Дом в глухом лесу - Джеффри Барлоу

– Согласен, – кивнул Оливер. – С тех пор, как я сюда приехал, я уже имел возможность убедиться, что Марк всей душою предан двум своим сотоварищам, в обществе которых целыми днями носится по Клюквенным угодьям и окрестным лесам. Я и сам с ними уже несколько раз выезжал.

– Выходит, вас к первоклассной компании не причисляют, мистер Лэнгли? – лукаво осведомилась мисс Моубрей. – Вы не находите, что сравнение моего кузена граничит с грубостью?

– Скажу лишь, что узнаю старого старину Марка и его манеры, – со смехом ответствовал Оливер.

– Мистер Лэнгли, будьте так добры, расскажите подробнее о своей работе, – вступила в разговор миссис Филдинг. – Марк упомянул, что вы в данный момент занимаетесь неким литературным проектом – «головоломная тягомотина», как он изволил выразиться. Так просветите же нас!

– Силла, – вмешался сквайр.

– Что такое?

– Силла.

– Боюсь, что я не вполне понимаю…

– Силла, – эхом повторил Оливер, устремляясь на помощь к достойной даме. – Гай Помпоний Силла, если уж быть совсем точным, вот объект моих изысканий. Малоизвестный римский философ и поэт, воин и уроженец Испании, как и его император, Траян. Жил он в первой половине второго христианского века, написал пять книг эпиграмм, причем ни одна до сих пор не переводилась ни на английский язык, ни на любые другие.

– Да уж, личность и впрямь малоизвестная, – кивнул Марк. – Не солгу, если скажу, что в жизни своей об этом типе не слышал – до тех пор, пока не начал получать письма от Нолла с описанием его литературных занятий.

– Ты про мою головоломную тягомотину?

– Именно.

– Это имя и мне незнакомо, – вмешалась мисс Моубрей. – А вам, тетушка?

Вдова покачала головой, свидетельствуя о полной своей неосведомленности в отношении кого или чего бы то ни было по имени Силла.

– Ну вот я и взял на себя задачу восполнить этот пробел, – усмехнулся Оливер. – Честно признаюсь, увяз я в этом деле по уши, хотя некоторое продвижение наблюдается. А благодаря Марку надеюсь за лето добиться существенно большего.

– Хотелось бы мне подробнее узнать об этом Силле. Ручаюсь, подобно большинству древних римлян, кончил он плохо, – промолвила мисс Моубрей. – Не бросился ли он часом на меч, или, может, принял яд, как уж там у них полагалось, или, скажем, пал от руки наемного убийцы?

– Ничего такого ужасного с ним не произошло. Он оставил военную службу, удалился на небольшую виллу на севере Италии и дожил там до преклонных лет. Время свое он посвящал в основном сочинительству трудов сравнительно небольшого объема – Силла оставил несколько философских отрывков и главным образом эпиграммы; здесь он подражал кумиру своих зрелых лет Марциалу – тоже, между прочим, уроженцу Испании. А поскольку влиятельного покровителя у него не было и жил он вдали от Рима, этаким фермером-джентльменом среди виноградников и оливковых рощ, его сочинения широкого распространения так и не получили. А со временем и вообще канули в Лету. В средние века эпиграммы Силлы сохранились благодаря сарацинским ученым: те сделали с них несколько копий, одна из которых случайно попала мне в руки прошлой зимой. Подсунул мне ее один мой знакомец из Вороньего Края, книготорговец-букинист Флайфорд. Вот так и вышло, что я взялся переводить на английский язык наследие давно покойного и малоизвестного римского автора.

– А мне послышалось, ты его испанцем назвал, – буркнул Марк, супя брови.

– Может быть, мистер Лэнгли прочтет нам нынче вечером отрывок-другой из своих переводов? – предложила миссис Филдинг. – Ручаюсь, с ритмом и метром он управляется так же легко, как Маргарет – с цветочными клумбами у нас в саду.

– Ага! – воскликнул Оливер, запуская руку в карман сюртука. – У меня как раз завалялось то, что нужно… мое последнее достижение. Честно говоря, я втайне надеялся, что кто-нибудь меня попросит.

– Ох, черт побери, Нолл! – вздохнул Марк. – Простите мне это крепкое выражение, тетушка, но я-то от души уповал на то, что мистер Лэнгли повременит – повременит, сэр! – похваляться своим пропыленным испанским другом хотя бы до тех пор, пока мы не переварим ужин.

– Марк, а ну замолчите! – приказала мисс Моубрей. – Читайте, пожалуйста, мистер Лэнгли, мы все вас просим. И не беспокойтесь, большинство – за вас. – Она откинулась в кресле и скрестила руки, готовая наслаждаться тем, что услышит. – Тетушка, начинать?

– О да, вне всякого сомнения, – отвечала миссис Филдинг.

