Реабилитированный Есенин - Петр Радечко

Будучи вождем РСДРП, В. Ленин в 1910 году на международном съезде социал-демократов в Копенгагене подписал резолюцию против применения смертной казни. Но то было время его оппозиционной деятельности. А уже через два месяца после прихода большевиков к власти в России, 8 января 1918 года, в объявлении Совета народных комиссаров, опубликованном в газете «Известия», говорилось о создании батальонов для рытья окопов из состава буржуазного класса мужчин и женщин под надзором красногвардейцев. А в конце объявления – грозные фразы: «Сопротивляющихся расстреливать». И дальше: «Контрреволюционеров расстреливать на месте преступления».

Это уже не смертная казнь, а самосуд. Без суда и следствия.

В «Известиях» № 30 того же года появляется еще более грозное объявление: «…все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска будут беспощадно расстреливаться отрядом комиссии на месте преступления». И тут же: «мешочников при сопротивлении – расстреливать». Значит, крестьянин, не подчинившийся новой власти, мог быть тут же пущен в расход.

К лету это кровавое колесо набрало большие обороты. Особенно в Красной Армии, которую «методом устрашения» создавал Лев Троцкий. В городах и весях проводились постоянные принудительные мобилизации. У бывших офицеров переписывали всех близких родственников, которых незамедлительно арестовывали в случае их дезертирства. К каждому командиру приставлялся комиссар, который должен был следить за ним. И эту необученную, во что угодно одетую публику, сразу же отправляли на фронт. А в приказе Л. Троцкого № 18 от 11 августа 1918 года говорилось: «Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар, вторым командир» (Краснов, В. Неизвестный Троцкий / В. Краснов, В. Дайнес. М.: Олма-Пресс, 2000. С. 44).

Это была не просто угроза. В его же приказе № 31 от 30 августа сообщалось:

«Вчера по приговору военно-полевого суда 5-й армии Восточного фронта расстреляны 20 дезертиров. В первую очередь расстреляны те командиры и комиссары, которые покинули вверенные им позиции…» (там же).

Слово «дезертиры» не должно вводить читателя в заблуждение. Это были всего лишь отступившие под натиском белых бойцы. После сдачи белым Казани был расстрелян каждый десятый ее защитник. Так поступали с отступившими и позже.

А после убийства Урицкого 30 августа 1918 года расстрелы начали проводиться везде в массовом порядке. Ситуацию подогревали газеты.

1 сентября «Петроградская правда» публикует телеграмму членов Реввоенсовета 3-й армии Восточного фронта И. Смилги, М. Лашевича, главного политкомиссара Ф. Голощекина и комиссара Особого отряда Бела Куна председателю Петросовета Григорию Зиновьеву. В ней говорилось: «Убийство Урицкого не может остаться безнаказанным. Кровь его вопиет о мести. Трудно воевать со знанием, что в тылу гибнут лучшие товарищи от руки буржуазных наемников. Мы взываем к рабочим Петрограда: товарищи, бейте правых эсеров беспощадно, без жалости. Не нужно ни судов, ни трибуналов. Пусть бушует месть рабочих, пусть льется кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически».

Наверняка, такую практику расстрелов без суда и следствия эти «полководцы» осуществляли без оглядки во вверенной им 3-й армии Восточного фронта по отношению к мобилизованным крестьянам и рабочим в случае какой-нибудь провинности с их стороны и теперь требовали лить кровь тех, кто еще не был поставлен под ружье.

Что касается лично Бела Куна, лечившегося в психушке после разгрома в 1919 году руководимой им Венгерской Советской Республики, то он сполна проявил свою кровожадность год спустя в Крыму. Вместе с ущербной, но «пламенной революционеркой» Розой Землячкой, возглавившей местную чрезвычайку, он ответствен за расстрел десятков тысяч сдавшихся там в плен солдат и офицеров белой армии. Пощады не было даже медработникам.

После публикации этой телеграммы в газете Григорий Зиновьев не заставил упрашивать себя повторно. Потому что еще раньше, после убийства М. Володарского, получил письмо от Ленина, где тот сделал ему выволочку: «Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.

Привет. Ленин» (т. 50. С. 6).

