Родишь мне сына (СИ) - Яблонская Альбина

И по иронии... о Валентине я узнал также от него. Хоть она и на каплю не была шлюхой. 

— Шварц, — кивнул я и сел за стол. — Что за спешка? Отчего такая вакханалия? 

— О... — качал он головой, откинувшись на спинку кресла. — Стрелок наш зол. Небось я разбудил тебя? 

— Разбудил? Пф... — было мне просто смешно. — В последнее время как-то не спится. 

— Понимаю, — кивал он, опустив глаза. — Понимаю, Марат. Соболезную. Мне очень жаль, что так вышло с Валентиной. Пусть я знал ее просто как специалиста, сотрудника и надежного друга... я и на йоту не был с ней так близок, как ты. Но я тебе сочувствую всем сердцем, брат. Это огромное горе. Она ведь была еще и беременна, верно? 

— Да, — произнес я тихо. — Да, была беременна. 

Эта тема — просто боль. Она колола мое сердце до кровавых полос на лице.  

Валя меня восхищала, я носил ее на руках, видел в ней идеальную женщину. Уверен, такой она и являлась. Умная, красивая, гордая, неприступная как крепость. Когда я впервые ее увидел, то подумал, что со мной она не будет никогда. Я урод, я жесток, я груб. Жизнь из меня высекла топор — идеальное оружие. Просто аппарат для удаления мусора, сорняков. Покажи мне пальцем на человека — я его испепелю. Как в переносном смысле, так и буквально. 

А она... Я сидел и снова думал о ней. Смотрел на большой прозрачный стол из закаленного стекла и словно видел в его бликах Валентину. Эти белые волосы, укладка, макияж, сверкающие влагой губки. Она была словно мечта, словно обложка. Будто... недосягаемая звездочка на небе. А я возле нее — как кусище говна. Ублюдок, что и знает только то, что разрушать, делать больно, отбирать, угрожать. Сеять горе.  

Наша связь была хрупка, но я так сильно мечтал о ребенке, о наследнике. 

Я был последним в роду. Династия Стрельбицких — она иссякала. Воины живут недолго. А после того, как Шварц меня чудом достал с того света, я всерьез подумал о семье. О верной жене, о ребенке. О детях. О сыне. Мне так захотелось стать отцом и увидеть свою копию. Обучить малого рукопашке, научить его стрелять. Отшлифовать в нем лучшее, что есть во мне. Найти волшебные точки — превратить ребенка в культ, посвятить ему остаток жизни. Уберечь его от ошибок, дать совет, подготовить к испытаниям и защищать от врагов, пока не окрепнет. Пока не станет на ноги и... не скажет мне однажды: "Батя, я уже большой. И могу за себя постоять. Береги себя, я вернусь..." 

И когда я понял, что Валя беременна, то чуть не сбрендил. Я реально слетел с катушек: запускал салюты, ездил бухой и орал на небо Питера, что я самый счастливый человек на свете. 

Но потом мы поссорились. Мы поскандалили. Она меня бросала.  

Это не было связано с тем, что я нажрался или матюкнулся. Или был похож на грязную свинью. Я вообще не бываю похож на грязную свинью — я ненавижу грязь, я ненавижу пятна. Пятна — моя фобия, мой главный триггер. Этот страх шел аккурат вторым после измены. 

Я очень боялся трех вещей: пятен на белой рубашке, неверности жены и... Я боялся потерять ее. Потерять Валентину. И мой худший кошмар стал реальностью. 

Она сказала, что уходит. Не объяснила, почему. Не призналась, к кому. Валя не сказала вообще ни слова. Только прощание. "Я ухожу", — бросила та, что превратила меня в тряпку. Превратила в теплого и любящего. Сраного мечтателя. Я грезил счастьем и добром, уютом, очагом. Женой в переднике и парочкой детей. Определенно мальчиков. Но хватило бы одного — очень крепкого, бойцовского пацана. Я бы вырастил солдата, отменного десантника как папа. Как я сам. 

Но Валя просто растоптала это в крошку. Она сдавила все мои мечты железной шпилькой — и мир разрушился. Я не давал ей ходу, не хотел терять. Я ее не отпускал. Она бежала — я преследовал. Уж так меня учили. Не терять из виду то, что делало тебя живым. Делало всемогущим, отбитым от реальности романтиком, которому и море по колено. И слово "нет" — как белый шум. 

