Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

С улицы донесся длинный гудок.

– Егор Дмитриевич, документы на препарат с вами? – спросил Лебедев, уверенный в отрицательном ответе.

– Конечно, они завсегда при мне. Правда, только копии, оригиналы надежно упрятаны, ни один ворюга не сыщет, – подмигнул ушлый изобретатель. Лебедев молча кивнул и вышел.

Шофер копошился в капоте, рядом на заботливо подстеленной газете с жирным заголовком «Майские зори» лежали аккуратно разложенные инструменты.

– Доброе утро, что случилось?

– Здравия желаю, Андрей Ильич, – вздохнул, обернувшись, водитель. – Старуха моя сдает помаленьку, просит малость передохнуть, марафет навести. А я ее, бедолагу, не слушаю, гоняю в хвост и в гриву, покоя не даю. Вот, опять закапризничала что-то.

– Не волнуйтесь, будет вам передышка. Сегодня можете заняться машиной, а завтра подъезжайте в это же время. Обстоятельства изменились, так что приводите вашу «старушку» в порядок, Иван Кузьмич.

– Вот спасибо, – обрадовался тот, – не сомневайтесь, буду как штык!

– Тогда до завтра. – Закрывая входную дверь, большой человек из Москвы был уверен, что исполнительный Кузьмич воспримет его совет как приказ.

... Лебедев улетел через неделю, с выгодной сделкой в кармане, банкой соснового меда и горячим призывом Митрича вместе пойти на медведя. В аэропорт доставила Аполлинария, умудрившаяся сократить длинный путь до размеров мизинца. Ей вообще шутя удавалось многое: переворачивать вверх тормашками мир, заставляя верить других, что это и есть самое нормальное из всех положений, придавать привычному новизну, чеканить немыслимые сюжеты, спорить об очевидном, озвучивать чужие мысли и умалчивать о своих. Она, конечно, нередко чудила, но ее чудачества заражали желанием жить.

Андрей Ильич улыбнулся, откинул спинку самолетного кресла, приудобился и закрыл глаза. Лететь долго, можно спокойно обдумать все, что случилось за последние дни. Он вспомнил вечер, когда в сердобольном порыве прикоснулся губами к горячей щеке, тихое «спасибо» и бормотание про чудеса, нелепую ссылку на царя Соломона, стук молоточка по меди, послушные струны гитары, сорочечную бретельку... Лебедев пытался поймать минуту, с которой все началось. И не мог. Там, в доме, непозволительно часто думалось о хозяйке с надеждой, что скорый отъезд избавит от этой блажи. Здесь, в самолете, становилось ясно, что ничего и не хочется забывать. Непонятно каким макаром странноватая чужая девица стала вдруг необходимой и близкой, не желая от себя отпускать. Не могли помешать ни имя, от которого до сих пор взрываются уши, ни школьная кличка, ни Мандельштам, ни плюшевый лис – ничто. Это были просто совпадения, поначалу заставившие ужаснуться, потом – приглядеться, а скоро и вовсе дали понять, что судьба посылает знак. Не разглядеть его мог бы прежний Андрей, тот, кто не жил, а расписывал жизнь по минутам – удачливый, памятливый одиночка, забывший, что значит жить. Нынешний хотел быть живым – измочаленный памятью мазохист, пожелавший освободиться от потребности в боли.

– Попить не хотите?

– Воду со льдом и без газа.

– Лед остался там, откуда мы улетели, а воду могу предложить, – улыбнулась стюардесса, милая девчушка, вполне достойная легкого флирта.

Вода оказалась холодной, но не остудила – ошпарила и без того пылающие мозги. Перед глазами неотступно маячили темная грива, родинка на правой щеке, по-детски облизывающие ложку губы... Он уставился в иллюминатор, испытывая перед прошлым стыд. Хотя, по правде, стыдиться нечего. Осточертело быть суррогатом с комплексом вечной вины и шарахаться от самого себя. Надоело жить со знанием, что все лучшее – позади. Никому не верить, всеми раздражаться, от всего, кроме дела, скучать. Подобные мысли уже давно не давали покоя и однажды даже заставили влезть в авантюру. Тогда он выложил немалую сумму за наивную надежду реанимировать себя и, конечно, был одурачен: деньги исчезли бесследно. А вот надежда, похоже, осталась, в Майске эта надежда проклюнулась чудом.

Однако в чудеса пока верилось слабо, и, повздыхав над собой, Андрей Ильич переключился на дела. Вот здесь Лебедев действительно столкнулся с невероятным. Эликсир молодости, опытный образец которого сунул при прощании Митрич, и впрямь был способен взорвать фармацевтический рынок. Потрясали даже не результаты серьезных исследований, не заключения солидных медиков, не патент, выданный непрофессионалу по всей форме, а живой образчик действия препарата, его восьмидесятилетний создатель – крепкий мужичок лет эдак на шестьдесят, которому впору иметь молодуху. Политики, артисты, бизнесмены, перезрелые женихи, состоятельные дамочки от сорока – все, у кого раздутый карман и панический страх перед старостью, в момент сметут с аптечных прилавков чудодейственный эликсир. Они подсядут на этот наркотик и будут рады душу заложить, чтобы получить препарат за любые деньги. У Лебедева зачесались руки немедленно приступить к работе.

– Мясо, рыбу? – подкатила тележку стюардесса.

– Мясо, – пискнула рядом толстуха.

– Все равно, – безразлично ответил Лебедев. – Как долго еще лететь?

Девушка протянула пластмассовые подносы.

– Три часа, приятного аппетита.

Перекусив, неразговорчивый пассажир уткнулся носом в бумаги из кожаного черного кейса, потом бережно вложил их обратно, расслабился и задремал под мирное сопение соседки, старательно разгадывающей кроссворд. Засыпая, он представлял рядом в кресле смешную, встрепанную разиню в карикатурных очках. Так с блаженной улыбкой на довольном лице и проспал до самой посадки.

...В Москве Лебедев заставил крутиться всех, от кого зависела судьба препарата. Он заболел этим чертовым «Антистарином», заразив остальных. Помощник, не сумевший организовать должным образом командировку, остался при шефе, но получил нагоняй и лишился премиальных. За парня вступился Егорин, талдычивший о безответственности и халатности майской стороны. Вдаваться в детали Андрей Ильич не стал, однако было ясно, что, если подобное повторится, виновный расстанется с фирмой, где все должно проходить без сбоев. Президент холдинга, и до этого бывший машиной, бесперебойно пахавшей от зари до зари, теперь и вовсе забыл о доме. Он урывками спал, перекусывал на ходу, брился и принимал душ в соседней с кабинетом ванной, там же менял белье и рубашки, которые передавала с водителем заботливая домработница. Лебедев требовал к себе все отчеты по новому препарату, мотался в Минздрав, лично просматривал рекламные ролики, контролировал поставки сырья, заряжал командами начальников сбыта и в этой безумной гонке ловил себя на мысли, что ждет из Майска звонка. Прощаясь, он оставил телефоны, где мог скользнуть даже тенью. За все время не позвонила ни разу. Поначалу Андрей Ильич был этому даже рад: не до разговоров, когда закручиваются такие дела. Потом необъяснимое молчание стало раздражать, после – тревожить, а затем – назойливо влезать в мысли, отвлекая от рабочего процесса. Иногда в самый неподходящий момент вспоминались вдруг улыбка, внимательные умные глаза, поющий голос... Проклятие, она не казалась холодной пустышкой! Днями Лебедев по уши увязал в работе, ночами возбужденный мозг требовал передышки, но вместо покоя являлось гривастое чудо и требовало себя разгадать.