Судный день - Иса Гусейнов

И что же, выходит, потворствуя сближению садраддина с дервишами-тимуридами, шах взращивал в своем дворце измену? Неужто шейх Азам?! Неужто Ибрагим стал так непроницателен, ослеп до такой степени, что не видит того, что творится у него под носом?!

Ибрагим посмотрел на послов Фазла и перевел взгляд на продолговатое стрельчатое окно молельни. Сильнейшее волнение разрывало его надвое. Ему одновременно хотелось и броситься к шейху Азаму, чтобы рассеять свои сомнения или уж укрепиться в них, и выслушать послов. Смутное подозрение приковало его внимание к Насими.

- Измена заложена в природе человека, - с гневом, которого никто прежде за ним не замечал, сказал послу шах. - Я допускаю, что мой подданный мог сообщить обо всем Мираншаху. Но кто же сообщил вам?

Насими был совершенно спокоен.

- Мюрид Фазла, шах мой, - ответил он.

- Мюрид Фазла сидит в резиденции Мираншаха?

Насими улыбнулся своей удивительной, располагающей улыбкой.

- Мюрид Фазла сидит пред очами самого эмира Тимура, - ответил он. И понял наконец, что шах выслушает его. Намаз пред высоким минбаром свершится.

4

Мраморную площадь венчал уголок прохлады с бассейнами, в центре которых били фонтаны, вокруг росли кипарисы, кусты роз и сирени. Каменная ограда с железной дверью отделяла уголок прохлады от площади перед зданием диванханы, где помещались судилище и канцелярия. От остальных дворцовых строений здание диванханы отличалось суровой архитектурой: серые стены из нетесаного камня, колонны, законченные денно и нощно горящими факелами до черного лоска. Внутреннее убранство помещения некогда составляло собрание развешанных по стенам наследственных золотых и серебряных мечей Кесранидов, их луков и стрел, арканов, тростей с дорогими набалдашниками, павлиньих, фазаньих и журавлиных перьев, военных и охотничьих трофеев. В верхней части зала за тончайшим кружевным занавесом, ниспадающим с двух золотых опор, на высоком серебряном троне восседали Кесраниды.

Ибрагим, вступив сюда после свержения Кесранидов, первое, что сделал, сорвал кружевной занавес и бросил к ногам повстанцев. "Ваш шах не станет разговаривать со своими подданными через завесу", - сказал он и приказал перелить золотые опоры в динары, сдать серебряный трон в казну, а взамен поставить простой деревянный, без всяких украшений. Этот трон стоял теперь под знаменем эмира Тимура - зеленым с серебряным полумесяцем. Кроме него стояло несколько сундуков и подставок для книг и письменных принадлежностей; от трона до порога были расстелены ковры, вдоль стен на коврах тюфячки.

Когда Ибрагим вошел сюда в сопровождении телохранителей, осветители, никак не ждавшие его в послемолитвенный час, который шах, как было известно во дворце, проводил обычно в молельне или в покое уединения, очень растерялись и засуетились, зажигая двухфитильные керосиновые светильники, свисавшие с потолка на тонких цепях, и свечи в шандалах, стоящих вокруг трона. Ибрагим нетерпеливым движением руки прогнал их. На пороге диванханы и на нижних ступенях винтовой каменной лестницы показались оруженосцы в шлемах и броне, но шах им тоже сделал знак уйти. Прогнал он и гуламов, юных прислужников. Каждая пара глаз и каждая пара ушей казались сейчас Ибрагиму глазами и ушами предателей, и поэтому, оглядевшись и убедившись, что, кроме Гёвхаршаха, телохранителей и двух верных гуламов, слившихся с тенями колонн, в диванхане никого не осталось, он разрешил подойти послам, которые, сняв башмаки, ждали в глубине зала.

Справа от трона стоял небольшой ларец, крытый изнутри красным бархатом, в котором лежала лупа и легкий ключик в форме буквы "алиф". Ибрагим очень дорожил этим ключиком, считая его ключом своей политики, регулирующим отношения с Фазлуллахом и Тимуром, Тимуром и Мираншахом. Шах, как это было ему свойственно, давно уже и обстоятельно продумал сцену ареста шейха Фазлуллаха.

Когда шейх предстанет перед ним в судилище, он созовет сановное духовенство Ширвана, которое почему-то, в отличие от шейха Азама, считало его суфием, приемлемым религией, покажет им ключик и объявит, что ключ этот принадлежит мюридам Фазлуллаха, и когда тот возразит, что это подлог, так же, как и покушение в шахской мечети, Ибрагим достанет из ларца лупу и предложит всем поочередно рассмотреть и сосчитать сквозь нее тридцать две точечки на ключике - число, священное для хуруфитов, математическое выражение алфавита основы познания. Так Ибрагим, показав в лупу невидимые невооруженным глазом тридцать две точечки, докажет вину Фазлуллаха и по требованию духовенства, которые конечно же воспоследует за этим, вынужден будет арестовать его.

