Талисман жены Лота - Галина Островская

Он медлил.

Потом он очень жалел, что медлил, что в ту же минуту не бросился вдогонку за златоглазой странницей, увы, умеющей растворяться в пустынности улиц. Это промедление почти стоило ему жизни: срок, откарканный полоумной старухой в шелковых со слониками штанах, сжался до ничтожной малости.

Защита

Утром, оставив Алику записку, чтоб искал себе другую квартиру, Аглая съездила в супермаркет, приволокла кучу продуктов и бутылок с бытовой химией, распихала все это по местам, позвонила мужу – не дозвонилась, еще раз позвонила – безрезультатно. Вымыла полы. Навела наконец-то порядок в кухонных шкафчиках. Вычистила до блеска унитаз. Заказала очередь к зубному врачу. Перебрала одежду в шкафу. Выложила подушки на солнце.

Утро все не кончалось, хоть и начало подавать признаки перехода в раскаленное состояние дня.

Она попробовала почитать какую-то книжонку – бросила. Нехотя перекусила. И решила все же как-то упорядочить свои жуткие провалы в неизвестное никуда.

– Первое – Иерусалим, ковровый подвал, – считала она, загибая пальцы. – Второе – у Старика, когда за спиной раскалывалась земля на части, и я это видела. Третье – когда Алик снова домогаться меня начал... Этот кромешный ад... И эта пяточка детская... Да, еще голос с потолка... Что он сказал?.. Что я, Аглая, буду... Чья-то я буду... Чья, интересно?

Виденья наслаивались одно на другое, стены квартиры словно бы двигались, силы воли не хватало оставаться дальше одной. Она позвонила Юрчику. Кому еще можно было хоть что-нибудь объяснить?!

– Занят? – с ходу спросила.

– Нет, – растерялся тот.

– Я приеду.

Уже надев туфли, Аглая вернулась, подошла к окну, сняла сделанный другом на день ее рождения талисман, долго рассматривала его в горячем как арабская лепешка солнечном свете.

– Этого не может быть, – сказала задумчиво про себя, вовсе не отдавая себе отчет в том, чего именно «не может быть».

Приехала к Гольдштейнам. Села в свой любимый угол. Стащила кольца, соорудила из них пирамидку. Разрушила ее. Застонала.

Юрчик подошел к ней вплотную и начал медленно поглаживать по волосам. Аглая ткнулась ему головой в живот.

– Ну, успокоилась, Аглаюшка? – наконец спросил он.

– Угу, – промычала гостья, вытирая нос о его застиранную майку. – Опять кормить не будешь?

– Ну что ты, Аглаюшка, сейчас яишенку поджарю. Больше в доме ни хрена нет, а яишенку поджарю. Хочешь?

– Да нет, я дома перекусила, – вспомнила Аглая. – Сделай кофе.

– А музычку тебе поставить? – Юрчик поставил турку на огонь, подошел к гостье и еще раз ласково погладил.

– Не надо, – мотнула она головой и почти безразлично, не поднимая глаз спросила, – скажи... когда твоя болезнь начиналась... тогда еще... в России... Как она начиналась?..

Юрчик поскреб бороду, нехорошо щуря один глаз. Постоял в задумчивости. Подошел к плите, выключил конфорку. Газ чпокнул и погас. Аккуратно сняв пенку и разложив ее в крохотные керамические чашечки, налил кофе. Усевшись напротив, велел:

– Рассказывай, что случилось.

– Не знаю, – ответила Аглая. – Я не знаю, что случилось...

Юрчик молчал, подперев голову тяжелым кулаком и затягиваясь так, что дым полз в нос. По дороге дым запутывался в жесткой щетине и шевелился там сизыми змейками.

– Помнишь, я говорила, что была в Иерусалиме? – Аглая посмотрела на друга с надеждой. – Ты еще тогда как-то отшутился и не стал слушать... Ну, так вот... Туда послал меня Старик – передать письмо. Он сказал, где я должна быть и во сколько, но не сказал, кому именно надо передать этот конверт. Я не стала спрашивать...

