Расмус, Понтус и Растяпа - Астрид Линдгрен

– Я же говорю, он дурак, – продолжала Приккен. – А знаешь, что он сказал Яну? «Можешь целовать Приккен сколько влезет, только не в моём доме. Использованные вещи мне здесь не нужны!» – Голос у Приккен задрожал: – «Использованные вещи», ты представляешь?

– Ну так и хорошо, что ты от него избавилась, – недоумённо ответил Расмус.

Тут Приккен снова расплакалась:

– Ах, ничего ты не понимаешь, ты ещё слишком мал!

Это Расмус уже и сам заметил. Он намазал на хлеб масло и джем и собирался отправить всё это в рот, как вдруг до него дошло:

– Ой, так ведь теперь ты тоже попадёшь в «Формуляр ненужных вещей»!

– Этого-то я и боюсь, – простонала Приккен. – Лучше умереть, чем торчать в этой кошмарной тетрадке со всеми остальными дурами!

– А ты бы попросила назад свою фотографию, – сказал Расмус.

– Я так и сделала, – кивнула Приккен. – Но он только ехидно рассмеялся и сказал, что оставит её на память. Он сказал… – И Приккен опять принялась плакать.

По четвергам папа уходил на работу только к десяти, поэтому родители обычно вставали попозже. Но в этот день они уже проснулись, и из ванной послышалось папино громкое пение.

– Не говори им ничего, – быстро прошептала Приккен.

– Ясное дело. Да мне ведь уже и в школу пора.

Растяпа отчаянно заскулил. В его карих глазах ясно читался упрёк: хозяин собрался уйти без него. Расмус наклонился и погладил пса:

– Что поделаешь, Тяпа. Учителя ведь жить без меня не могут!

Расмус взял книги и побежал в школу. На крыльце он остановился помахать Растяпе. Тот, как обычно, смотрел в окошко Расмусу вслед. Но сегодня, видно, окно было плохо закрыто – оно вдруг распахнулось, и Растяпа с восторженным лаем спрыгнул на лужайку прямо к Расмусу. Лай, очевидно, должен был известить хозяина о том, что окно было открыто очень кстати.

– Знаешь что, Растяпа? – усмехнулся Расмус. – Подозреваю, ты сам его открыл.

Растяпа продолжал лаять, словно хотел сказать, что ему единственный раз в жизни удался подобный трюк. Но хозяин без всякого милосердия вернул его обратно в заключение.

Расмус отнёс пса на кухню и, поздоровавшись с мамой, сказал:

– Я уже убегаю. Пожалуйста, закрой как следует окошко, не то Растяпа выскочит.

И сразу забыл о собаке и побежал в школу, думая только о рубце, книжке, сетке и сычуге. Правда, о Приккен он тоже думал, и эти мысли его так беспокоили, что Понтус при виде Расмуса встревожился, уж не заболел ли он.

– Это не я, это Приккен, – вздохнул Расмус.

– А что у неё болит? – спросил Понтус.

– Душа. – Расмус скорчил печальную физиономию. – С этой любовью одни неприятности!

– У Приккен неприятности?

– Ещё какие!

И Расмус все рассказал Понтусу. Иначе он поступить не мог.

Во-первых, он знал, что Понтус будет молчать как рыба. Во-вторых, у них никогда не было секретов друг от друга. А в-третьих, в голове у Расмуса уже зрел план, для осуществления которого ему нужна была помощь Понтуса.

Первым уроком была биология, так что у Расмуса было время обдумать свой план получше, чтобы на перемене поделиться им с Понтусом.

– Ну, как же называется у коров четвёртый желудок? – спросил учитель биологии.

Учитель вызвал Понтуса, но тот никак не мог вспомнить слово «сычуг». Он помнил только, что оно похоже на имя какой-то птицы, и в голове у него вертелось «чибис», но на всякий случай он промолчал, и учитель стал спрашивать дальше:

– Четвёртый коровий желудок, Расмус?

Расмус вздрогнул.

– Формуляр, – невпопад ответил он.

Класс взорвался от хохота, а господин Хелгрен покачал головой:

– Оно и видно, что вчера вас отпустили на два часа раньше.

На перемене Расмус отвел Понтуса в укромный уголок на школьном дворе.

– Ну, Понтус, хочешь вступить в «Союз спасения»?

Понтус ничего не понял:

– Какой союз?

– «Союз спасения жертв несчастной любви»! – провозгласил Расмус. – Я его только что основал. Смотри, а вон идёт дурак Юаким!

Он сердито посмотрел на парня с тёмными кудрявыми волосами, только что прошедшего мимо в толпе одноклассников. Это из-за него Приккен плакала всё утро!

