Игра в императора - Михаил Веллер

Глава II

Что такое не везет и как с ним бороться

Не замечая духоты в автобусе, Звягин погрузился в «Историю античных войн»: Александр Македонский прорывал строй персов…

Сначала раздался треск рвущейся материи. Потом кто-то присвистнул. Ахнул ужасающийся женский голос. И лишь после этого дрожащий мужской фальцет пробормотал:

– О, мамочки мои!..

И чей-то непроизвольный хохот.

Ситуация была, что называется, трагикомическая: сошедшая девушка у дверей автобуса выдергивала разорванный до талии подол платья из-под ноги обмершего мужчины на верхней ступеньке площадки.

– Поднимите же ногу, идиот, – чуть не плача, воскликнула она, пунцовая от горя и стыда.

– А? Да, конечно, пожалуйста, – с растерянной готовностью отозвался он, выходя из столбняка, и поднял наконец ногу, неловко поклонившись. Поднимая ногу и одновременно кланяясь, он потерял равновесие и вывалился из автобуса прямо на свою жертву.

– Мммм, – простонала она, зажмурясь от ненависти и унижения, одной рукой придерживая раздуваемый подол ниже спины, а другой отпихивая съежившегося от страха человечка, лепечущего извинения.

– Я… я зашью, – бессмысленно утешал он. – Это ничего… закрепить булавкой… у вас есть? У вас прекрасная фигура, – уж вовсе неуместно добавил он.

Смех юнцов на остановке прозвучал ему согласием. Лицо девушки превратилось в маску разъяренной тигрицы. Человечек втянул голову в плечи и закрыл глаза, готовый к справедливой каре и полагаясь лишь на милость судьбы…

Когда он открыл их, на девушке белел медицинский халат, и она утиралась пуховкой, глядя в зеркальце, – а перед ним стоял сухощавый, резколицый человек и разглядывал его с холодным любопытством.

– Пили? – Звягин потянул носом.

– Н-нет… я просто так, – умоляюще пробормотал человечек, в качестве объяснения разводя руками.

– Просто так? – с интересом переспросил Звягин. – Ну-ну.

И повел девушку к стоянке такси.

Они не успели отойти, как визг тормозов и залп брани возвестил следующее представление. Человечек стоял перед грузовиком, упершись руками в радиатор, а сверху из кабины перекошенный шофер интересовался наличием у него глаз, мозгов, совести и желания жить, а если нет, то почему он, шофер, должен платить за это своей свободой?

Звягин сощурился. Секунду подумал.

– Простите, – сказал он девушке, – но этим может не кончиться, а? – И двинулся к месту происшествия.

Таксист неодобрительно обозрел странную компанию: заплаканную девушку в явно чужом белом халате и спотыкающегося мужичонку совершенно неопределенного возраста, цвета и размера, опирающегося на невозмутимого, подтянутого человека. «Отставной спортсмен или оперативник? А эти кто?»

– Пьяных не вожу, – на всякий случай уведомил он.

– Это больной, – успокоил Звягин, хлопая дверцей. – Как вас зовут, больной?

– Толя, – пискнул человечек. И – сорвавшимся баском: – Епишко Анатолий!

– А вас? Галя? Куда вас везти, Галя?

В подъезде Звягин взял у нее свой халат.

– Не хотите чашку кофе? – Ее взгляд был лучшим комплиментом.

– А вы меня не интересуете, – сказал Звягин. – Вот тот, в такси, – тот да, интересен.

В такси водитель разорялся из-за прожженного сиденья.

– Я закурил, чтоб успокоиться, – виновато объяснил Епишко. – А искорка отвалилась… такие сигареты делают…

– Чтоб у тебя не то отвалилось, – ярился водитель. – А кто платить будет?

– Я, – отрубил Звягин. – Фонтанка, 55!

Он долго подпихивал вяло сопротивляющегося Епишко вверх по лестнице: «Я тебе жизнь спас, а ты со мной и чаю не выпьешь? Жена на работе. Дочка в школе. Что? – я с дежурства. А полосу невезения лучше переждать, не дергаться!»

В кухне Епишко мгновенно смахнул чашку на пол: дзыннь!

– Я вас предупреждал, – скорбно сказал он, садясь к столу и с треском стукаясь головой об угол настенного шкафчика.

Звягин задумчиво посмотрел.

– Правильно, – сказал он. – Чашки нельзя ставить близко к краю, а шкафчик давно надо перевесить на двадцать сантиметров левее. Возьми, чтоб не волновался, – и налил ему дымящегося черного чаю в эмалированную кружку.

– Ну, – сказал он тихо и добро, сев рядом, – а теперь расскажи все. Выложи, облегчи душу. Без этого в жизни плохо. Не бойся, я пойму. Я ведь все-таки врач.

