Чудовище - Ги де Кар

Но вот в зал вошли члены высокого суда и отвлекли девушку от печальных размышлений. Все находившиеся в зале поднялись, председатель суда Легри и асессоры[3] заняли свои места. Государственное обвинение поддерживал прокурор Бертье, вызывавший у Дельо гораздо более серьезные опасения, нежели Вуарен. Назначенный на этот высокий пост совсем недавно, прокурор, похоже, считал вопросом чести отправить на гильотину каждого, кто имел несчастье попасть в его руки.

Секретарь суда монотонным голосом зачитал обвинительный акт, после чего началась процедура установления личности подсудимого, которая отличалась от обычной только тем, что вопросы председателя суда Легри доводились до слепоглухонемого через переводчика, воспроизводившего их с помощью дактилологической азбуки на пальцах Жака Вотье. Во избежание даже малейшей ошибки, которая могла бы возникнуть при подобном способе общения, суд обязал подсудимого пользоваться для ответа пуансоном и трафаретом по системе Брайля. Как только он давал ответ проколами на специальной бумаге, второй переводчик, хорошо владеющий этим письмом слепых, оглашал его ответ суду.

— Ваше имя?

— Жак Вотье.

— Дата и место рождения?

— Пятое марта 1923 года, Париж, улица Кардине.

— Имя вашего отца?

— Поль Вотье, скончался двадцать третьего сентября 1941 года.

— Имя вашей матери?

— Симона Вотье, урожденная Арну.

— Есть ли у вас братья и сестры?

— Одна сестра, Регина.

Из ответов подсудимого присяжные узнали, что Жак Вотье, родившийся слепоглухонемым в Париже, в доме номер шестнадцать по улице Кардине, под родительским кровом, провел первые десять лет жизни — точнее, существования, — окруженный близкими и находясь на особом попечении совсем юной, лишь тремя годами старше его самого, служанки, Соланж Дюваль, чья мать, Мелани, также была в услужении у семьи Вотье. Единственной обязанностью юной Соланж был уход за несчастным мальчиком, чья беспомощность требовала ее постоянного присутствия. Отчаявшись своими силами дать ему образование, родители Жака, люди состоятельные, стали обращаться в различные специализированные заведения с просьбой принять несчастного ребенка. В конце концов Региональный институт Санака в департаменте Верхняя Вьенна, основанный братьями ордена святого Гавриила, — в этом заведении успешно обучался не один слепоглухонемой ребенок — согласился взять последнего отпрыска семейства Вотье на свое попечение. Забирал мальчика из отчего дома на улице Кардине сам глава института, брат Ивон Роделек. Следующие двенадцать лет жизни Жак Вотье провел в Санаке, где благодаря незаурядному уму быстро достиг значительных успехов.

Блестяще сдав оба экзамена на степень бакалавра, он, по совету Ивона Роделека, угадавшего в нем склонность к литературной деятельности, начал писать роман, который вышел тремя годами позже под названием «Один в целом свете» и произвел сенсацию. Начинающему писателю помогала в работе его бывшая служанка, Соланж Дюваль, которой Ивон Роделек тоже дал основательное образование.

Спустя полгода после выхода в свет «Одного в целом свете» Жак Вотье и Соланж Дюваль обвенчались в Санаке. В то время Жаку было двадцать три года, а его невесте — двадцать шесть. Несколько недель спустя молодая чета отправилась в Соединенные Штаты. Жак Вотье, получивший приглашение одного американского научного общества, на протяжении пяти лет успешно выступал в городах США с лекциями и докладами, целью которых было ознакомить американцев с замечательными достижениями Франции в области воспитания и обучения слепоглухонемых от рождения. Все это время Соланж Вотье была помощницей и переводчицей мужа. По возвращении из этого длительного путешествия на борту теплохода «Де Грасс» и разыгралась ужасная драма…

Первым свидетелем обвинения оказался скромно одетый молодой человек, высокий и стройный блондин, чье открытое лицо не могло не вызвать симпатии: на нем буквально отдыхал взгляд после вынужденного созерцания отталкивающей внешности подсудимого. Даниелла, не желая себе в этом признаваться, почувствовала, что свидетель, о котором она еще ничего не знала, успел понравиться ей… А раз он понравился Даниелле, у которой под строгой мантией билось сердце истой парижанки, готовое растаять под первыми же лучами солнца, не было решительно никаких оснований полагать, что он не понравится большинству из присутствующих дам.

— Ваше имя?

— Анри Тераль, — раздался несколько смущенный голос.

