Суверенитет духа - Олег Матвейчев

О духовном лидерстве в Европе, а «не токмо» о географическом, мечтает еще один «петровец» — Михайло Ломоносов, который говорит о «собственных Платонах и быстрых разумом Невтонах», которые вот-вот появятся в России и сделают ее духовной и научной империей мира.

Иностранцев ко двору русских князей в большом количестве начал приглашать еще Иван III, но это все были узкие специалисты: архитекторы, живописцы, пушкари. При Петре началась настоящая перекачка мозгов на все возможные должности для того, чтобы в следующем поколении научившиеся русские могли превзойти учителей, как сам Петр превзошел своего военного учителя короля Карла под Полтавой.

Но уже в этом крылся подвох. Одно дело — снимать сливки с западной культуры и науки, так, чтобы этот плодородный слой дал учеников, действительно превосходящих западный уровень, другое дело — приглашать ловцов счастья, денег и чинов, космополитов третьей свежести, которые могли дать таких же серых бездарных учеников и обеспечивали не превосходство над Западом, а наоборот — постоянное отставание от него.

К тому же, западные серость и чванство действительно стали душить самородные русские таланты, появившиеся в результате энергичного порыва нового проекта. На это справедливо жаловался уже Ломоносов.

Возникло как бы две России. Одна, народная, все еще была православной, традиционной, допетровской (пугачевщину, кстати, можно интерпретировать как попытку бунта против либеральной элиты и возвращению к старым порядкам, с настоящим царем). Другая, Россия дворянская, была европейской. Постепенно она даже полностью перешла на другой язык. Голландцев и немцев сменили англичане, а потом французы.

Тонкий слой элиты жил европейской жизнью. Дворцовые перевороты, балы, красавицы, лакеи, юнкера… Россия, к тому же, считает своим долгом участвовать во всех европейских делах, в том числе в политике. Россию использует как союзника то одна держава, то другая. Льется русская кровь, но ощутимых выгод России это не приносит. Наоборот, ее презирают те, кому удалось ее использовать, и боятся и ненавидят те, у кого это не получилось.

Но все победы России, военные победы, делались народом на основе прежней, православной, миссии. Народ воевал за спасение души, православного Бога, православного Царя и православное Отечество, а не за либеральную свободу или геополитические интересы. Все великие полководцы использовали Православие для поднятия духа войск. Ушаков уже канонизирован, Суворов обязательно будет канонизирован, как человек, живший православной жизнью и прививавший в войсках Православие. Кутузов позже приказывал обносить иконой Божьей Матери войска перед любой битвой.

Величие и авторитет России опять держался на воинской славе, на штыке. Россию в Европе боятся, но ею не соблазняются. Она опять предстает страной чуть обузданных варваров. За европейским лоском найдешь азиата — говорят о России. Пока Екатерина гордится собой, что переписывается с самым модным философом Европы — Вольтером, сам Вольтер использует переписку в качестве пиар-акции для реализации часов фирмы, в которой он акционер.

Эта огромная проблема, проблема превосходства европейцев в деле просвещения, сознавалась Петром III.

Указ о дворянской вольности, об освобождении дворян от службы, должен быр решить именно этот вопрос. Он вовсе не ставил задачу увеличить эксплуатацию крестьян, как пишут в либеральных и марксистских лубочных учебниках истории. Просто картина маслом какая-то: сидят Петр III и Екатерина Великая и думают, как бы им побольше закабалить крестьян и наплодить паразитов… На самом деле они понимали то, чего не понимает обыватель, чего не понимали элиты впоследствии и до сих пор не понимают в руководстве России.

Дворянство было освобождено от службы только для того, чтобы в обществе появился огромный слой людей, чьей каждодневной обязанностью будет производство духовных ценностей (искусства, философии, науки…). А это, в свою очередь, возникло из понимания, что духовное служение, служение науке, искусствам, просвещению дает государству больше, чем служение военное!!! С точки зрения стратегической безопасности и увеличения суверенности, лучше, чтобы в стране было больше философов, художников, поэтов, архитекторов, литераторов, религиозных деятелей и проч., чем военных, потому что все они обеспечивают духовное лидерство страны и ее духовный суверенитет, они делают страну любимой другими, а не страшной, как это делают военные.