– А Приккен думает, что он большая умница, – заметил Понтус. – Вид у него вполне благородный… чёрные глаза, чёрные кудри…

Расмус фыркнул:

– Пусть выглядит благородно, сколько влезет, пусть играет на гитаре, пусть он лучший гимнаст в школе и в него влюбляются все девчонки. Но одно я знаю точно!

– Что именно? – уточнил Понтус.

– Моя сестра не попадёт в его дурацкий список!

– Ну да, конечно, только как ты этому помешаешь?

– Я собираюсь пойти к нему и стащить его. И именно так я и сделаю.

Понтус вытаращился:

– Что за глупости, каким образом?

Было видно, что Расмусу в голову пришла очередная сумасшедшая идея.

– Я украду этот список сегодня ночью, пока он спит. Ты со мной?

Глаза у Понтуса округлились ещё сильнее, по всему было видно, что он в восторге. Если бы Расмус предложил ему взорвать школу, арестовать учителей и убежать в Америку, Понтус и тогда бы радовался. Расмус всегда придумывал что-то ужасно интересное, у самого Понтуса так не получалось, зато он всегда был готов поддержать друга во всех его затеях. Прокрасться в дом к Юакиму! От одной этой мысли Понтус захихикал.

– Ох, только бы мне там не расхохотаться… Думаешь, мы пролезем внутрь?

– Попробуем. Заводи будильник на половину второго.

Они с жаром проговорили всю перемену. Жажда приключений разгоралась в них всё сильней. Печали Приккен отошли на второй план, всё превращалось в опасную и увлекательную игру, так что к началу следующего урока «Союз спасения жертв несчастной любви» был в отличном настроении. Физиономии у ребят так светились, что их искреннее веселье передалось даже учителю математики. Увидев за партой довольного Понтуса, учитель взлохматил ему волосы и сказал:

– Что это братец Понтус сегодня такой весёлый, неужели рад уроку арифметики?

Вместо ответа Понтус тихонько хихикнул.

– А у Расмуса Персона такой поумневший вид, – продолжал учитель – Вот ведь как полезно посидеть в коридоре и подумать!

Весёлый Понтус и поумневший Расмус переглянулись – они-то знали, в чём секрет. Они бы с удовольствием чуть-чуть посчитали, чтобы доставить удовольствие учителю математики, но очень уж сложно было отвлечься от мыслей о куда более важных делах.

Часы тянулись долго, школьный день медленно полз вперёд. Но наконец прозвенел звонок с последнего урока, и двадцать мальчишек, точно свора легавых, рванулись к двери, Расмус с Понтусом в их числе. У двери Стиг попытался пролезть вперёд и больно ткнул Расмуса локтем под рёбра.

– На поезд опаздываешь? – огрызнулся Расмус.

Стиг иронически усмехнулся:

– Я – нет, а ты?

– А чего тогда пихаешься, ты, бактерия?

На улице они решили выяснить, кто из них на самом деле толкался, и начали потасовку. У них были ещё старые счёты, которые тоже стоило свести, так что всё это быстро перешло в «открытый кулачный бой», как торжественно провозгласил Понтус.

И всё шло отлично, пока в дело не вмешалась полиция.

– Что я вижу, драка в общественном месте, – услышал Расмус отцовский голос. – Нарушение порядка и всё такое!

Он схватил сына за шиворот, чтобы оттащить от Стига, но Расмус вырывался.

– Сопротивление полиции. – Голос у папы стал серьёзным. – Прошу господ разойтись, не то мне придётся препроводить их в участок.

«Господа» неохотно разошлись и отправились каждый своей дорогой.

– Видишь, каково это иметь отца полицейского, – сказал Расмус, когда они остались с Понтусом наедине. Из носа у него текла кровь, верхняя губа была разбита. Он дрался не за страх, а за совесть, и всё-таки до Стига вряд ли дошло, кто первым начал толкаться, и всё из-за папы.

– По-моему, со Стига уже хватит, – сказал Понтус. – Побереги лучше силы для ночи!

Он стоял на тротуаре напротив Расмуса и разглядывал его разбитую губу.

– На кого-то ты похож… – задумчиво протянул Понтус. И тут же расхохотался: – На госпожу Андерссон из нашего дома, вот на кого!

И Понтус смеялся, пока они не попрощались.

– Привет, госпожа Андерссон! До встречи ночью!

А вот маме Расмуса было совсем не до смеха. Увидев сына с разбитой губой, она воскликнула:

– Силы небесные! С кем это ты сегодня играл?

– А что, похоже, что я играл? – живо ответил Расмус. – Не-ет, на кого я похож, так это на госпожу Андерссон со Вшивой горки, уж Понтус не соврёт!

В этот раз за обедом было не так уютно, как всегда. Обычно Расмус считал, что это лучшие часы. Ему нравилась вкусная еда, нравилось сидеть на кухне, есть, смеяться и разговаривать с мамой, отцом и Приккен, и чувствовать под ногами тёплого маленького Растяпу.