Епишко помолчал, вдруг хлюпнул носом и махнул рукой.

– Просто я неудачник… – ответил он.

– Это бывает, – успокоил Звягин.

– Мне во всем не везет. Я уже привык…

– И с чего же начались твои невезения, можешь вспомнить?

Епишко виновато пожал плечами:

– Начались? Хм… Родился до срока…

…Через два часа летопись его жизни развернулась в кошмарный вариант Тысячи и одной ночи. Неудач, выпавших на его долю, хватило бы сорвать завоевательный поход Тамерлана. Там ломались часы и ноги, разбивались вазы и судьбы, терялись документы, горели провода и буйствовали стихийные бедствия. Аккуратная белая кухня с внимательным Звягиным превратилась в автономный оазис средь рушащихся карточных домиков Епишкинского неблагополучия.

– Вашей трагедии хватит на пять комедий, – развеселился Звягин.

…В пятом классе он сломал руку на физкультуре, упав на ровном полу; это до конца школы избавило его от физкультуры (для спокойствия физрука), но не от травм. В шестом – отстал от поезда, когда семья ехала в отпуск. Он взрослел, и несчастья взрослели вместе с ним. Апофеозом удачливости явилась женитьба, которая не состоялась.

Это судьба, покорно рассказывал Епишко. Он был тогда студентом, выгнали его позднее. Сначала он заболел бруцеллезом, напившись в колхозе молока от единственной, очевидно, бруцеллезной коровы в республике. Корову прирезали, в отличие от Епишко, который долго мучился, хотя в конце концов выздоровел. Свадьбу пришлось перенести, и в оставшееся время он успешно завалил сессию, пересдавая экзамены с потом и страданием, – вместо прогулок под луной… Везя из ателье свадебный костюм, он вывалился с подножки автобуса – толчея, час пик – и отбыл на скорой под сиреной и с сотрясением мозга. Излишне говорить, что пакет с костюмом исчез.

В больнице невеста увидела его лицо, отутюженное мостовой, и заплакала; но плач у нее выходил какой-то задумчивый. Думы эти были, видимо, о будущей жизни.

Спеша в такси к невесте, откуда они должны были следовать во Дворец бракосочетаний, Епишко попал в бесконечную пробку: все улицы перекрыли для какого-то марафона. Он прибежал часом позднее и застал истерику. Родители суженой с большим радушием встретили бы насильника и убийцу. Он им вообще не нравился.

Во Дворце их очередь уже прошла: ждать две недели! Невесту отпаивали валерьянкой, администратора молили, Епишко предлагали покарать физически. Обошлось – уговорили. Тогда оказалось, что у Епишко нет паспорта.

Невеста окаменела и тут же вернула Епишко слово, прибавив к нему много других слов, за которые ее попросили выйти из Дворца. Женить Епишко по студенческому билету администраторша с негодованием отказалась. Он понесся в общежитие, но паспорта не нашел – очевидно, потерял, когда бежал к невесте…

Когда через десять дней он вернулся к невесте вымаливать прощение, с двумя паспортами в карманах – выданным взамен утерянного и утерянным, найденным в пакете с горчичниками, – он был спущен с лестницы крепким пареньком, который занял его место подле невесты, и занимает его до сих пор – в качестве мужа.

Епишко пожелал ему большого личного счастья и пошел в милицию, соображая, какой паспорт сдавать – старый или новый, потому что жить по двум паспортам запрещено законом. Увлекшись этой мыслью, он потерял оба; все равно жениться было уже не на ком.

– Если я стою в очереди, то все кончается передо мной, – жаловался он. – Если я не опаздываю на поезд, то на моем месте уже сидит пассажир с таким же билетом.

– А вы на самолете летать не пробовали? – с интересом осведомился Звягин, снимая с газа манную кашу и кладя в тарелки чернослив.

– Вообще я боюсь… раз рискнул в командировке, мы сели вместо Краснодара в Ростове, кто-то по ошибке взял мой чемодан, а там техдокументация, – короче, уволили с работы.

– И кем ты теперь работаешь?

– Пожарным, – мучительно сознался Епишко, ляпаясь кашей.

– Где?!! – поразился Звягин.

– В театре…

– И он еще не сгорел? А говоришь, не везет.

Но неужели он не пробовал бороться с невезением? Переломить судьбу?

Пробовал; но она не переламывалась. Он покупал летний костюм, делал прическу в мужском салоне, собирал всю свою волю к жизни – и садился на окрашенную скамейку, сверху его поливала поливальная машина, а ключи от дома проваливались в решетку люка.

– Нет, – заключил он, – мне помочь невозможно. Деньги ваши я потеряю, на новой работе что-нибудь выкину…

– Деньги? – вздернул бровь Звягин. – Работу? Вы меня не за старика Хоттабыча приняли? Я не благотворитель, вы не калека. В армии служили?