100 лет — достаточный срок, чтобы подвести итоги и сказать, смогли ли мы догнать и перегнать Европу. И вот Петр Чаадаев в «Философических письмах» диагнозит: Россия, дескать, ничем себя не проявила, и уже, похоже, не проявит, она призвана явить миру урок бесполезности. Россия всего лишь окраина Европы, ее бездарная ученица. Проект Петра утонул в подражательстве и низкопоклонстве перед Европой. У нас, может быть, и лучшие в мире балерины, но не мы создали балет, у нас, возможно, и отличные художники, но не мы создали живопись. Да что там виды искусств, мы не создали даже стилей! У нас могли быть шедевры романтизма и классицизма, но не мы создали романтизм или классицизм как стили. Россия не породила ни одного философа уровня Платона и ни одного ученого уровня Ньютона, вопреки пророчествам Ломоносова. Наверное, это и невозможно было вообще. Грубо говоря: ты можешь проигрывать или выигрывать в футбол, но в обоих случаях ты играешь в футбол, а не в лапту, и это льет воду на мельницу Англии, «раскручивает» Англию, которая футбол породила. И так во всем.

Безумнейшее и головокружительное упоение Европой дало только первенство в светской жизни — таких роскошных балов и салонов, как в Петербурге, не было нигде! Оказывается, обеспечение «материального базиса», материальной независимости, наличие свободного времени, освобождение от нужды не только недостаточное условие для духовного творчества, но и вовсе не необходимое. А, возможно, даже и вредное. Выращенный на всем готовом, воспитанный французским гувернером барчук, как дрессированная обезьяна, мог только имитировать и симулировать некий привнесенный усредненный образец «культурного европейца». Набор необходимых качеств был незатейлив: чтобы пройти тест на культурность и европейскость надо было… «по-французски изъясняться совершенно и писать, легко мазурку танцевать и кланяться непринужденно… чего ж вам больше?» (Пушкин). Зато сколько пафоса, чванства, высокомерия по отношению к холопу, не овладевшему культурной нормой, сколько презрения к «Ваньке»!

Уже поход Наполеона привел нашу проевропейскую элиту в смятение: она не могла понять, как Европа может вообще напасть на Россию? Ведь мы по сути такие же как они, состоим в одних и тех же масонских обществах, посещаем одни и те же салоны, танцуем одни и те же мазурки… После победы над объединенной Европой (а у Наполеона служили все), он стал воплощением всего Запада, а мы его победили. Никто не задался вопросом: как это вообще было возможно? Каким духом?

Парадоксально, но слова Чаадаева о России как самой бездарной и никчемной стране были написаны после победы над Наполеоном, который был воплощением Европы, гением европейского духа, человеком, которому Европа покорилась и служила как в духовном, так и военном смысле. Поэтому когда Чаадаев отправил свои письмена на рецензию Пушкину, тот их просто потерял…

Существует довольно смешная переписка, в которой Чаадаев просит Пушкина вернуть рукописи, а тот игнорирует просьбы. Впрочем, потом Пушкин все же отозвался в том духе, что не знает ни одной страны с более интересной историей, чем российская, и ни в коей мере не желал бы переменить Отечество.

Пушкина привыкли рассматривать как веселого поэта, а саму поэзию родом развлечения. Но на самом деле не бывает великих поэтов, которые при этом не были бы великими мыслителями.

Пушкин не считал, что проект Петра не удался. Напротив, и он, и его молодые друзья, и те же декабристы есть те самые плоды дворянской вольности, то самое поколение творцов, которое не просто учится у европейцев, но и превосходит их. В наших школьных учебниках вот уже полтора столетия пишут форменную клевету на поколение Пушкина вообще и на декабристов в частности. Их представляют какими-то западниками и чуть ли не социалистами. На самом деле движение декабристов было реакцией на бездумную либеральную и прозападную масонскую политику Александра I. Другое дело, что сама форма их выступления была якобинской… Но когда Николай I прочел стихи Кондратия Рылеева, он высказал сожаление, что казнил истинного патриота и большого поэта.

Пушкин был из этого же поколения. Он отнюдь не западник, но и не представитель славянофильства, которое появилось как альтернатива западничеству. Славянофилы, отвергая западническую миссию России, не создавали никакой новой, не изобретали, а просто брали ее из допетровских времен: «Россия, Святая Русь — страна истинного Православия, носительница настоящей веры, в этом были уверены наши далекие предки, и неудачные эксперименты по заигрыванию с Европой, начавшиеся с Петра, это еще раз подтвердили».