– Данная эпиграмма написана в подражание одному из опусов Марциала, – начал Оливер.

– Иными словами, парень ее стибрил, – отозвался Марк, лениво разглядывая кончик сигары. – Воровство. Грабеж. Плагиат. Ха!

– Скорее дань великому мастеру, – невозмутимо парировал Оливер. И, откашлявшись, прочел следующее:

Марк болен? Кличет докторов?

Лжецу не верьте, право слово!

Притворщик весел и здоров,

А гости – страждут без жаркого!

– Ну что ж, сэр, благодарю вас, – промолвил Марк, вежливо поаплодировав. – Как это злободневно, как показательно. Вот теперь, дамы, вы сами видите, какое мнение наш городской гость составил себе о здешнем хозяине!

– Я нарочно выбрал ту, в которой говорится о снеди и трапезе; подумал, она окажется к месту, – объяснил Оливер.

– Она и впрямь уместна, мистер Лэнгли, и весьма остроумна, – похвалила мисс Моубрей в противовес не слишком-то восторженному отклику своего кузена. – Вы со мной согласны, тетушка?

И верно, эпиграмма оказалась весьма к месту, поскольку в этот самый момент объявили, что ужин подан, и все уселись за трапезу. В отличие от злополучных гостей в эпиграмме Силлы эта компания ни в чем нужды не испытывала, ибо стол ломился от яств: был тут и черепаховый суп, и сухое печенье, и добрый талботширский сыр; горячая голова речной форели, блюдо из оленины, сладкие пирожки с начинкой из изюма, всевозможные овощные блюда; почки с картофелем, приправленные соусом с каперсами и диким сельдереем; хлеб с маслом; оливки и засахаренные фрукты, сушеные вишни, листвянниковый пудинг, абрикосовое повидло, бисквитное пирожное и бланманже; и все это запивалось щедрым количеством хереса, лимонада и мятного чая. Оливер отпускал сквайру комплимент за комплиментом по поводу роскошных яств, что, впрочем, проделывал за каждой трапезой с момента своего приезда; и хотя Марк неизменно принимал похвалы с напускным цинизмом, втайне он весьма радовался, о чем гость отлично знал. Оливер видел: под нерасполагающей внешностью бьется сердце талботширского Тренча, гордого своим фамильным гнездом. Что бы уж там Марк ни думал про себя по поводу сгинувшего без вести отца, об отчем доме он со всей очевидностью радел всей душой.

За трапезой беседа текла в двух направлениях: обсуждались воспоминания о студенческой жизни в Солтхеде и новые обитатели Скайлингдена. Промозглые солтхедские туманы, ветра на Свистящем холме, прогулки по Сноуфилдз и вокруг Биржи, цепной мост, развеселые ночи в «Крылатом коне» на Тауэр-стрит – вот что давало джентльменам пищу – духовную картошку с мясом, так сказать, – для разговора. Больше двенадцати лет минуло с тех пор, как Марк с Оливером в последний раз бродили по крутым и узким улочкам Солтхеда, в последний раз глядели на его мысы и холмы, на головокружительные утесы и взмывающие к небесам пики скал, ибо, окончив колледж, ни один из джентльменов в Солтхед уже не возвращался. Оба гадали, что за перемены произошли в городе за это время, и как там дела в Антробусе, их бывшей альма-матер, и как поживает кое-кто из бывших сотоварищей.

– Пишет ли тебе Тиммонз? – спрашивал Оливер. – Славный был парень, что и говорить.

– Ни строчки, – качал головой Марк.

– А от Массингберда слышно что-нибудь? Помнишь, он еще в адвокаты метил?

– Вообще ничего.

– А от Хауэллза? Ну, органиста? Или от Марстона?

– Ни слова.

– Вот и я ничегошеньки про них не знаю. До чего странно. Словно все они взяли да и сиганули разом с края света.

– Будь это Марстон – так я бы и бровью не повел. Наглец меня однажды проигнорировал: прошел мимо – и сделал вид, что в упор меня не видит. Ты разве не знал? Так что прыгни Марстон с края света – я только порадуюсь. Хотя что до Тиммонза – тут я полностью с тобой согласен: на редкость славный парень.

– О да. Должен признаться, я и сам ни строчки не черкнул Тиммонзу, так что, наверное, у него нет ни мотивов, ни желания переписываться. Возможно, этим и объясняется его молчание. Да и прочим я не писал. А ты, кстати, с Тиммонзом не связывался ли?

– Ни разу.

– А с Хауэллзом? Или с Массингбердом?

Сквайр вновь отрицательно покачал головой. Бывшие колледжеры переглянулись.

– Хм-м… – протянул Оливер. – Стало быть, ни у кого из наших приятелей нет никаких причин писать в Далройд,так?

– Равно как и в Бакет-Корт, как я понимаю.

– Хм-м…