Анна Каренина. Вариант ХХІ века - Владимир Гурвич

– Быстренько не получится, – буркнул Левин. – Ты прав у меня проблема.

– Какая?

– Понимаешь… – Левин запнулся на полуслове, никак не решаясь сказать Стиве, за чем он приехал в Питер.

– А я догадываюсь, что все сие означает, – Стива сделал витиеватый знак рукой и хитро подмигнул Левину. – Давай-ка друг выпьем вина – и все пройдет.

– Что пройдет? – оторопел Левин.

– Твоя печаль, – многозначительно изрек Стива, разливая вино по бокалам. – Потому что, женщины друг мой, не стоят таких переживаний. Впрочем, есть исключения из правил. И я знаю, что в твоем случае речь идет именно о таком исключении.

– И что мне делать с этим? – спросил Левин, не решаясь вслух произнести наболевшее.

– Нравится, женись, – ответил Стива, отправляя в рот очередную порцию устриц.

– Боюсь, что это не так просто, – мрачно изрек Левин.

– Согласен, не просто, но это в случае, если твоя избранница самка бразильского енота, но ты-то у нас, надеюсь, нормосексуал?

Левин скорчил недовольную гримасу, его покоробила такая вольность в речах Облонского. Хорошо еще, что он не произнес имени Кити вслух. Если бы Облонский отозвался о ней в подобном роде, он бы набил ему морду прямо здесь в ресторане, и многолетняя дружба не спасла бы его от этой участи.

– Да, ладно, не обижайся, – обезоруживающе улыбнулся Облонский, отодвигая от себя пустую тарелку из-под устриц. – Я знаю, кто она. И, поверь моему опыту в таких делах, она согласна.

– Вот-те раз, – удивился Левин. – Откуда ты можешь знать?

– Поживи с мое, да перебери столько женщин, как я, не то узнаешь.

– И кто она, как ты полагаешь, – Левин с интересом смотрел на Стиву.

– Кити, кто же еще.

– Ты угадал, – оторопело произнес Левин. – Только с чего это ты решил, что она согласна.

– Кто же еще, если не ты, – с видом пророка важно изрек Облонский. – Хотя есть закавыка в этом вопросе.

– Закавыка? Какая? – насторожился Левин.

– Не какая, а какой. Есть у тебя соперник, друг мой. Вернее не соперник, а так соперничек, но и его не надо сбрасывать со счетов. Ходит в их дом некто Вронский. Правда, я его всерьез не воспринимаю, не пара он нашей Кити. Но, тем не менее, не надо оставлять ему ни единого шанса. Поэтому ты завтра же иди к ней и, не откладывая дело в долгий ящик, прямо заявляй о своем намерении. Понял?

Левин хмурился и молчал. Известие о сопернике было ему неприятно. Все былые его сомнения при этом сообщении сразу же обрели свою прежнюю крепость и встали перед ним в полный рост. А что, как она откажет мне, сделает предпочтение в пользу другого, размышлял Левин.

– Не бойся, не откажет она тебе, – Стива как-будто услышал мысли Левина. – Давай-ка лучше выпьем за успех твоего предприятия. Чтоб вам, так сказать, совет да любовь…

Стива поднял бокал, чтобы чокнуться с Левиным, но Левин не поддержал своего приятеля. Вместо того, чтобы продолжать веселиться, он крикнул проходящей мимо официантке: «Счет, пожалуйста!» Находиться больше в этом ресторане у него не было сил.

XI

Кити Щербацкой было двадцать лет, и ее мать была очень обеспокоена будущим дочери, а если говорить точнее, ее дальнейшей женской судьбой. Со стороны могло показаться, что в этом вопросе вроде бы и не о чем особенно переживать. Кити девушка видная, мужским вниманием никогда обделена не была. Но это, как раз и смущало мать Кити больше всего, заставляло не спать ночами и перебирать в уме всевозможные варианты неблагоприятных последствий популярности дочери среди мужской половины человечества. Как всякая мать, она желала для нее только всего самого лучшего. А лучшим в ее представлении являлось в первую очередь получение блестящего образования Кити и только потом замужество. Наличие диплома престижного вуза казалось ей более надежным для дальнейшей жизни, чем любой мужчина.

Сколько переживаний, сколько бессонных ночей она провела, пока Кити поступала в институт иностранных языков. И вот свершилось. Очередной рубеж в жизни дочери был благополучно преодолен, она стала студенткой. Теперь пять лет можно было ни о чем не беспокоиться, думала на тот момент она. Ведь Кити умница, она ни за что не допустит возникновение ситуации, в которой ее образование было бы поставлено под угрозу. В этом мать Кити была уверена на сто процентов. Но это касалось только непосредственно учебного процесса. А вот в отношении дел сердечных никто такой гарантии дать не мог. Ведь Кити породой была вся в мать, страстная эмоциональность которой порой зашкаливала иногда далеко за допустимые пределы. И тогда шквал неуправляемых эмоций ставил под угрозу долго вынашиваемые планы.

