Другой путь - Дмитрий Бондарь

— Хэмптон-Роудс. Чесапикский залив. Самый крупный порт. Рукой подать до Вашингтона и аэропорта Даллеса. Там должны водиться крупные рыбы.

— Зак, мальчик мой, — когда кто-то начинал, по мнению мистера Маккоя, нести откровенную ахинею, старина Ронни становился умильно-ласков. — В Хэмптон-Роудс действительно есть крупные рыбы – докеры, весом под четыреста фунтов, их жены, самую чуточку поменьше. Ты желаешь вести дела с ними?

— С женами докеров? Нет, Ронни, мне нужны акулы из правительства, Конгресса, Уолл-стрит. Чтобы можно было непринужденно встретиться за чашкой кофе, или на поляне для гольфа.

— Кто тебя учил разговаривать? — внезапно озадачился Ронни. — Ты разговариваешь не как финансист, а как бросивший школу подросток с мексиканской границы.

Я видел, как Захара начинает раздражать этот самоуверенный мистер Маккой. Я сам не любил, когда меня тыкали носом в очевидные вещи, но Майцев от подобного буквально сатанел.

— Ронни, дружище, мы очень ценим твою заботу, но тебе нужна работа, которую мы тебе предложили или ты решил побыть логопедом? — ядовито осведомился Захар. — Если так, то давай пересмотрим наше соглашение по оплате. Не двести долларов в час, что предусматривает твой статус финансового консультанта, а всего двадцать, для логопеда и это – с избытком. Годится?

— Знаете, мистер Майнце, с вашими деньгами вы можете разговаривать хоть на суахили или щелкать языком как бушмены – вас поймут, — отыграл немного назад Маккой. — В конце концов, на Уолл-Стрит, одиннадцать (адрес Нью-Йоркской фондовой биржи), орут подчас настоящие шифровки. И никого это не беспокоит. Так на чем мы остановились?

— На Норфолке, — буркнул Захар и вышел за дверь.

— Не в духе сегодня мистер Майнце? — спросил у меня Маккой. И не получив ответа, как ни в чем ни бывало, продолжил: – Банки Норфолка не годятся. Это маленькие учреждения, известные только в самом Норфолке.

Мы обсуждали горячий вопрос уже три часа – Ронни был доволен: время шло, заработок рос.

Остановились на двух небольших банках из Кливленда. Оба были в предбанкротном состоянии, но спасать их никто не спешил. Один из них имел сеть филиалов в пятнадцати штатах, второй – места на Чикагской и Нью-Йоркской биржах. Их объединение должно было создать новый банк со старыми именами (что очень любили американцы) и с существенно возросшими возможностями. Ронни Маккой взялся за это дело, став представителем нашего фонда. За скромное содержание в пять миллионов в год после выплаты налогов. Когда мы сторговались, я увидел в его глазах безмерное обожание и стремление буквально выскочить из штанов, воплощая наши желания.

На следующий день Захар опять улетел в Европу. Коль уж мы рассудили, что было бы неплохо иметь очень солидные исторические корни для развертывания нажитых капиталов, то итальянские банки, многие из которых были весьма уважаемы в банковской сфере и имели за спиной сотни лет существования, подходили для этих целей как нельзя лучше. Швейцарские тоже были бы вполне подходящими, но… уж больно были они жирными и несговорчивыми.

Вместе с юристами старинного адвокатского бюро “Фабио Чезаре и сыновья” из Вероны Майцев приступил к поиску. У него была такая же задача, какую мы уже решили в Америке – приобрести один “народный” банк для работы с бизнесом и второй должен быть сберегательным – для населения.

У меня тоже был план деятельности на ближайшее время. Всего полгода назад обанкротилась Texaco – один из немногих крупнейших нефтедобытчиков, не принадлежавших еще клану Рокфеллеров. Произошло оно по причине слишком хорошего аппетита у руководства нефтедобытчиков. Это была эра слияний и поглощений – все друг с другом сливались, поглощались. Важно было, что после каждой такой операции руководство обеих – и поглощаемой и поглощавшей компаний получало очень солидные комиссионные. И выходило, что, с одной стороны, росли компании, а с другой – невероятно быстро пухли личные накопления их директоров и президентов. А банки знай выдавали под это дело кредиты, которые без лишнего лукавства распихивались по карманам.

Так и огромная “Тексако”, пожелавшая приобрести в 1984 году крепкую Getty Oil, подавилась куском, оказавшимся для нее слишком большим. Getty Oil – головное предприятие того самого миллиардера Пола Гетти, что был удачно женат пять раз. У которого похитили внука, и он пять месяцев отказывался вносить выкуп, говоря, что на всех внуков у него не хватит миллионов. Образец американского добродушия. Он заплатил. Но только после того как получил по почте ухо внука и кинопленку с пытками. Добрый дедушка.