Она бежала от меня, а я летел ей вслед. Пытался образумить, пытался отыскать ее в толпе. Пытался убедить, что люблю по-настоящему и готов свернуть ради нее все горы. А потом... я сам же ее и убил.  

Она боялась, что я догоню и найду. Она ехала и ехала навстречу ночи. Пока не врезалась и не погибла. Если б я ее просто отпустил, ничего бы не случилось. Она бы выжила. Пусть без меня, но была бы жива. А в итоге вышло так, что виноват был я. Ее кровь осталась на моих руках. Ее страх, ее ненависть, ее тревоги — это всецело на моих руках. Я ее пугал, она меня боялась. Я урод и ублюдок. Я убил своего ребенка вместе с его матерью. 

Но вместо того, чтобы винить себя, я вымещаю злость на тех, кто стал у нас на пути. Эту случайную девку. Лену. Будь она неладна. Отняла у меня последнее счастье. Это все она — не я. А она. Да, так и есть на самом деле. Валю убил не я, не ревность, не властность, не тяжелый характер жениха. А девчонка с ЛСД под языком.  

Как же я ее ненавижу! 

— Стрелок, с тобою все в порядке? — взял меня Шварц за плечо и заглянул прямо в глаза. — Ты как будто не здесь. Может, тебе взять отпуск? Отойти от дел... 

— Не мели ерунды, — отмахивался я. 

— Что? — нервно усмехнулся Шварц. 

Он любил меня за то, что я не лебезил, не кланялся ему как королю. Мы были на равных. Но временами он не мог это стерпеть, его давило самолюбие. Стрельбицкий раздражал, он его бесил. Но таков уж я есть — остров в себе. Все это "братство" меня не колышет. 

— Во-первых, я похоронил невесту. Это непросто... А во-вторых, — криво улыбнулся я, — какой еще отпуск? Ты ж меня не отпустишь. 

— Конечно, Стрелок. Именно так, — кивал он, прищурив глаза. — Я тебя не отпущу. Ты слишком хорош, чтоб тебя отпускать. Слишком хорош. 

— Давай ближе к делу. Что за заказ? 

— Заказ деликатный. Есть одна бабенка. На рожу ничего, даже сиськи при ней, но вредная пиздец. Короче, сука она и мешает людям работать. 

Он протянул мне фотографию. На ней была девушка моих годов. Широко улыбалась, жала руку оппозиционеру. Я ее где-то видел... Возможно, по телеку. 

— Кто она? Политик или менеджер? 

— Журношлюха, — отчеканил Шварц с презрением. — Ее зовут Азиза Листьева. Может, ты слышал это имя? 

— Слышал, — смотрел я на фото и видел в ней Валю.  

Черты лица той девушки менялись. Цвет волос, фигура, форма носа и губ — они превращались прямо на глазах, возвращая в мир того, кого больше нет. Я не мог с этим справиться, просто не мог. Любая нормальная баба становилась Валентиной — я пытался отыскать ее вокруг себя. Я раз за разом убеждался, что это бред, она умерла и больше не вернется.  

Но проблема была в том, что она внутри меня. Я не мог ее выбросить из головы. Из окаменевшего сердца. Она засела в нем словно в тюрьме и скребла меня кошками каждую ночь, каждое прожитое мгновенье. Я просто выпадал и прокручивал "нас" опять и опять — вспоминал все хорошее, идеализировал, дополнял, дорисовывал... делал его лучшим и последним, что я мог почувствовать в нормальной жизни. 

С ее уходом я погиб. Я просто умирал и становился пропастью — черной дырой. И в эту дыру мог попасть теперь кто угодно. Кто... угодно... 

— Работаем по ней, Стрелок. Дедлайн — эта пятница. Она должна брать интервью у одного петуха. Так вот... — поджал губы Шварц и многозначительно причмокнул. — Этого интервью не будет. Она его не возьмет, не опубликует в интернете. Ты меня понял? 

— Понял, — ответил я сухо, все еще любуясь призраком на фото. — Я тебя понял, Шварц. Работаем по Листьевой.  

— Вот твои бабки, — подсунул он кейс, набитый деньгами. — Все в рублях, как ты любишь. Достойная плата за чистую работу. 

— Хорошо, — кивал я, даже не глянув на деньги. Все смотрел и смотрел на эту Азизу. 

Все еще молодую, полную энергии. Но она была такой же, как и Валентина — обреченной. 

— Стрелок... — был обеспокоен чем-то Шварц. 

— Да. 

— Это просто бизнес. Просто дело, заказ. Она не человек, не смазливая девка — она просто...