— Дата и место рождения?

— Десятое июля 1915 года, Париж.

— Национальность?

— Француз.

— Кем вы работаете?

— Стюардом на теплоходе «Де Грасс» Всеобщей трансатлантической компании.

— Поклянитесь говорить правду, одну только правду, ничего, кроме правды…

— Клянусь!

— Господин Тераль, в числе кают-люкс, что вы обслуживали на борту «Де Грасса», была и каюта, которую занимал господин Джон Белл. Расскажите суду, при каких обстоятельствах вы обнаружили убитого.

— Господин председатель суда, обходить каюты в послеобеденный час, когда не принято тревожить отдыхающих пассажиров, я начал в тот день, пятого мая, только потому, что так распорядился судовой комиссар, господин Бертен. Это он дал указание всей команде искать исчезнувшего пассажира, господина Вотье. Все мы знали, по крайней мере в лицо, этого слепоглухонемого, который время от времени прогуливался по палубе под руку с супругой. В силу своей ущербности он не мог остаться на борту теплохода незамеченным, и потому поиски обещали быть недолгими. Открыв с помощью универсального ключа, который я всегда ношу с собой по служебной необходимости, несколько кают-люкс и извинившись перед разбуженными пассажирами, я с удивлением обнаружил, что дверь в каюту господина Джона Белла приоткрыта… Я толкнул ее, но она поддалась только при некотором усилии, будто что-то было прислонено к ней изнутри. Войдя в каюту, я сразу понял причину странного сопротивления: дверную ручку сжимал в руках господин Джон Белл, стоявший почему-то на коленях. С первого же взгляда мне стало ясно, что передо мной — еще не остывший труп…

2. СВИДЕТЕЛИ ОБВИНЕНИЯ

— Господина Белла, — продолжал стюард, — убили только что. На этот счет невозможно было ошибиться: кровь, вытекшая из горла на пижаму и дальше на ковер, только начала сворачиваться.

— Господин председатель суда, — произнес Виктор Дельо, поднимаясь, — разрешите задать свидетелю вопрос… Скажите нам, господин Тераль, где находился Жак Вотье, когда вы вошли в каюту?

— Господин Вотье сидел на койке… Он выглядел оцепеневшим и безразличным ко всему. Больше всего поразили меня его руки, которые он вытянул перед собой, растопырив пальцы, и, казалось, с отвращением разглядывал, хотя и не мог их видеть. Руки были в крови.

— И из этого вы заключили, — продолжил Виктор Дельо, — что убийца он?

— Я из этого ничего не заключил, — спокойно возразил стюард. — Передо мной находились двое: один — мертвый, другой — живой… Оба были залиты кровью. И вообще, кровь была везде: на ковре, на перине и даже на подушке… Неописуемый беспорядок в каюте говорил о том, что тут происходила жестокая схватка. Жертва защищалась, но убийца оказался сильнее. Присутствующие здесь могут убедиться: господин Вотье сложен, как атлет.

— Что вы сделали дальше? — спросил председатель суда.

— Выбежал из каюты и позвал на помощь одного из товарищей. Оставив его дежурить у дверей каюты, я побежал за комиссаром Бертеном. Я быстро разыскал его, и мы втроем вошли в каюту. Вотье не двинулся с места: он по-прежнему в оцепенении сидел на койке… Нам с товарищем оставалось лишь выполнять распоряжения господина Бертена…

— Какие именно распоряжения?

— Осторожно подойдя к Вотье, мы убедились, что оружия при нем нет. Возле трупа оружия тоже не оказалось. Господин комиссар сразу обратил на это внимание. Я хорошо помню его слова: «Любопытно! Судя по ране, тут явно воспользовались кинжалом. Где же он может быть? У Вотье, который, очевидно, один это знает, не спросишь, — ведь он нас не слышит и не может ответить! Ну, ладно, с этим разберемся потом… Сейчас главное — заняться этим парнем: уж очень похоже, что убил он. На всякий случай его надо сейчас же упрятать в судовой карцер… Вот только даст ли он себя туда отвести?» Вопреки нашим опасениям Вотье не оказал ни малейшего сопротивления. Он словно смирился со своей судьбой, совершив убийство, и даже нарочно остался сидеть на койке своей жертвы, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его виновности! Он, как дитя, покорно дал нам отвести себя в карцер. Мой товарищ остался сторожить каюту. Сам я встал на часы у обитой железом двери карцера и стоял там с полчаса, пока меня не сменил один из членов команды, назначенный капитаном.