Вождь пролетариата знал, что делал, так как его идейный учитель Карл Маркс еще в 70-е годы ХIХ века оправдал необходимость кровавого террора в революции. Поступиться установками Маркса он не мог. Не зря же его потом назовут «думающей гильотиной».

Расправы начались немедленно. В первую же ночь, согласно официальным сведениям, опубликованным в № 5 «Еженед. Чрез. Ком.» от 20 октября 1918 года в Петрограде были расстреляны 500 заложников. Но неофициальные источники называли в несколько раз большее количество. Среди казненных были офицеры, служащие кооперации, учреждений, присяжные поверенные, студенты, священники, а также просто те, кто попал под руки.

И это не только в Петрограде. В Москве лишились жизни более 100 человек.

Английский военный священник Ломбард 23 марта 1919 года сообщал лорду Керзону: «В последних числах августа (1918 года) две барки, наполненные офицерами, потоплены и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой».

«Еженедельник ВЧК» в № 3 за 1918 год сообщал: «В ответ на убийство тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина…красному террору подвергнуть…» Далее шел перечень казненных без суда и следствия заложников местными службами ЧК. Так, Новоржевская уездная чрезвычайка лишила жизни 5 человек, Архангельская – 9, Брянская – 9, Вологодская – 14, Себежская – 17, Пошехонская – 31, Псковская – 31, Ярославская – 38, Смоленская – 38.

Нижегородская ЧК через свою газету сообщила о расстреле 41 человека и о том, что взято 700 заложников, которых собирались ликвидировать в случае очередных убийств коммунистов.

Подобным образом поступали многие губернские чрезвычайки, устраивая ничем необоснованные самосуды над неугодными или просто первыми попавшимися под руки людьми, которые жили вдалеке от Петрограда и слыхом не слыхали ни о Моисее Урицком, ни о его кровавых деяниях в северной столице.

Но все ли «кровожадные» белогвардейцы и контрреволюционеры, совершившие расправу над председателем Петроградской ЧК Моисеем Урицким, попали под карающий меч этой организации?

Да. Но не махровые контрреволюционеры и не белогвардейцы, а единственный бывший студент, талантливый поэт, исключительно одаренный природой 22-летний юноша Леонид Каннегисер.

Родился он в семье известного во всей Европе владельца Николаевского судостроительного завода. Рос в богатстве, в культурнейшей обстановке, в доме, где бывал весь цвет Петрограда. Этот баловень судьбы имел красивую внешность, благородный характер, и до весны 1918 года абсолютно не интересовался политикой.

После октябрьского переворота Леонида увлекла личность Ленина. Но подписание большевиками позорного для России Брест-Литовского мирного договора с Германией, расправа над эсерами, введение смертной казни и вся резко меняющаяся обстановка в стране быстро превратили аполитичного юношу в ярого оппозиционера новой власти. Вместе с друзьями он принимает участие в какой-то конспиративной работе и потому где-то пропадает по вечерам. При встрече со знакомыми резко отзывается о действиях большевиков, нисколько не заботясь о том, что на него кто-нибудь может донести в ЧК.

Писатель Марк Алданов (Ландау), хорошо знавший его, вспоминал позже, что после их встречи за месяц до трагедии он посоветовал отцу Леонида отправить сына на юг из гиблого, как он выразился, Питера. Но события развивались по своему сценарию со зловещими последствиями. Вскоре друзей Леонида арестовали и казнили. С этого момента Каннегисер, как и многие питерцы, боясь ареста, не ночует дома.

Утром 30 августа Леонид появился у родителей на Саперном. Попил чаю, сыграл с отцом одну партию в шахматы. Проиграл и расстроился. Видимо, с результатом этой игры связывал удачу своего замысла. Простился с отцом и уехал на велосипеде к Таврическому дворцу, где размещалась питерская чрезвычайка. Узнав от швейцара «из бывших», что «Его Высокопревосходительство еще не прибыли», минут двадцать ждал у лифта. Но вот подкатил реквизированный у царя автомобиль и, именовавший себя народным комиссаром Северной коммуны, председатель Петроградской чрезвычайной комиссии Моисей Соломонович Урицкий шагнул навстречу своей смерти. Еще весной Каннегисер стрелять не умел, но рука у него не дрогнула.