Так случилось в ее далекой молодости, когда она, окончив институт иностранных языков с красным дипломом, попала по распределению в МИД и имела перспективы самые блестящие. Но карьера, которую ей пророчили, так и не состоялась. Она влюбилась в отца Кити, вышла за него замуж и посвятила себя полностью семье. Сейчас она ни о чем не жалеет. У нее есть все, что может только пожелать женщина: любящий муж, красавицы и умницы дочери. Вот только две из них уже пошли по стопам своей матери. Дарья и Наталья, после окончания институтов сразу же вышли замуж и превратились в домохозяек. С одной стороны это вроде бы и неплохо. Ее девочки не вскакивают ни свет ни заря и не несутся на службу, чтобы заработать на хлеб насущный. Но есть тут и немалые риски. Так, у Дарьюшки что-то не очень заладилось с мужем. Дело дошло едва ли не до разрыва. Только куда ей одной с пятью детьми? Стива, конечно, не оставит ее без своего участия, но деточкам нужен отец. И что станет с ними, если их мать начнет целыми днями пропадать на работе. Поэтому она и советовала дочери терпеть и нести свой крест до конца, как бы тяжел он ни был. Раз она выбрала такой путь, то свернуть с него уже не так просто.

А вот Кити еще свободна в своем выборе и пока у нее есть право распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Она бы хотела, чтобы младшая дочь воспользовалась им в полной мере, устроила свою жизнь так, чтобы ни от кого не зависеть, и воплотила бы все честолюбивые мечты матери, которые той так и не удалось осуществить. И это очень даже возможно, если Кити не поспешит с замужеством. Но Кити очень эмоциональна, она может пойти на поводу у своего сердца – и тогда, прощай учеба, карьера.

Мать Кити имела полное основание для такого беспокойства. С некоторых пор в их дом зачастил некто Вронский. Он сильно выделялся среди многочисленных поклонников Кити: молодых мальчиков, ее ровесников, которые роем вились вокруг нее словно мотыльки вокруг пламени. Но никто из них не представлял для Кити никакой угрозы. Их мотыльковая жизнь была слишком недолговечна. Они появлялись у них в квартире, а потом исчезали так часто, что мать Кити даже не утруждала себя запоминанием их имен. Зачем? Завтра или послезавтра Кити о них уже не вспомнит, как о случайно прочитанной книге.

Но Вронский стоял особняком среди всех этих поклонников-однодневок. Он был старше Кити на десять лет. Служил дипломатом в МИДе и в настоящее время, по его словам, ждал скорого назначения в одну из стран Западной Европы. Вронский мог составить Кити блестящую партию, о таком муже можно только мечтать. Щербацкая видела, что ее девочка влюблена. Если Вронский сделает предложение Кити, она поедет за ним, и тогда прощай учеба! Вероятность такого исхода событий была велика, в этом мать не сомневалась. Но и даже с этим она готова была смириться. Пусть будет так. Лишь бы дочь была счастлива. Но вот будет ли счастлива она с Вронским? Что-то подсказывало ей, что нет. Глядя на этого прекрасно воспитанного, образованного и утонченного щеголя, она сомневалась в главном, что от него требовалось. В его способности любить ее дочь. Эти сомнения заставляли трепетать ее материнское сердце. Она хотела бы поговорить с Кити, предупредить ее. Вот только о чем предупредить, она и сама толком не знала, и от этого ей становилось тревожно и не хорошо на сердце.

Мать Кити часто делилась своими сомнениями и тревогами по поводу Вронского с мужем. Он выслушивал жену молча, снисходительно улыбался и неизменно отвечал, что все ее страхи, это не более, чем страхи курицы-наседки за своего неоперившегося птенца. Мать обижалась за такое сравнение, устраивала мужу сцены, демонстративно пила валерьянку, падала на диван и, прижимая платок к влажным глазам, с надрывом восклицала:

– Для чего я годами пестовала своего ребенка, скажи! Чтобы однажды пришел чужой человек и разбил ей сердце! Пусть он будет сто раз принц, но это не дает ему право делать Кити несчастной.

– Не можешь же ты всю жизнь держать ее возле своей юбки, – удивлялся муж неразумной логике жены. – И почему он непременно должен сделать ее несчастной.

– Не знаю, я ничего не знаю, – расстраивалась Щербацкая, не находя разумных объяснений своим предчувствиям. – Наверное, это нервы. И правда, с чего она взяла, что он сделает ее несчастной? – решала она, наконец, и на какое-то время успокаивалась.