Сначала империя Гетти должна была отойти к Pennzoil, и все уже было на мази, когда в разгар переговоров как слон в посудную лавку в сделку вломилась “Тексако”, предложив цену повыше. Гетти долго колебались, или делали вид, что колебались, но, в конце концов, уступили более выгодному предложению. И все бы ничего, но американское законодательство – очень своеобразная штука. Подчас компании больше зарабатывают на нем, чем на своей деятельности. Pennzoil обратилась в суд с требованием компенсировать упущенную прибыль, коей насчитали больше 11 миллиардов! И суд удовлетворил требование истца, правда, не в полном объеме, но и тех 10,5 миллиардов, что присудил судья, вполне хватило, чтобы “Тексако” добровольно подала документы о банкротстве – таких денег сама она найти не могла, а банки все как один отказались ей в этом помочь.

В тот день – 10-го апреля 1987 года, когда техасская компания объявила о банкротстве, мы тоже приняли всемерное участие в опускании котировок ее акций, прилично на этом заработав. Вместе с “Тексако” подешевела и Pennzoil: общее снижение капитализации двух компаний составило почти два миллиарда долларов. И солидная часть в этом куске была нашей.

Но позже я осознал, что теперь нам предоставляется замечательная возможность получить контроль над очень достойным активом. Правда, противостоять нам в этом споре будет не кто-нибудь, а сам дедушка американского бизнеса – Дэвид Рокфеллер, уши которого торчали и за “обиженной” Pennzoil и за Chevron, которой чуть позже досталась обанкротившаяся “Тексако”. Да и сами Гетти уже лет пятьдесят были прочно связаны с семьей Рокфеллеров через “Тайд уотер”, управлявшей в свое время делами знаменитой Standard Oil. Мне вообще казалось, что вся эта афера по включению техасских нефтедобытчиков в империю Рокфеллера, была специально срежиссирована и подготовлена, и, конечно, безукоризненно сыграна талантливым коллективом его помощников. С засылкой агентов в руководство техасцев, с липовыми переговорами с наследниками Гетти… А иначе ничем не объяснить решение суда об удовлетворении иска банды из Хадсон Пайнс, что в Вестчестере (фамильное гнездо Рокфеллеров). Но мало решения – были отклонены и все аппеляции! Почти тридцать пять миллиардов долларов, которые стоила “Тексако” в тот момент, когда стала частью Chevron, упавших в итоге в хозяйство Рокфеллера, окупили все затраты семнадцатилетней операции. Доходность аферы исчислялась тысячами процентов. Вот это размах – все чисто и законно!

Однако я был уверен в своих силах и обладание существенным преимуществом – знанием будущего – делало меня, как мне казалось, неуязвимым перед опытом ушлой семейки. Я собирался перехватить “Тексако”. Я собирался устроить Рокфеллеру цугцванг – пусть посуетится дедушка. И если мистер Дэвид не собирался вообще ни цента платить за разоренную нефтяную компанию, то я был готов пожертвовать миллиард-другой. Так что шансы были. До полного поглощения еще четырнадцать лет – можно успеть слетать на Луну и вернуться обратно.

Но для такого действа нужны подготовленные статисты – журналисты, судьи, сенаторы, конгрессмены, юристы, принимающие важные решения, надувающие щеки и объясняющие интересующимся гражданам суть вещей. Этот ресурс у Рокфеллера был, а у нас нет. И я им озадачился.

И для начала я наведался в местное агентство “Консультация Джона Бригли” – небольшое, но по слухам, распускаемым Сэмюэлем Баттом, хорошо осведомленное об истинных связях бизнесменов и политиков. При этом не чурающееся не вполне законных способов достичь эффекта и умеющее хранить чужие тайны.

Главой его оказался смышленый и безмерно хитрый проходимец Фрэнк Бригли – сын недавно усопшего основателя. Он встретил меня, пыхая сигарой и попивая коньяк из круглого бокала. Дубовые панели на стенах, картина, размером в хорошее окно, с портретом папы – Джона Бригли – основателя фирмы, массивный стол со старинным пресс-папье, десяток усердных юристов и бухгалтеров, сидящих за компьютерами на том же этаже в отдельных кабинетиках; все должно было свидетельствовать о том, что я имею дело с респектабельным человеком, который зря словами разбрасываться не станет.

Фрэнку было около тридцати, но седина уже тронула его шевелюру. Одевался он в сшитый на заказ костюм, или же обладал идеальной фигурой, на которую удачно сел магазинный. Я не разбирался в марках модных домов, да и не считал это умение нужным, но мистер Бригли, кажется, был тот еще стиляга – из поколения вымирающих ныне модов (неформальное молодежное движение, отличающееся трепетным отношением к одежде, не одевавшие никогда одно и то же дважды).