Она запнулась.

– Рассказывай, – велел друг.

– Хорошо, – продолжила Аглая. – Стою, жду. Жара. Самый центр Старого города. Там шумиха обычно, а сейчас как вымерло все... Может, из-за этих взрывов бесконечных... Одни арабы-торговцы... Долго стою, час, наверное. Наконец вижу: кто-то движется в моем направлении. Мне показалось, что это тот, кому надо передать письмо. Человек же – минуя меня – заходит в соседний магазинчик. Но буквально через минуту возвращается, спрашивает, не нужна ли какая помощь. Вызнаю – некуда уже было деваться! – есть ли в его лавке туалет. Он предлагает мне следовать за ним. Галантно так... Пересекаем узкий, заваленный товаром магазин. Спускаемся по винтовой лестнице. Лестница крутая, неприятная. Человек этот чем-то напоминает мне султана. Или – шаха, не знаю... Спина прямая, голова гордо откинута, шаг легкий. Но какое-то коварство в нем... Чувствую! Ты знаешь, что я чувствую такие вещи!

Юрчик кивнул и еще глубже затянулся.

– Проходим один зал. Потолки высоченные, вместо стен... – Аглая задумалась на секунду и, словно рассматривая висящую перед ней картину, начала описывать дальше. – Вместо стен – водопады ковров. Серебряные чаши-раковины на мраморном полу... Огромные... И зеленая подсветка. Ощущение, что идем по морскому дну... Следующий зал. Там один-единственный ковер, златотканый... Посредине зала – фонтан. Из него пьет воду львица с янтарными глазами. Я ее сначала за живую приняла, даже испугалась немного... Идем дальше... У меня рябит в глазах: ковры, ковры, ковры... Они шевелятся. Мне так кажется, во всяком случае. Думаю: куда ведет-то! Куда!? Подумала – и нехорошо стало. Воображение разыгралось: вот приведут тебя, говорю сама себе, в последнюю комнату, швырнут на ковер персидский и... Изнасилуют! Убьют! На кусочки расчленят! А вокруг зулусы с обнаженными саблями. Или звери дикие...

Юрка скребанул в бороде.

– Ладно, там на мою невинность так, в конце концов, и не посягнули, кажется, – на секунду споткнувшись и, словно бы вспомнив чего-то, сказала Аглая и подробнейшим образом принялась описывать туалет, каких она сроду не видывала.

Она даже развеселилась немного, рассказывая, как маленький воришка шевельнулся в ее душе при виде изящных статуэток, расставленных на раковине. Но тут же сникла. Тревога, снедающая ее, оказалась сильнее природного дара смотреть на ситуации, даже самые сложные, полушутя.

– Юрочка, когда я вышла, увидела, как какая-то фигура буквально растворилась в стене. Стою, думаю, показалось или нет? И еще думаю, что самой ни за что не выбраться из этого лабиринта подземного... Тут появился мой повелитель, кивнул, чтоб за ним следовала. Идем, а залы совсем другие. Поменьше. В одном из них – гобелены старинные, кресла готические. Приглашает сесть. Я стою как каменное изваяние и делаю вид, что совсем плохо иврит понимаю. Он переходит на немецкий и что-то объясняет мне про искусство Средневековья. Я непроизвольно реагирую: отвечаю тоже на немецком. Откуда он знает, что я владею этим языком – в голову не пришло спросить! Почему-то начинаю излагать концепцию карнавальности инквизиции... Султан мой слушает, понимающе кивает. Я радуюсь, что встретила в кои-веки компетентного собеседника, усаживаюсь в кресло, придвинутое им. Что-то пью, какой-то странный чай. Или, скорее, настой. Откуда он взялся?! Кто мне подал этот стакан – даже не заметила! Вдохновенно разглагольствую и не могу остановиться.