Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964 - Сергей Мазов

До 1960 г., когда колониальная система на Африканском континенте начала рушиться, эта коллизия на уровне американской практической политики однозначно разрешалась в пользу метрополий. В администрации Эйзенхауэра тон задавали те, кто относился к антиколониальному движению с подозрением, видел в нем мощную и опасную силу, которую коммунистические страны могут использовать в борьбе против Запада. Африканский отдел Госдепартамента считал, что независимо от масштаба «роста африканского сознания» – локального, регионального или континентального, – ему будут присущи характерные черты «молодого национализма»: «эмоциональность, безответственность, максимализм и ксенофобия»[94]. Госсекретарь Джон Фостер Даллес рассматривал африканский национализм не как естественную, логичную реакцию на колониализм, а как результат происков мирового коммунизма. «Рыцарь холодной войны» был убежден, что политика нейтралитета «аморальна», а страны, которые ее проводят, являются потенциальными врагами Соединенных Штатов[95].

Необходимость противодействия коммунистической угрозе была одним из главных факторов активизации США в Африке, разработки ими собственной африканской стратегии.

В феврале-марте 1957 г. вице-президент Ричард Никсон совершил трехнедельное африканское турне, посетил Гану, Марокко, Эфиопию, Судан, Ливию, Тунис, Либерию и Уганду. В отчете президенту о поездке Никсон подчеркнул, что Африка «является сегодня наиболее быстро меняющимся районом мира» и может стать «решающим фактором в конфликте между силами свободы и международным коммунизмом»[96]. Вице-президент рекомендовал перенести политику сдерживания коммунизма на Африку для противодействия советскому экспансионизму. Госдепартаменту следовало принять «немедленные меры для усиления американского присутствия в Африке в количественном и качественном отношениях»[97].

20 августа 1958 г. в Госдепартаменте был создан Африканский отдел и введена должность Заместителя госсекретаря по африканским делам. В заявлении Госдепартамента для печати отмечалось, что этот шаг означает «признание растущей важности Африканского континента, где с 1 января 1956 г. появились четыре независимых государства», и «жизненно необходим для эффективного развития наших отношений с Африкой»[98]. Существовала еще одна важная причина учреждения Африканского отдела. В июле 1958 г. Джозеф Саттерзуейт, его будущий первый руководитель и заместитель Госсекретаря по африканским делам, заявил в Конгрессе о «необходимости иметь позитивную и агрессивную программу <…> противодействия в Африке странам, чья идеология недружественна Соединенным Штатам»[99]. Африканский отдел и стал мозговым центром, где анализировалась африканская политика СССР и его союзников, разрабатывались методы противодействия коммунистическому проникновению для «сохранения ориентации Африки на свободный западный мир»[100].

США загодя и основательно стали укреплять свои позиции в «сердце Африки», чтобы после ухода бельгийцев не допустить вакуума, который заполнят противники по холодной войне. Америке было что защищать в Конго. У сброшенных на Хиросиму и Нагасаки атомных бомб была «начинка» конголезского происхождения – с урановых рудников в Шинколобве. В 1950-х Конго оставалось важнейшим поставщиком стратегического сырья для западных стран, хотя США прекратили закупать конголезский уран: его месторождения были открыты в Канаде и Южной Африке. В 1959 г. Конго давало 9 % мирового производства меди, 49 % кобальта, 69 % промышленных алмазов, 6,5 % олова[101]. Соединенные Штаты получали оттуда три четверти импортируемого тантала и половину кобальта[102]. Оба минерала широко применялись в атомной и авиационно-космической промышленности.

18 февраля 1960 г. высокопоставленные чиновники Госдепартамента, включая заместителя госсекретаря Дугласа Диллона[103], обсудили «меры, которые могли бы предпринять Соединенные Штаты в связи с приближающейся независимостью Конго». У Верден призвал «не допустить повторения гвинейского опыта, когда советский блок заполнил вакуум, образовавшийся после ухода Франции». Он предложил увеличить штат генерального консульства в Леопольдвиле и оказать существенную экономическую помощь третьей по численности населения африканской территории, где сложилась «потенциально взрывная политическая ситуация»[104].

