, что я не приказал хирургам оскопить тебя. Душой клянусь, я говорю правду, Септимус: если ты снова притронешься к ней, если ты хоть пальцем ее коснешься, я позволю Вариилу содрать с тебя шкуру. А затем, пока в твоем освежеванном, рыдающем теле еще будет теплиться жизнь, я разорву тебя голыми руками и заставлю смотреть, как Кровоточащие Глаза пожирают твои руки и ноги.