Сеть вокруг Фазлуллаха плелась искусно. "Раз уж нет иного выхода, - думал шах, - пусть все свершится, как богу угодно". Весть о том, что после покушения в шахской мечети Фазл покинул Баку и скрылся в неизвестном направлении, грозила свести на нет все усилия. Сегодня же, услышав у Главных дворцовых ворот это слово - "вездесущ", шах окончательно смутился духом. Кажется, вместо шейха Фазлуллаха он сам попался в расставленную сеть. Один конец этой сети здесь, во дворце, в руках предателя, другой - в руках переодетых людей Мираншаха. Как выяснить, кто эти люди? И кто их укрывает? От нетерпения и тревоги, происходившей от неопределенности, у Ибрагима участилось дыхание. Создавшееся положение требовало принятия срочных мер, но, прежде чем действовать, следует узнать цель прихода послов Фазла, и, не дождавшись, пока Насими подойдет достаточно близко шах приказал:

- Говори!

Насими не спешил. Он никогда не спешил, когда по личному поручению Фазла "свершал намаз" перед правителями. Он шел по залу чуть враскачку, твердо ступая по мягкому ковру всей стопой и ставя ноги в серых, плотно натянутых до колен шерстяных носках и желтых дубленой бараньей кожи чувяках чуть широко; полы длинной белоснежной хирги, разрезанные на продольные полосы, чтобы не мешать при ходьбе в дальних странствиях, свободно разлетались. В свои двадцать пять лет обошедший полмира и насмотревшийся жизни во всех ее ликах, он подошел неторопливо и поклонился с таким достоинством, как если бы всю жизнь провел при дворе.

Напряженный и хмурый взгляд Ибрагима встретился со взглядом Насими, в глазах которого, как в паре кипящих ключей, бурлили и сверкали искры живой мысли. Предугадывая, что поединок с коварным шахом, который семь долгих лет защищал и покровительствовал хуруфитам и в мгновение ока предал их и растоптал свои добрые деяния, будет нелегким, Насими заговорил ясным и сильным, привычным к чтению стихов и проповедей голосом:

- Цель моего Устада - союз с тобой. Мы способны и готовы оказать тебе содействие для избавления от тирании Тимура, а главное - от опасности, грозящей тебе со стороны Мираншаха. - Насими сделал паузу, дабы сказанное им утряслось в голове шаха, и добавил раздельно и внятно: - Наше главное условие: шах и его багадуры да опираются во всех делах своих на учение хуруфи!

Насими замолчал. Он ждал возражений.

Ибрагим знал, что странствующие мюриды Фазла распространяют свое учение среди правителей и военачальников. Более того, он слышал, что достойнейшие мусульмане - начальник осажденной крепости Алинджа сардар Алтун и правитель Шеки Сеид Орлат, ознакомившись с учением хуруфи, приняли его и вместо "лаилахаиллаллаха" ("Лаилахаиллаллах" - "Нет бога, кроме бога" - ред.) произносят "Анал - Хакк!". Весьма удивившись в свое время этому сообщению, Ибрагим, может быть, впервые принял всерьез тревогу шейха Азама, который утверждал, что учение этих еретиков проникает в кровь страшней змеиного яда, и все, кто общается с ними, заболевают грехом неверия и непокорности. И, проникшись тревогой своего садраддина, он незамедлительно послал Фазлу в Баку приказ ограничить распространение учения средою беженцев из-за Аракса и не приближаться со своими речами к его, ширваншаха, подданным. Бакинский правитель гаджи Фиридун сообщил, что шейх Фазлуллах созвал специальный меджлис, на котором огласил мюридам приказ шаха, наказал впредь на собрания хуруфитов не звать никого из ширванцев и велел довести повеление шаха до сведения мюридов в Дербенте, Шабране, Шеки. Мюриды шейха Азама жаловались, что Фазлуллах не держит слова, что, отменив официальные образовательные собрания, хуруфиты читают свои проповеди на свадьбах и поминках, даже в мечетях, и всюду, где придется, своей ересью сбивают с толку верующих. Ибрагима эти вести не смущали. По донесениям Гёвхаршаха он знал, в каких странах распространяется хуруфизм, и совершенно укрепился в мысли, что это учение предназначено для обездоленных и сирых, а к сердцам его подданных, живущих в мире и благоденствии, хода себе не найдет. К тому же Фазлуллах вел себя спокойно и ненавязчиво и за семь лет никого из мюридов своих ни разу не послал во дворец Гюлистан, хотя в осажденную крепость Алинджу они проникали регулярно. Этот факт также подтверждал мысль Ибрагима, что хуруфизм - учение страждущих. Тем неожиданнее для него прозвучало предложение посла Фазла. Подумать только: ему, правоверному мусульманину, пятижды в день молившему великого и справедливого творца об отпущении грехов, предлагают принять хуруфизм!