Призыв посла был услышан. После поездки в Конго группы предпринимателей во главе с президентом банка «Чейз Манхэттен» Дэвидом Рокфеллером был создан консорциум банков, которые предоставили Конго заем в размере 325 млн. долларов. К 1960 г. капиталовложения американских компаний в Бельгийском Конго превысили 600 млн. долларов[105]. Численность сотрудников консульства в Леопольдвиле была увеличена, чтобы после независимости оно могло функционировать как полноценное посольство. Послом стал опытный карьерный дипломат Клэр Тимберлейк. Он «смотрел на мир сквозь линзы холодной войны»[106]. Лоуренс Девлин, резидент ЦРУ в Конго (1960–1967), работавший под дипломатическим прикрытием, высоко оценивал профессиональные качества Тимберлейка: «Он был прирожденным лидером, способным быстро принимать продуманные решения, нужный человек, оказавшийся в нужном месте в нужное время»[107].

Консульство резко активизировало пропагандистскую работу, наладило выпуск двух еженедельников, бюллетеней с обзором американской прессы. Редактор газеты «Конго» Тома Канза сообщил переводчику советского посольства в Брюсселе, что «американцы имеют в настоящее время 5 печатных изданий только в Леопольдвиле, ежедневно устраивают для конголезцев коктейли, просмотры фильмов и всякого рода экскурсии и прогулки»[108]. Американские представительства торговых фирм, культурные центры, корреспондентские пункты были созданы во всех конголезских провинциальных центрах и крупных городах, в сельской местности активно действовали миссионеры. По приглашению властей в США побывали многие видные конголезские политики[109].

Администрация США предвидела, что в случае обострения ситуации в Конго важную, если не ключевую роль, может сыграть ООН, и предприняло меры, чтобы руководство организации заняло «правильную» позицию. На генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда давить не пришлось. Он был убежден, что ООН должна сыграть стабилизирующую роль в ходе деколонизации Африки и сохранить ее в орбите влияния Запада. Побывав в Конго во время блиц-турне по Африке в январе 1960 г., Хаммаршельд сделал вывод, что «неготовность» колонии к независимости неминуемо создаст ряд «проблем чрезвычайного характера»[110]. Вернувшись из турне, он провел закрытое совещание со своими помощниками, которые пользовались его абсолютным доверием. Все трое были американцами – заместитель генерального секретаря Эндрю Кордье, сотрудник Секретариата Ральф Банч, секретарь Первого (политического) комитета Генеральной Ассамблеи, антрополог-африканист Гейнц Вишгоф. Они разработали конкретные меры по созданию механизма и инфраструктуры для присутствия ООН в Конго, в том числе и военного. Генсек направил в Конго своим специальным представителем Банча. У первого афро-американца, удостоенного Нобелевской премии мира (1950 г.), не должно было возникнуть проблем в налаживании контактов с конголезцами[111].

Независимость: первые испытания

Конго погрузилось в хаос раньше, чем предполагали даже самые безнадежные пессимисты. Проблемы возникли уже в день провозглашения независимости, 30 июня 1960 г.

Первоначально на торжественном заседании конголезского парламента в присутствии многочисленных иностранных гостей и журналистов с речами должны были выступить король Бельгии Бодуэн и президент Касавубу. Бельгийские колониальные власти не собирались давать слова Лумумбе и сознательно держали его в неведении относительно содержания речей короля и президента. Зная импульсивность и эмоциональность Лумумбы, бельгийцы рассчитывали, что он не сможет промолчать и сделает неуместные заявления. Обстоятельства подготовки и произнесения речи Лумумбы подробно описаны в мемуарах Томы Канзы, его друга и соратника, который находился рядом с премьер-министром и в гуще событий в первые три недели после провозглашения независимости, пока не был назначен представителем Конго в ООН.

Лумумба был уязвлен и рассержен. «Бельгийцы хотят унизить конголезский народ, унизив меня», – сказал он Канзе. Лумумба решил выступить вопреки протоколу. Осуществить это было несложно, т. к. заседание должен был вести его личный друг Жозеф Касонго, которого он провел на пост председателя нижней палаты парламента. Речь премьер-министру подготовил «молодой, бородатый бельгийский социалист», который пользовался его доверием, но как скоро понял Канза, «находился в Конго не для того, чтобы защищать интересы конголезцев». Лумумба показал написанный новоявленным спичрайтером текст Канзе в своем доме утром 30 июня за пару часов до начала торжеств. Бегло ознакомившись с ним, Канза решил, что «по соображениям элементарной политической тактичности и дипломатичности Лумумбе не стоит говорить такие вещи в столь грубой и откровенной форме в этот исторический день перед такой представительной аудиторией». Когда Канза прямо сказал об этом Лумумбе, тот попросил его сделать текст более приемлемым. Все оставшееся время, даже в машине по дороге во Дворец наций, Канза и два секретаря премьер-министра лихорадочно правили текст, смягчая слова и выражения. Лумумба обещал учесть их замечания, но оговорился, что будет импровизировать в зависимости от обстановки[112].